Часть 1 (1/1)

В Санта-Барбаре бушевала гроза, и стеной лил дождь. По мере того, как джип поднимался все выше в горы, струи воды становились реже, словно замерзая на лету, и падали на стекло машины льдинками или инеем. Ближе к горному домику дождь окончательно превратился в метель. Но Мейсону Кепвеллу, выбравшему для путешествия в горы столь неподходящее время, было все равно. Даже если ему предсказали бы извержение вулкана, землетрясение и сход лавин одновременно. Может, в этом случае он еще и поторопился бы туда, чтобы не пропустить ничего и точно попасть под лавину или лаву. Ибо иного выхода уже не видел. Он никогда не задумывался, каково это – любить. Посмеивался над сахарно-мармеладными ?малышками? в исполнении Круза и женихов Келли, над их сюсюканьем и ясно сознавал, что у него так не будет никогда. Не станет он никого звать ?детка? и по сто раз повторять одни и те же убогие банальности. У него так и не было. Никогда, даже мысленно, он не произносил в адрес Мэри – ?детка?, ?рыбка? или тому подобное. Какая-то глупость легковесная, если не сказать – пошлость. А всякая пошлость, приторность или наигрыш были Мэри настолько чужды… Это придавало особенное значение любой, даже самой обыкновенной фразе в ее устах. И о чем бы они ни разговаривали – о музыке, поэзии или его бесперспективных отношениях с отцом, Мейсону казалось, будто луч света мягко касается предмета беседы и раздвигает тьму. Ему до того нравилось это ощущение, что он в эти моменты всегда улыбался удивительной улыбкой – как в детстве – открытой, доверчиво-восхищенной и заразительной. Без обычной примеси сарказма или скепсиса. Когда Мейсон видел Мэри, он забывал все на свете слова. Она казалась ему слишком необыкновенной, чтобы можно было подобрать какие-то конкретные эпитеты. Они не передавали, а только обедняли то, что он чувствовал. Мейсон и Мэри… Звучало, как красивая мелодия, и к ней не требовались ?текстовые пояснения?. Как же он пропустил точку невозврата, после которой без человека уже невозможно жить? Он просто не думал об этом, захваченный водоворотом незнакомых чувств. И никто ему тогда не сказал, что любовь – это не всегда восторг полета. На ?земле? ждут страх, сомнения, ядовитая змея ревности, разрывающая грудь боль потери. И невыносимая тяжесть на сердце, когда ты любишь, а тебя отвергают. Мейсон все перепробовал, он был готов навсегда позабыть о гордости ради хотя бы крошечной надежды вернуть Мэри. Но не существовало и крошечной надежды. Ему было достаточно только ее взгляда с проблеском сочувствия или тени одобрительной улыбки на губах, чтобы со всей силой безумия снова поверить: когда-нибудь она простит и вернется. Он тут же выбрасывал на свалку все свои благие намерения забыть ее, отпустить, начать все с начала с кем-то еще. Иногда ему казалось, что он совсем близко, и ей нужно только чуть-чуть времени, чтобы перестать бояться своей любви к нему. Ведь былая магия между ними никуда не делась, Мейсон это видел. Но на минувший уик-энд Мэри уехала с Марком в горы… Да, она не выглядела счастливой невестой, но ведь уехала же…Когда Марк из друга детства Мэри внезапно превратился в соискателя ее руки и сердца, Мейсону стало вдвойне горько. Он слонялся по городу, желая и одновременно страшась встретить ее. Сталкиваясь с ней и Марком, неизменно об этом жалел, потому что ему доставались ледяные колкости и убийственные ярлыки, а ?мистеру Надежность? - поддержка, внимание и просто радостный блеск глаз. Еще совсем недавно так ее глаза сияли только для него – Мейсона… А теперь она не оставила ему права даже на ревность. Все-таки он считал, что эти новые отношения, в которые Мэри нырнула, не успев осушить слез от их разрыва, больше способ проучить его. Мейсон причинил ей боль, она теперь подсознательно, а может, осознанно пыталась ответить тем же. Законы милосердия не работают в любви, даже у бывших монахинь… Но романтическое путешествие в горы – это уже другое. Это чересчур для самого жестокого урока. Мэри не могла не понимать: согласие провести вместе выходные в уединенном месте для Марка означает половину победы. Но даже теперь Мейсон не способен был озлобиться на нее. Он просто смертельно устал и не знал, как жить дальше. Любить было нельзя, а не любить не получалось… Его собственное поведение после расставания с Мэри вызывало у него чувство презрения. Никогда в жизни он столько не умолял и не унижался, не глотал столько обидных и резких слов. Иногда он словно видел себя со стороны и искренне изумлялся, до чего докатился. Но стоило ему встретить Мэри, все вытесняло желание подольше смотреть на нее, говорить с ней. Даже ценой противных пресмыканий и потери остатков самоуважения. О, сердце, замолчи или разбейся! Поездка в горы, в тот же самый домик, в котором накануне отдыхали Мэри и Марк, напоминала попытку бегства с элементами самоистязания. Разве вылечит его затворничество длиной в несколько дней? Да еще в том самом месте, где подушка еще, наверное, хранит запах ее волос, а стены – отзвук любовных признаний Марка. Но