эй, (1/1)
— Эй, — негромко заговорил я. – Эй…И тишина. Ветер только шумит – за окном, в голове, немного в трубах, играя на них аритмичную странную музыку.Жутковатое ощущение чертовского одиночества.Час назад здесь, впрочем, было очень шумно – хозяйка, сдающая комнату моей бывшей не-состоявшейся-любовницы-не-знающей-о-моём-существовании, из жалости к больному ублюдку дала ему возможность каждый день приходить и мыть полы – два часа работы, а зарплата как на моей предыдущей должности в конторе. А у не-стостоявшейся-любовницы – свой любовник, похож немного не то на Тони Старка, не то на Кларка Кента в лучшие его годы. А ещё тут острый запах влажных от вечной сырости стены, тараканы и замечательная слышимость.А ещё этой квартире ужасно не идёт быть пустынной.Наверное, тут раньше жила семья, у которой было много детей, подумал я, открыв окно, закурив и смочив тряпку в грязной уже воде – хозяйка крайне не любит, когда я меняю воду в ведре, потому что тогда счетчик показывает просто баснословные цифры. Вот тут видно след от порошка – дерево старое, мыли его, видимо, часто, а где чаще всего моют пол? А ещё это место подходит для детской идеально: будь я ребёнком, ни за что бы не вылезал отсюда. Сейчас же эта комната для съёма: вещей мало, те, что есть, либо мебель, либо привезла с собой нынешняя хозяйка: сколько тут книжек, духов, ууу, одежды куда меньше…
Да, удивительно мало одежды для молодой девушки.
Этому дому ужасно не идёт быть пустым, думал я, сливая воду в унитаз. Четыре комнаты, одна хозяйкина, в одной – не-состоявшаяся-любовница-не-знающая-о-моём-существовании, ещё в одной живут две студентки (кажется, лесбиянки, хотя ничего не могу утверждать: впрочем, девушки с такой неформальной внешностью, которые к тому же не водят домой парней почти наверняка лесбиянки), а ещё одна закрыта. Не знаю, почему, хозяйка запретила её открывать – говорит, матери покойной, и делать там нечего.Как будто труп там прячут.Впрочем, посмотреть на это было бы интересно.Но я много читал книжек и фильмов смотрел не меньше, и знаю, к чему приводит такое любопытство. Вспомнить хотя бы Пандору.Женщины вообще неумеренны в своём любопытстве. Но им это идёт.
И никого дома.Никого.Наверное, я слишком много курю, слишком сильно нервничаю и не слежу к тому же за собой, раз у меня до сих пор нет никакой девушки. А может, это как раз потому, что я неудачник и конченый мудак, раз не сумел никого себе завести, даже лошадь. Сложно сказать.Одно я знаю точно: когда вам остро не хватает рядом людей, никогда – слышите, никогда! – не ходите ночью по одинокому закрытому парку. Это будет плохая идея, клянусь вам. Я вот уже жалею: людей вокруг меня не прибавилось, а я к тому же начинаю считаю деревья, на которых могли бы повеситься люди.Одно утешает: она тоже ходит этой дорогой, именно в это время.Это… хорошо?Отсутствие собеседника – мука для трусливого экстраверта.Зато людские голоса неплохо замещаются музыкальными разговорами Шостаковича, ?Пинк Флойд?, Билли Талента и выстрелами револьвера; если их чередовать резко, то получится как будто даже в толпе находишься…Ветер ходил в моих волосах. Зашелестела листва, похожая на топот маленьких ножек.Кажется, кто-то был за моей спиной, и шёл специально за мной.Я с радостью обернулся, ожидая увидеть кого угодно – хулигана, решившего напасть на меня и избить за не по-четкому длинные волосы и цианозную наркоманскую бледность, дяденьку из Подмосковья, решившего спросить дорогу, случайную прохожую, заблудившуюся и заплакавшую, пьяную студентоту…Никого не было.Никого.Ну, поначалу.Прямо навстречу мне шла моя несостоявшаяся любовница; причёска а-ля Амели Пулен растрепалась, глаза у неё большие, грустные и, кажется, заплаканные – в темноте я не слишком хорошо различаю выцветшие глаза наркомана и влажные – долго плачущей девушки. Сделав шаг ей навстречу, я протянул руку, решив предложить помощь – проводить до дома, переспать прям здесь же, получить пощёчину, может быть даже повеситься прямо на том дереве, — мимо меня пробежали вихрем, даже не посмотрев в мою сторону.И по-прежнему никого.После щелчка револьвера флешка плеера с жалкими шестнадцатью песнями, которые могли вместиться в его короткую и глючную память, окончательно села.
Стало тихо.Голос любовника её очень участлив и по-нужному заботлив: ни одной лишней эмоции, ни одного лишнего движения в голосе. Я даже завидую немного этому его умению. Я так не мог никогда.И советы он ей даёт дельные, нужные: глупая моя, ну нельзя продавать четырехкомнатную квартиру в центре города, особенно зная о проблемах с жилплощадью; лучше сдавай её, как сдавала предыдущая её хозяйка…— Да, знаю, — печально говорит она. – Которая умерла через неделю после этого странного парня, самоубийцы.— Эти девочки тебе звонили?— Да, они съехали окончательно. Нашли место, где им устроиться получше. Тут как-то, — она ёжится и смотрит куда-то мимо меня, — очень пустынно.
А ещё всегда вымытые полы и музыка в плеере, не прекращающая играть никогда – читаю я по её лицу и глупо и бессмысленно улыбаюсь.
Ей, наверное, очень страшно.
Я смотрю в окно на то, как он помогает нести ей чемодан, наполненный книгами и духами; батарейка в моём плеере садится вновь, печально утомляя величием Брамса.Всё, что я делаю и делал, было бессмысленным. А ещё бессистемным.И в какой-то момент я решил, что не хочу существовать дальше – давно это было.Ну ведь существую же. Мыслю. Или мыслю не равно существую?И после отъезда в квартире моей – уже прежней – хозяйки становится окончательно одиноко и тихо.А может, это судьба такая, у этой квартиры.Или вообще – судьба.— Эй?...