Болезнь, что съела всё. Пропавшие дети или съеденные заживо (1/1)

Терпение в вечном ожидании чуда, изменения в лучшую или в худшую сторону… Но если дорога одна и нет ни лучшего, ни худшего завершения?С моей болезнью чудо, что я дожила до своих семнадцати лет. Это врождённая болезнь, у моей матери была сестра-близнец, и она умерла от этой болезни в десять лет: просто не проснулась. Врачи говорили, что это лёгкая смерть, простая и безболезненная.У всего маминого рода была подобная болезнь, которая обходила не каждого раз в три поколения или в несколько.Мама очень боялась, что её ребёнок может родиться с ?семейным проклятием??— так она называла эту болезнь, но отец убеждал и успокаивал её, говоря, что оно уже было, оно отыгралось на её сестре, и мама верила, что это конец её страданиям.Родился Патрик, потом?— Нора, и самая младшая?— я. Меня не обошло.Каждую ночь мама по привычке приходила ко мне, садилась около постели, проверяя, дышу ли я. Она боялась потерять меня, особенно обострился её страх, когда я была на той же возрастной отметке, что и её сестра.В десять лет меня настиг жуткий приступ, который уложил меня на больничную кровать. Эта боль была ужасна, я кричала и билась в конвульсиях. Я принимала множество лекарств, большая их часть?— обезболивающие.Я помню, когда мне особенно было больно и мама видела мою агонию, она плакала, её слезы капали градом, падали на моё одеяло, попадая мне на руку. Сырость… Ненавижу.—?Я не боюсь смерти, мама.Она заплакала ещё сильнее, как дождь, который усиливался, и капли, стучащие по земле, отдавали глухими стуками. Я чувствовала горький привкус её страданий.Три года мучений. Они выели всё желание жить. Я и врачи знали, что у меня не так много времени. Мне пророчили жизнь максимум до восемнадцати-двадцати лет?— вот мой последний рубеж. Я быстро уставала и была очень худой, носила парик, потому что хотела длинные волосы, а у меня они были короткими, с половину ногтя. Мои белые волосы такие же, как у мамы, с врождённой аномалией. Смерть с красотой.Я почти не улыбалась, только иногда я заставляла себя притворяться, натягивая улыбку, врала всем вокруг, чтобы они не приставали ко мне с вечным вопросом: ?Почему ты такая грустная?? А что я могла ответить? ?Ой, даже не знаю, может, потому что умираю?? Или: ?Знаете, эта болезнь измучила меня истязала, во мне нет ничего: ни страха, ни радости, ничего, кроме боли. Моё тело болит, всё в агонии, и эта боль не уходит, она ещё острее. Я принимаю лекарства в больших дозах, обезболивающие, и только тогда, когда это становится совсем невыносимо, когда из глаз льются потоками слёзы, я начинаю кричать, и слюни капают изо рта, поскольку я не могу контролировать своё тело из-за боли?.Родители слишком меня любят, чтобы дать мне умереть, они будут до последнего поддерживать во мне жизнь. Правду говорят, что любовь?— жестокая вещь. Говорят, любишь?— отпусти, но это не про моих родителей.Я тоже хочу, как Санни, умереть во сне, просто крепко уснуть и не проснуться, как сестра моей матери. У Санни тоже были приступы, правда, не очень долгие. Счастливица, ей повезло больше, чем мне.Каждый сон для меня как последний?— надеюсь не проснуться завтра.Каждое пробуждение ото сна было болезненным, только засыпая, я была счастлива, не чувствовала боль, а, когда просыпалась, жизнь бросалась на меня, как стая злых волков, терзая. Я просыпалась и начинала кричать от боли и бессилия, всё тело было онемевшим, я не могла сама встать, мне помогали мама и папа или мои брат с сестрой.Это было мучительно, я плакала от этого, каждый раз желая, чтобы предательские слёзы перестали капать, иссохли и забылись, давая мне силу. Слёзы?— это видимая слабость, и ложь не скрывала их, я ненавидела это.Я посмотрела в зеркало. Я была ещё бледнее, чем обычно, краска покинула мои губы, а волосы на голове стали чуть длиннее, на половину мизинца.—?Ещё один день, Лори Кинсли, ещё чуть-чуть потерпи,?— говорила я себе в отражении, вытирая слёзы.Каждый раз монотонный, мучительный день. Раз… Два… Три… Это был своего рода ритуал, в который я верила и который чтила. Верила в себя таким способом… Жалкие попытки дать сил сознанию.Моё отравленное, увядшее тело болело всегда, и было только одно слово ?ненавижу?. Ненавижу, ненавижу, ненавижу!Первое слово…Единственный мой страх?— что смерть не придёт за мной, оставит меня одну, опять заставит дышать, кровоточить, испытывать эту боль. Я так смертельно устала, дай мне покой, вечный, беспробудный сон…Моё состояние резко ухудшилось, и эту неделю я пролежала дома, и трубочки питали моё умирающее тело. Я смотрела в то потолок, то в окно. Пустота всегда присутствовала со мной, и, куда бы я ни посмотрела, всё будет блеклым и призрачным, как цветы, что увяли, но их никак не выбрасывают, продолжая давать влагу измученному гербарию.Всё, что мне остаётся,?— это ждать чего-то или кого-то.***Пропала одна девчонка, которая после всех уроков не пришла домой.Родители отреагировали моментально, поскольку она всегда приходила вовремя.Она была одна из многих.