Мейсону хотелось уединения, и он внушил себе, что неделя в горах в компании Шекспира и лорда Байрона поможет ему привести мысли и чувства в порядок. Кроме того, больше всего на свете он сейчас боялся столкнуться с Мэри, взглянуть ей в глаза и прочесть там окончательный приговор. Жить, ежеминутно сверля мозг вопросом: случилось ли что-нибудь между нею и Марком, было иезуитской пыткой. Но уж лучше неизвестность с приправой надежды, чем беспощадная ясность. Когда он подкатил к домику в горах, снег еще был скорее красив, нежели страшен. Мейсон поставил машину как можно ближе к дому, под специальный навес и вылез наружу, вдыхая полной грудью морозный воздух. Было здорово чувствовать, как снежинки ложились и таяли на лице, словно пытались охладить его жгучие мысли. Как же здесь тихо и покойно… ?Озябших звезд неяркий свет, и на улице пустой ни души и ни огня. Как будто не было и нет ни любви, ни тебя, ни меня?… Кажется, именно такое состояние Мейсон пытался вызвать в себе, когда затевал этот вояж в горы. Дорожки быстро закрашивало белым, словно кто-то уверенно работал мягкой кистью. Мейсон сделал несколько шагов к входной двери, с удовольствием ступая по пушистому покрывалу, и вытащил ключи. В домике никого не было, он заранее позвонил и отпустил ?смотрителя заимки?, попросив предварительно закупить продукты и заготовить дрова для камина. Это последнее распоряжение оказалось очень кстати. Ветер и снег усиливались, а отопление в помещении, кажется, не работало. Мейсон бросил ключи на столик и зябко поежился. Комната разве что не заиндевела. Не похоже, что здесь совсем недавно кто-то был. Золы в камине, правда, скопилось много. - Надеюсь, они грелись обычным огнем, а не любовным пылом, - пробормотал Мейсон, невольно представляя себе Мэри и Марка сидящими в обнимку в отсветах пламени. Он разжег камин. Лицо и руки обдало приятным теплом. Мейсон засмотрелся на огонь. Ему вспомнилось начало – он, уверенный в неотразимости своих чар ловелас, и девушка, только что покинувшая монастырь, легко попадавшаяся на самые элементарные приемы из его богатого арсенала. Его тогда искренне забавляло, как действует на Мэри его взгляд ?со смыслом?. Она тут же в панике прятала глаза, краснела и словно мечтала провалиться сквозь землю. А он все видел и понимал, но отчего-то не мог просто подойти и взять… Она хотела, чтобы он ее любил. И Мейсон, сам того не замечая, становился таким, как хотела она, и делал то, что просила она. Дорого бы он дал, чтобы вернуть себе ту былую насмешливость и снисходительность, ощущение полного контроля над собой и ситуацией. Но он все бросил ей под ноги, а она испугалась… Мейсон тяжело вздохнул. Конечно, испугалась. Незнакомых чувств, влечения, а еще больше, их силы. Роман развивался стремительно, они как будто неслись в потоке и видели только друг друга. Тем временем вокруг была масса людей, и все норовили подсказать, помочь, направить… Как могла Мэри справиться с этим, когда у него среди доброхотов не нашлось ни одного союзника? Наверное, в монастыре принято считать, что все страстное – греховно. А тут еще история с Джиной – образец духовного падения. После этого репутацию Мейсона было не спасти. Он сам отобрал у Мэри последние доводы в свою защиту, хоть и не был ни в чем перед ней виноват. Парадокс…В окно ветром швырнуло горсть снега. Мейсон отодвинул занавеску и всмотрелся в сумерки. На улице завывало и мело так, что даже рамы вибрировали. Пожалуй, без отопления не обойтись. Один камин при такой погоде не спасет. Мейсон накинул куртку и отворил дверь. Немедленно шквальный порыв зло вырвал ее у него из рук, вломился снежными вихрями внутрь дома, обжег лицо колючим холодом. - Ого! – не сдержался Мейсон. Он с усилием прикрыл за собой дверь и бегом двинулся в подсобку, где стоял газовый котел. Снега местами намело уже по колено. ?Кажется, мое желание исполняется, - с усмешкой подумал Мейсон. – Еще пара часов, и меня уже никто не потревожит в этом снежном плену?. Он знал, как это бывает, хотя на себе и не испытывал. Февральские бураны отрезали горы от побережья на три-четыре дня. Ни телефонной связи, ни электричества, ни дорог… Стопроцентное затворничество. Газовый вентиль на котел был перекрыт. Мейсон попытался его повернуть, однако безуспешно. Котлом давно не пользовались, и кран то ли заржавел, то ли заклинило. Голыми руками его не сдвинешь. Вот почему Мэри и Марк топили камин… Нет, о Марке лучше не думать. Пока он размышлял только о Мэри и молча разговаривал с ней, становилось даже как будто легче, но Марк - это уже другое, это больно. Он также счастлив, избранный тобою -И как его завиден мне удел!Когда б он не любил тебя – враждоюК нему бы я безмерною кипел… - вспомнились строчки Байрона. В том-то и дело, что нет у Марка безоглядной любви к Мэри. А что есть? Черт его знает! Тщеславие, вожделение, азарт гонки, но не любовь… Что он за человек? Мэри помнит его мальчишкой, с тех пор он мог кардинально измениться. Что-то знает только Дженис, и Дженис ничего хорошего о нем не рассказывала. Хотя она, при столь общительном нраве, о своем браке с Марком вообще предпочитала не распространяться. Конечно, странно было бы испытывать симпатию к сопернику, но почему-то этот бородатый доктор, вынырнувший из ниоткуда, казался Мейсону злым персонажем, от которого Мэри нужно защитить. Она, естественно, с этим была категорически не согласна, полагая, что защита ей нужна только от Мейсона. Уперлась, как с нею иногда случалось, и яростно отказывалась хотя бы взглянуть на ситуацию под другим углом. Тоже, наверное, из страха потерять опору. Так, а где же ящик с инструментами? Мейсон одну за другой проверил полки на стеллаже, в углу на нижней обнаружил то, что искал. Вооружившись плоскогубцами, вернулся к котлу. Для этой операции хватило и его скромных слесарных способностей. Он зажал инструментом вентиль и начал медленно усиливать нажим. Пару раз плоскогубцы срывались, но затем кран все-таки поддался и повернулся уже без особого сопротивления. Мейсон залил воду в расширительный бачок и запустил котел. Через полчаса в доме потеплеет. А пока имело смысл проверить дизельный генератор – электричество могло отключиться в любую минуту.Управляющий обо всем позаботился – топливо было залито по максимуму, оставалось только в случае необходимости раскрутить стартер. Мейсон поплотнее прикрыл дверь в подсобку и принялся торить тропу обратно к дому. Ветер просто сбивал с ног, в лицо летел колючий снег. Не пробыв на улице и трех минут, Мейсон успел продрогнуть до костей и, ввалившись в комнату, первым делом кинулся к камину. Дрова, облизываемые языками пламени, уютно потрескивали. Глухо гудели рамы под атаками снежной стихии. Отблески огня танцевали на стенах, в оконных стеклах, на боках фужера с красным вином. Мейсон сбросил куртку и, забрав бутылку с бокалом, вернулся к камину. На него снизошло умиротворение. Вот так бы всю жизнь… Только Мэри не хватает… Быть может, окажись она сейчас здесь, где нет ни его родственников, ни ее друзей – всего этого сонма советчиков, им бы удалось просто поговорить… Ведь убежать отсюда, как она всегда делала, если боялась смотреть в лицо истине, тоже нельзя. И тогда она бы наконец выслушала его и, возможно, даже поняла…Им ведь так и не суждено было по-настоящему побыть вдвоем. Всего лишь пара вечеров в ресторане, пикник на природе в честь спущенной покрышки да та незабываемая ночь, когда отца пытались убить, - вот и все, что позволила ему судьба. Вокруг всегда были люди. А путешествие на яхте так и осталось мечтой… Джина… Мейсон сжал зубы от злости и досады. Запри он тогда дверь в комнату, увези Мэри сразу из дома, все могло бы получиться по-другому. Одна минута решила целую жизнь. Странно, но, несмотря на всю тяжесть последствий, Мейсон никогда не жалел о первопричине своих бед – связи с Джиной. На себя из того времени он теперь смотрел как в кино - на другого, просто внешне очень похожего, человека. У того Мейсона были свои мотивы спать с мачехой, что-то он в этом находил азартное, терпкий вкус опасности и мести… Для него нынешнего все это было так далеко, мелко и несущественно. Причина исчезла, но осталось бесконечное следствие и расплата…Как тот актер, который, оробев,Теряет нить давно знакомой роли,Как тот безумец, что, впадая в гнев,В избытке сил теряет силу воли, -Так я молчу, не зная, что сказать,Не оттого, что сердце охладело.Нет, на мои уста кладет печатьМоя любовь, которой нет предела.Так пусть же книга говорит с тобой.Пускай она, безмолвный мой ходатай,Идет к тебе с признаньем и мольбойИ справедливой требует расплаты.Прочтешь ли ты слова любви немой?Услышишь ли глазами голос мой? Мейсон произносил слова негромко, неотрывно глядя на огонь. А может, прав старина Шекспир? Может быть, напрасно Мейсон не писал Мэри? Если она не хочет слушать его, может быть хотя бы прочтет письмо? Он сделал маленький глоток из бокала и задумался. Смог бы он найти нужные слова? Самые главные, которые пробились бы к ее ожесточившемуся сердцу? О, для этого сначала пришлось бы описать всю его одинокую жизнь, полную несправедливых обид, детской ревности, безуспешных попыток завоевать уважение и признание отца, неоцененных душевных порывов. Пришлось бы написать роман, чтобы объяснить Мэри, как год за годом, день за днем мечтательный юноша с грустными глазами превращался в обаятельного циника и хладнокровного манипулятора. Как он учился использовать и унижать людей и получать от этого удовольствие. Как поставил на службу своим целям даже любовь, которой никогда не испытывал к женщинам, с которыми спал. Как, стараясь оградить себя от боли, постоянно стремился причинять ее окружающим. Одним словом, откуда взялось в нем все то, что ненавидела Мэри. Хотя до Дориана Грея он все равно никогда не дотягивал – он не был безжалостным и беспринципным, он любил своих родных, несмотря ни на что, и был готов на многое во благо семьи. Только это уже не имеет значения… Он думал, что надежно забаррикадировался от любых сантиментов, и вся его романтичная натура давно погребена под сотнями масок, но