Высокомерная, вредная девчонка высказывала всем своё виденье прекрасного, считая своим долгом рассказать всем, что она думает о том или ином человеке.Ирина Шмагун. Имя русское, но родители родом, кажется, из Польши или Германии, у неё ещё есть брат. Внешность её такая же, как и её характер и внутренний мир, раздражающая: широкая челюсть с большими щеками и родинка на шее, которая похожа на жирную муху. Не я одна недолюбливала эту мисс ?я лучше вас?, мисс раздачи своих советов. Но у неё были и подпевалы, которые поддерживали её в том, чтобы она высказывала своё мнение всем. Хотите-не хотите, но вы будите оплёваны этими дубликатами. Послушайте, вы не прожили достаточно, чтобы говорить, кому что делать, да и никто не имеет права на это.Когда пропала эта мерзкая девчонка, я даже обрадовалась. И всё было бы ничего, если б не опечаленные родители, которые часто приходили в школу в надежде, что их дочь вернётся, выйдет из школы как ни в чём не бывало, словно этих двадцати пяти дней не было…Всё же она не виновата, что она мерзкая, вякающая дрянь.Всё как в той сказке про Гензеля и Гретель, где старая женщина заманивала детей свой вкусный домик, а после съедала их. Но у каждой сказки есть множество оболочек.Есть сказка со счастливым концом, где добро побеждает зло, но есть ещё и более суровая реальность, которая намного жёстче сказок, где не обходится без грязи и мерзости мира.Сказка… Как же, скорее, кошмар.В этом городишке всегда происходили странные дела, кошмарные и пугающие, и о них знали только дети, но не взрослые, словно кто-то или что-то стирает или маскируется. Каждые двадцать семь лет оно приходит, ест и опять уходит в спячку.Я наблюдала за этим невероятным количеством листовок о пропаже детей, маленьких и постарше. Картина была нелепой и невероятно странной, их было так много, я б поняла, если б это происходило в большом городе?— это норма, но всё равно с учётом такого количества пропавших все должны были быть напряжены и что-то делали, а эти словно зомби, ведут себя, как будто ничего и не произошло.Где же дети, что веселятся на лужайке без печали и заботы, играя в игры? Смех, смешивающийся с криками, кровь, молоко, кожа мясо, запах сладкого, что въедается…Вы знаете, мёртвые дети, они заставляют меня чувствовать себя почти…Ты видел меня?Ты видела меня?Тот, кто хочет знать или увидеть, помни, сначала Он узнает об этом, а потом ты пожалеешь о том, что узнал, ведь ты ничего не сможешь сделать.Он знает всё, он позволит?— и они закричат, ну, а ты? Мёртвым не страшно. То, что мертво, не может бояться… Это не слишком реально для тебя. Ты никуда не денешься, твой сладкий запах смерти манит к себе. Куда же деваются все эти дети? Пропавшие или съеденные заживо? Время текло само по себе. Близилась осень, и родители решили, что будет неплохо погостить у наших родственников.***Я чувствовала, что кто-то стоит под окном. Я отодвинула шторку и увидела парня лет двадцати пяти, может, старше, может, младше, он был на вид приятный, его черты лица были мне знакомы. Он посмотрел на меня, помахал мне, и я ответила тем же жестом, первые минуты не зная, что делать.Потом я отвернулась, собираясь уходить, но вдруг этот парень уже оказался около стекла и смотрел на меня. Всё это было нелепо… Незнакомый парень машет мне рукой за окном, я отвечаю, а потом в одну минуту он появляется у самого окна, совсем близко и ждёт, чтобы я открыла.Я подошла, не отрываясь от его глаз болотного цвета, и открыла окно.—?Пойдём погуляем,?— сказал он, в силу моей лёгкости просто взяв меня на руки из окна так легко, как я брала кукол с полки, так он держал и меня, потом поставил на ноги, держа за руку. В моих мыслях не было ни тени страха, наоборот, было больше интереса и предвкушения дальнейшего сюжета.Мы шли в молчании, пока не пришли к мосту.—?Это мост для объятий и поцелуев,?— говорил он, словно вспоминал, а на слове ?поцелуй? он испытующе посмотрел на меня. —?Можно я поцелую тебя? —?сказал он, добавив:—?Мне нравятся твои волосы,?— и коснулся моих отросших волос, но его рыжие были длиннее.Я качнула головой, подтверждая, что мне тоже они нравятся или что мне приятно, что он делает комплимент моим волосам. Но это качание головой он воспринял как ?да? на всё, и его губы накрыли мои. Я почувствовала его горячие губы и вкус железа, такой лёгкий и непринуждённый, для него этот поцелуй был первым, как и для меня. В моих мыслях пронёсся вопрос, на который я хотела знать ответ.Когда он оторвался от моих губ, он погладил меня по голове, прижав к своей груди.Я слышала гул бьющегося нечеловеческого сердца, стучащего в его рёбрах.—?Я отведу тебя домой.Он взял меня на руки, прижимая мою голову к своей шее, и я учуяла запах грима. Пудра белила вазелин тонкой нитью запаха, и ещё был запах крови, ржавчины, который был сильнее и жар, адский жар.Я уже не помнила, как он меня вернул обратно в мою комнату… Наверное, через окно как забирал, так и вернул.Когда я поняла, что он ушёл, я всё ещё чувствовала последний поцелуй на своей щеке.—?Всё чуднее и страннее… —?пробубнила я себе под нос.Что? Это был сон? Видение? Было ли это или только будет? Кто этот парень, который мне знаком?