вот появилась Мэри, и мгновенно вызвала к жизни его настоящего. Он снова чувствовал себя мальчишкой – добрым, хорошим, который любил весь мир. Но теперь Мэри нет в его жизни, а что же прикажете делать с этой начинкой? Ведь искренность, ранимость, чуткость – это прекрасно, но делает его страшно уязвимым перед отцом, прежде всего. Си Си и так уже из кожи вон вылез, чтобы толкнуть Мэри в объятия Марка из единственного желания побольнее ударить старшего сына. Счастье самой Мэри его заботило постольку-поскольку. А ведь она спасла Си Си жизнь… Впрочем, ничего нового. Эти лирические нюансы никогда особенно не трогали его отца. Он и обожаемую дочь не пожалел, крепко-накрепко привязав ее к нелюбимому мужу, что уж говорить о сиделке… Пожалуй, надо попробовать написать. Представить, что Мэри рядом с ним и ждет его рассказа. Ведь и месяца не прошло с того дня, когда она сказала ?спящему? Мейсону: ?Я люблю тебя. Не хочу любить, но люблю?. Значит, внутри нее тоже идет борьба, и надо помочь ее любви обрести былую гордость. Мейсон вынул из письменного стола блокнот и на чистом листе медленно вывел: ?Дорогая Мэри!?. Он вдруг увидел перед собой ее глаза, которые смотрели на него с любовью, благосклонностью и нежностью. Этим глазам хотелось доверить все-все, потому что они не могли оттолкнуть или заклеймить. Мэри, я не всегда был таким, как сейчас. Много лет назад я был просто маленьким мальчиком, который отчаянно хотел любви, а натыкался лишь на колючие нравоучения. Иден, Келли, Теду и, конечно, Ченнингу жизнь казалась иной, ведь у них была безусловная любовь отца. А мне всегда давали понять, что его любовь и уважение надо еще заслужить. Их просчеты и юношеский максимализм вызывали умиление. Мои – раздражение. К ним он всегда был снисходителен, ко мне – требователен и придирчив. Я до смерти боялся разочаровать отца, везде стремился быть лучшим, лучшим, лучшим… А, по факту, даже после неудов и прогулов ему милее был Ченнинг. У меня не было учителей – некому было объяснить, как правильно взрослеть в семье, где ты – вечно лишний сын. И я учился сам, совершая ошибки и набивая шишки. Прятаться под масками было проще всего, а еще нужно было учиться сопротивлению. Иначе отец просто раздавил бы меня. Настоящим меня знал, пожалуй, только Тед… Я не оправдываюсь, просто пытаюсь объяснить. И вот теперь ты, моя любимая, - мой единственный шанс остаться настоящим. Ты и представить не можешь, что значишь для меня. Ты - моя надежда, мое спасение, моя жизнь… Так? Мейсон вдруг с удивлением обнаружил, что прошло полчаса. Перевел взгляд на лист бумаги, где за все это время не написал ни строчки и пятерней взъерошил себе волосы. Ничего не выйдет. Даже у поэтов, при всем богатстве лексикона, нет таких слов, а у него и подавно. На улице вдруг что-то зашумело. Мейсон приподнялся, напряженно вслушиваясь в завывания бурана – уж не снесет ли дом? Но сквозь стоны ветра раздался отчетливый стук в дверь. Мейсон ушам своим не поверил – кого сюда могло занести в такую погоду?! Может быть, просто почудилось? Однако стук повторился. - Не могу сказать, что очень соскучился по людскому обществу, - проворчал Мейсон, направляясь к двери, - но отказать в приюте в такую ночь было бы слишком даже для меня.Он сдвинул щеколду замка, а в следующий миг остолбенел, не веря собственным глазам. Это было как самый невероятный рождественский подарок от Санта-Клауса, как услышанная Богом многолетняя молитва, как сказочное волшебство. На пороге, вся с ног до головы запорошенная снегом, промокшая и продрогшая, стояла Мэри. Одета она была явно не по погоде – в легкую розовую куртку без капюшона, джинсы и кроссовки. Из-под заиндевевших ресниц блеснуло что-то вроде удивления – Мэри тоже не ожидала увидеть Мейсона, но слишком устала и замерзла, чтобы как-то проявить свои эмоции. Она еле держалась на ногах.- Боже правый! – выдохнул Мейсон, закрывая за Мэри дверь. – Это правда ты? Как ты здесь очутилась?!- Можно, я сначала погреюсь? – слабо улыбнулась она, усаживаясь вплотную к камину и протягивая ладони к огню. – Я почти не чувствую рук и ног.- Тебе нужно переодеться в сухое, - спохватился Мейсон. – Снимай куртку, а я пойду поищу какую-нибудь одежду для тебя. На вот, выпей пока, - он плеснул в стакан бренди. – Этот напиток, конечно, покрепче, чем твой любимый сассапарилль, но сейчас для тебя намного полезнее. Он поставил стакан рядом с Мэри на столик и ушел наверх. Гулко ударили старинные часы в углу – десять часов вечера, и в такт бою завибрировали стекла под новыми порывами ветра. Мэри вздрогнула и, двумя ладонями обхватив стакан, сделала маленький глоток. Алкоголь обжег горло, перехватило дыхание, но в следующий миг живительное тепло побежало по жилам, стало наполнять каждую клеточку насквозь промерзшего тела. Пальцы рук стало покалывать, потом заломило. Мэри сжала ладони коленями, чтобы успокоить растущую боль, затем принялась растирать плохо слушавшиеся конечности. Никак не удавалось согреться. Даже рядом с огнем ее бил озноб. Мэри сделала еще один глоток бренди и закрыла глаза. Да, ей сейчас было совсем не до того, чтобы переживать по поводу нежданной встречи с Мейсоном…… Она бы никому не смогла объяснить, что случилось. Как ее занесло обратно в горы, вопреки предупреждению о буране, на ?прогулочной?, совершенно не приспособленной для передвижения в непогоду, машине, которая осталась где-то там, на дороге, посреди заноса. Это еще хорошо, что она к тому моменту почти добралась до домика Кепвеллов, и пешком пришлось идти не более часа. Что с ней стало? Мэри поехала с Марком в горы, чтобы отдохнуть на природе, а вернулась морально опустошенная и растерянная. Она еле дождалась, пока он довезет ее до гостевого дома. Он наклонился было ее поцеловать, но она, пробормотав: ?Спасибо за чудесный уик-энд?, выскочила из машины, как ошпаренная. Марк пытался ее остановить, что-то сказать, она практически захлопнула дверь у него перед носом. Сил щадить его чувства уже не осталось. Она и так устала от этой романтической поездки сильнее, чем от самого напряженного дежурства в клинике. Как же это так? Такой хороший, надежный, добрый человек объясняется ей в любви, строит планы на будущее, предлагает ей себя без остатка и наизнанку выворачивается, чтобы развлечь ее, а она боится поднять на него глаза и шевельнуться, лишь бы он не вздумал ее целовать. С Мейсоном в такие моменты у нее сердце замирало в сладком предвкушении, она вся горела, таяла и сияла… Его признания в любви каждый раз звучали по-новому, и она снова и снова ждала этих слов, радуясь и не веря своей удаче. Эти слова открывали ей неведомый прекрасный мир новых ощущений, целую Вселенную, созданную только для них двоих. Когда она услышала от него: ?Если бы ты знала, как я хочу тебя прямо сейчас, то, наверное, снова бы убежала?, у нее захватило дух от страха и восторга одновременно, как на американских горках. Но вот убегать ей не хотелось совершенно точно. Она чувствовала себя желанной и счастливой. Любовные пассажи Марка делали Мэри несчастной. Господи, и зачем он ее любит?! Как ей было хорошо и легко с ним, пока она смотрела на него, как на друга юности! Она не хотела признавать этого, потому что в таком случае вся ее выстроенная и выстраданная правда, как жить, оказывалась раскрашенной фанеркой, которой она подменяла реальный мир и отгораживалась от настоящей правды. К тому же фанеркой, которую ей подсунули другие люди, и чьими глазами она теперь и смотрела на всё вокруг. С такими выводами смириться было еще сложнее, поэтому Мэри всячески от них отмахивалась, и все же не могла забыть своей скованности, зажатости, без намека на искру ответного пыла, когда Марк начинал говорить о любви, пытался обнимать и целовать ее, когда прозрачно намекнул на желание близости. Умом она понимала, что должна радоваться, но ее просто парализовало от ужаса. Отторжение было естественной реакцией, которая срабатывала раньше, чем возникали доводы разума. Она хотела любить Марка, хотела так же, как он, лелеять мечты о красивом доме с кучей их общих ребятишек, хотела строить свою жизнь по правильным и понятным лекалам, но получилось, что она провела два дня наедине с одним мужчиной, каждую минуту думая о другом… Непрерывно вспоминая, сравнивая, мучительно скучая и невольно представляя, как бы она себя чувствовала, если бы рядом с ней эти два дня был Мейсон. Мейсон… Встречи с ним Мэри боялась сейчас больше всего на свете. Ей было и стыдно, и страшно, и тоскливо. Она больше не понимала, что правильно, а что нет. А еще казалось, что лишь она его увидит, и никакая сила уже не удержит от того, чтобы не броситься ему на шею. Прижаться к плечу, ощутить на своем лице его теплое дыхание, коснуться ладонью его мягких густых волос, услышать глубокий бархатный голос и, как ночной кошмар, забыть последние два месяца. До того она устала бороться с собой. Виновата, виновата, кругом виновата… Она не могла дать людям того, что они от нее ждали, хотя оно вроде бы было хорошо для нее. У Мэри болела голова, а в душе царила растерянность. Она окончательно запуталась.Не прошло и часа после возвращения домой, как Марк уже начал ей названивать с приглашением поужинать, а ей хотелось забиться в норку и остаться одной. Очередной ее отказ породил его очередную обиду, и только усугубил чувство вины и ее муки. Она решила сбежать. Кляла себя за трусость и малодушие, ведь Марк ничем такого не заслужил, но поделать с собой тоже ничего не могла. Путано и сбивчиво объяснив сменщице, что заболела, а потому на дежурство завтра не выйдет, Мэри села в машину и рванула в горы. У нее не было плана, куда ехать. Впрочем, сначала она собиралась искать убежище в монастыре, но, занятая своими мыслями, пропустила нужный поворот. Когда Мэри сообразила, что километры пути никак не приближают ее к обители, было уже поздно. Вокруг завывал буран, и дорога назад оказалась отрезана.Скоро за белой пеленой перед капотом уже было не различить и заметаемой дороги, и Мэри пришлось остановить машину. Точнее, она врезалась в занос на повороте, из которого ее маленький ?Форд? выбраться не сумел.Теперь Мэри по-настоящему испугалась. К счастью, незадолго до этого она приметила на обочине знакомый указатель. Она видела его не далее, как сегодня утром, когда покидала горный домик Кепвеллов. Итак, она где-то рядом, нужно только дойти. Так холодно ей не было никогда в жизни. Легкая осенняя куртка оказалась плохой защитой от ветра и снега, кроссовки моментально промокли, руки и лицо закоченели под ледяными порывами. Мэри еле переставляла ноги, но видение дома, в окне которого горел свет, а в гостиной топился камин, упрямо гнало ее сквозь пургу. И вот она дошла. И совершенно непостижимым образом оказалась в полной изоляции от мира, наедине с тем самым человеком, который заполнял все ее мысли. Именно по этой причине она так стремилась избежать встречи с ним. Однако судьба распорядилась по-своему…Мэри глубоко вздохнула, открыла глаза и внимательно оглядела гостиную, словно впервые попала сюда. Интерьер был тот же, но другой - атмосфера. Теперь все здесь наполняло присутствие Мейсона. И едва уловимый запах его туалетной воды, и томик сонетов Шекспира рядом с бокалом вина на столике перед камином, и тихо звучавшая классическая музыка, и куртка на вешалке…Мэри воровато, словно боялась, что за ней подглядывают, коснулась его куртки рукой, погладила меховой воротник, едва сдержавшись, чтобы не прижаться к нему лицом. Медленно сняла свою мокрую ветровку и, выискивая, куда бы ее пристроить, вдруг наткнулась глазами на желтое женское пальто. Догадка, что Мейсон может проводить здесь время не один, именно потому, что не пришла ей в голову сразу, теперь обожгла, как раскаленный металл. Что-то похожее Мэри чувствовала лишь однажды – когда Дженис в халате Мейсона возникла на пороге его комнаты с подносом в руках. Ревность, досада на себя за это и тоскливое одиночество – вот что колючей лапой схватило ее тогда за сердце. Но тогда было легче – она просто ушла и спрятала ото всех свои эмоции. Теперь уходить некуда… Она всегда знала, что Мейсон привлекательный мужчина и нравится женщинам. Была уверена, что он быстро подыщет ей замену, и старалась убедить себя, что ей это безразлично. Только почему ей так больно, что стало трудно дышать? Как вести себя, если сейчас она лицом к лицу встретится с новой девушкой Мейсона? Или это все та же Дженис? Алая краска жаркой волной прилила к щекам. Мэри приложила к лицу холодные ладони, желая остудить предательский пыл, но тщетно. Раздался скрип ступеней – со второго этажа спускался Мейсон. Мэри торопливо шагнула от вешалки и вернулась к креслу перед камином, сжала пальцами спинку. Яркое желтое пальто прямо резало глаза, и от этого внутри росло неконтролируемое раздражение. ?Может, оно и кстати, - промелькнуло в голове. – Иначе ему достаточно будет просто улыбнуться, и я себя забуду?. - Я нашел джинсы Иден, надеюсь, подойдут. А рубашку тебе придется надеть мою – ничего лучше нет. По крайней мере, она сухая…- Мейсон вдруг осекся, заметив, как лихорадочно горит у Мэри лицо. – Что с тобой? Тебя знобит?- Нет. Просто медленно оттаиваю, - она опустила голову, чтобы он не мог увидеть ее глаза, и, презирая себя за слабость, спросила подчеркнуто безразличным голосом:- Ты здесь один?Мейсон внимательно посмотрел на нее и полуудивленно приподнял бровь: - Разумеется, один. А ты решила, что я, по твоему примеру, пустился во все тяжкие? - Ни во что я не пускалась! – тут же вскинулась Мэри, от гнева забыв свою недавнюю ревность. – И вообще, это не твое дело! - Возьми вещи, иначе и правда простудишься, - примирительно предложил он. - Я выйду на кухню, поищу какую-нибудь еду, ты же, наверное, голодная. Переодевайся. Джинсы оказались Мэри немного коротковаты, что было естественно, учитывая разницу в росте с Иден, но выбирать не приходилось. Рубашка была из тонкой шерсти, с рисунком в клетку. Ткань мягко легла на обнаженные плечи, как будто ладони Мейсона. При этой мысли ее бросило в жар, и ни о чем другом, пока застегивала пуговицы, Мэри думать не могла. Она торопливо закатала рукава и расправила над раскрытым воротом завитки волос. Удивительно, но в этой одежде с чужого плеча она вдруг почувствовала себя раскованно и уютно. Быстрым взглядом окинула свое отражение в зеркале и даже улыбнулась – она выглядела немножко нелепо, но… по-женски очаровательно. В ней словно соединились сейчас слабость и сила, упрямство и покорность, нежность и твердость. И наконец, она начала согреваться. На столике перед камином белел листок бумаги. Мэри рассеянно скользнула по нему глазами и зацепилась за свое имя в обращении. В письме больше не было ни строчки, но она почему-то заволновалась, как если бы перед ней распахнули душу. Она была не в силах отвести взгляда от двух слов, выведенных знакомым почерком. С чистого листа с ней безмолвно говорил Мейсон. Такой, каким она его полюбила и так и не смогла забыть… На кухне звякнула чашка, Мэри поспешно вернула письмо в первоначальное положение и для конспирации схватила со стола книгу. Раскрыла на первой попавшейся странице и тихо ойкнула. ?Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой?? - вопрошал сонет, а она словно слышала Мейсона. Мистика прямо…- В ?Ориент-Экспресс? еда получше, но с голоду мы не умрем, - Мейсон вошел в гостиную с подносом, куда уместил две тарелки с сэндвичами и большую чашку кофе, и внезапно замер на полушаге. Он увидел перед собой другую Мэри. Его потрясла не ее красота, хотя он всякий раз признавался себе, что она особенная - нравится ему всегда и любая, и влюблялся тоже как впервые. Но, одетая в его рубашку, со свободно рассыпанными по плечам волосами, обнаженными по локоть руками, без колючего гнева в глазах она стала проще, ближе и… роднее. Распахнутый ворот открывал молочную гладкую кожу, сходясь чуть выше соблазнительной ложбинки на груди. Воображение было не остановить. Словно все барьеры между ними растаяли. Словно утром после брачной ночи… Словно она полностью ему доверилась и стала совсем ?его Мэри?. У Мейсона перехватило горло – его пронзило такое острое желание обладать этой девушкой, что несколько секунд он не мог дышать. Его глаза потемнели, лицо застыло, будто все мышцы свело судорогой. Мэри, почувствовав на себе по-настоящему ?мужской? взгляд, в котором было столько явной страсти, мгновенно вспыхнула и невольно подняла руки к открытому вороту, чтобы застегнуть лишнюю пуговицу, но сразу забыла, что собиралась сделать. Мейсон почти раздевал ее глазами, а она расцветала от удовольствия и радости. Она все еще хотела ему нравиться, хотела быть для него желанной и единственной, и эти чувства захлестнули ее, хотя она и отказывалась их осознавать. Пространство между ними наэлектризовалось почти осязаемо, внутри у Мэри что-то задрожало, и сердце упало вниз, как бывает при высоких перегрузках. Какие-то мгновения она себя не помнила, и на лице у нее было написано не то, что она хотела чувствовать, а то, что чувствовала на самом деле. - Почему ты так на меня смотришь? – наконец выдавила она, пытаясь вернуть под контроль выражение глаз и голос. – Я смешно выгляжу?- Ты выглядишь… - Мейсон сглотнул сухой комок в горле, - потрясающе. Если бы не твое монашеское прошлое, я даже употребил бы слово посмелее, - с иронией прибавил он, чтобы разрядить напряжение. Мэри оценила его усилия легкой улыбкой. Она была благодарна, что он не воспользовался ее секундной слабостью, потому что пока даже не знала, какую линию поведения выбрать. В Санта-Барбаре она не раздумывала, ощетинившись обидой и гневом, и постоянно нападала на Мейсона… или убегала, чтобы не дать ни единого шанса магическому влечению, которое по-прежнему жило в ней, а здесь это казалось неуместным, лишним. Нельзя же набрасываться на человека без повода… И нелепо в качестве повода вспоминать одно и то же – ошибку, совершенную давным-давно, по сути, до знакомства с нею. Но ничего другого для предъявления у нее в арсенале не было. Просто Мейсон ей не подходит. Просто у них разная система ценностей. Вот за это и нужно держаться. Она взяла с подноса чашку кофе и сэндвич с ветчиной и сыром. Боже, как, оказывается, хотелось есть! Приходилось буквально сдерживать себя, чтобы не проглотить все в один присест. Тем не менее Мэри мгновенно справилась с первым бутербродом, не оставив ни крошки. Мейсон молча смотрел на нее, чувствуя, как поднимается в душе ураган тревоги и одновременно радости, как он захватывает его до такой степени, что сметает способность размышлять. Как весь огромный мир сужается до единственной точки – этой комнаты посреди бушующего бурана и этой невероятной девушки, которая только одна ему и нужна. - Как же все-таки ты здесь очутилась? – чтобы отвлечь себя от опасных мыслей Мейсон взял снисходительно-насмешливый тон. – Неужели забыла любимые тапочки? Или их забыл Марк? - Ты все рассказал за меня, - сразу ощетинилась Мэри. – Больше и добавить нечего. Зачем тебе правда, когда можно навесить на людей ярлыки, а потом просто читать их, да? - Если на то пошло, в плане ярлыков ты дашь мне сто очков форы, - парировал Мейсон. - Уж не себя ли ты имеешь в виду?- Ну что ты! Я, безусловно, воплощение всех мыслимых и немыслимых грехов. Но вспомни суд над Тедом. - И что? – с вызовом спросила она. - А то. В ситуации стресса ты не стремишься отыскать правду, ты хватаешься за то, где наклеен ярлык ?правда?. При этом ты веришь в этот ярлык столь исступленно, что просто отказываешься смотреть в лицо фактам, отказываешься признавать, что реальная правда очень отличается от того, что ты отстаиваешь. С Тедом ведь было так. И со Стивом тоже. Воинственность Мэри внезапно улетучилась. Вспоминать о своих истеричных нападках на Теда ей до сих пор было стыдно. Она в то время совсем ничего не воспринимала, была слепа и глуха. Даже удивительно, что она тогда понравилась Мейсону…ведь вела она себя с ним и с Тедом хуже неврастенички. - Здесь мне нечего возразить. Ты прав. Как ты тогда сказал мне? ?Можно забрать монашку из монастыря, но нельзя же тащить с собой и монастырь?… Я так обиделась на тебя за эти слова!- Это было откровенное хамство с моей стороны. От бессилия перед твоим женским очарованием. - О да! – невольно улыбнулась Мэри. – Меньше всего ты казался мне бессильным и очарованным. - Как хорошо, когда ты улыбаешься! - вырвалось у Мейсона. – Ничего красивее я в жизни не видел. - С трудом верится, - отвела она глаза. - Ты всегда сомневалась в искренности моих комплиментов, а зря. - Верить тебе слишком опасно. И вообще, на грубую лесть меня не купишь. - Очень на это надеюсь, - вздохнул Мейсон, опять подумав о Маккормике. - Можно я возьму еще сэндвич? Оказывается, я такая голодная…- Конечно! Если не хватит, приготовлю добавку. Думаю, имеющийся запас позволит накормить даже тебя. Налить еще бренди? - Оно хорошо согревает, но я боюсь опьянеть, - смущенно призналась Мэри.- И боишься, что я этим воспользуюсь, - закончил за нее Мейсон. - Вот как раз этого почему-то совсем не боюсь, - тихо сказала она словно самой себе. – Но проводить время наедине с пьяной женщиной – то еще удовольствие. - Если эта женщина – ты, состояние не имеет значения. Интересно, - вдруг подумала Мэри, - а ведь она и вправду не боится, что Мейсон воспользуется ее беспомощностью. У него было много возможностей, но он ни разу не перешел грани. А Марк? Смогла бы она довериться ему? Что за ерунда! Ведь они провели здесь ночь, и Марк удержал себя в рамках… Да, только ей для этого пришлось без конца его тормозить, и дай она хоть малейшую слабину, как десятки раз было с Мейсоном, неизвестно, чем бы все кончилось… Нет, Марк – отличный парень. Это в ней спрятан какой-то дефект. Мэри досадливо тряхнула головой и посмотрела на Мейсона. - А почему ты здесь? - Ты спрашиваешь так, будто уже исповедалась мне о причинах своего путешествия, - иронично отозвался он. – Ты же проигнорировала мой аналогичный вопрос.- Скажем так, я хотела подумать… и потеряла счет времени. - Ну вот и я надеялся спокойно поразмышлять. Любопытно, о чем ты хотела подумать? - О себе, своей жизни… а ты? - А я… все написал здесь, - Мейсон показал чистый лист с обращением к Мэри. – К сожалению, бумага оказалась столь же мало снисходительна ко мне, как и ты, - она не восприняла мои доводы. Хотя слушала внимательно. Мэри густо покраснела, почувствовав укол вины. - Ты принял какое-то решение? - Не знаю… Может быть, но сначала мне надо задать тебе один вопрос. Мэри… - он будто споткнулся на ее имени. – Ты сможешь ответить честно? От серьезности его тона она запаниковала. Возникло мгновенное желание сбежать и спрятаться в норку. Но бежать было некуда.- Я…я не знаю…- Это было бы очень легко – уехать из Санта-Барбары навсегда, - словно не слыша ее, задумчиво сказал Мейсон. – Конечно, это бегство, но иногда лишь оно и дает шанс на спасение. Остаться – это испытание. Это означает видеть тебя каждый день с другим и не иметь возможности даже нормально поговорить с тобой. Я только рядом с тобой не чувствовал себя одиноким. Сейчас оборвалась и эта ниточка. Я совсем один в целом мире, и никому нет до меня дела. Но я готов вытерпеть и это. Лишь бы иметь какую-то надежду вернуть тебя. Если же все безнадежно… мне это только здесь пришло в голову…я не буду путаться у тебя под ногами. Ты больше никогда меня не увидишь и будешь спокойна и счастлива. Наверное, ты измучилась за последние месяцы – все без конца тебя дергали, и каждый норовил объяснить, что ты чувствуешь. Собственно, только счастья мне и хочется для тебя. Скажи мне прямо: у нас нет шансов? У Мэри язык прилип к гортани. Проникновенное признание Мейсона вызвало в ней такую бурю мыслей и чувств, что все заготовленные слова разметало. Она не была готова услышать от него такое. Она знала, что он любит ее, но не подозревала, что так много значит для него… В груди стало горячо от нежности, но потом до нее дошло и другое. Он собирается навсегда уехать из города! Стоило ей на секунду представить свою жизнь в Санта-Барбаре без возможности хотя бы иногда видеть Мейсона, заледенело все внутри. Мэри вдруг необыкновенно остро осознала, что ее ждет, если он уедет. Пустота. В ее жизни не станет огня, интереса, смысла и… любви! - Не надо! – вырвалось у нее с настоящей мукой. - Что – не надо? - Не надо так говорить! Не надо… об этом думать! Не надо меня об этом спрашивать! Отъезд – не выход! Здесь твой дом, семья, друзья. Неужели скитаться одному по свету лучше? - Без тебя для меня нет разницы… - Ты ставишь меня в ужасное положение! – она закрыла лицо руками. – Я не могу ответить на твой вопрос, не могу решать твою судьбу! И я не хочу, чтобы ты уезжал!!- Мэри… Что это значит?.. - Ничего это не значит! Мейсон, я ужасно устала! Можно я посплю? Пожалуйста! - Прости, я совсем забыл, - он сразу сник. – Конечно, тебе нужно отдохнуть. Пойдем наверх – там будет удобнее. Мейсон тяжело зашагал по ступеням на второй этаж. Мэри смотрела ему в спину, испытывая необъяснимое желание догнать и обнять. - Мейсон! – мягко позвала она, и он вопросительно взглянул сверху. – Мы поговорим, правда. Просто я сейчас ничего не соображаю… Он от волнения не нашелся, что ответить, и только кивнул головой.