На пороге конца (1/1)

В комнате царил мрак и прохлада. Стены небольшого ветхого помещения были украшены ?народным творчеством?: самодельными иконами, картинами, поделками, крестами. Везде и во всем фигурировала кукуруза. В этом мраке восседал на возвышении пророк и проповедник, так внезапно появившийся на улицах этого города пару лет назад. На лице его была отрешенность, которую Малахия так часто мог наблюдать, когда пророк, казалось, уходил куда-то очень далеко от реального мира. Малахия порой подолгу наблюдал за ним таким и, пожалуй, был тогда еще страннее своего учителя. Так они могли сидеть часами, и Исаак даже не всегда ведал о присутствии Малахии. Сейчас, впившись взглядом в лицо пророка, кажется, так же цепко, как во время их первой встречи, Малахия почему-то вдруг думает о том, что за все долгое их проживание бок о бок, он ни разу не видел своего пророка спящим, когда, как Малахия всегда думал, к нему и снисходит Тот, Кто Обходит Ряды.Малахия стоял подле возвышения прямой, как солдат на посту, словно не чувствовал усталости. Голова пророка поворачивается в сторону, и оба выходят из оцепенения. Несмотря на роящиеся в душе сомнения относительно святости Исаака, которую когда-то он не смел и в мыслях оспаривать, Малахия все еще не смел нарушать эту отрешенность. Раньше он верил, что в такие моменты Он говорит с Исааком. Теперь... Было непросто забыть старую привычку.— Он говорил с тобой? — срывается с его уст, словно он все это время простоял здесь, лишь чтобы задать этот вопрос.— Он всегда говорит со мной, — ровно отзывается Исаак. Лицо его кажется мертвенно-бледным, а глаза неживыми. Трудно сосчитать, сколько раз они обменивались этими репликами. Так часто, что теперь Исаак произнес это совершенно мертвой интонацией, как бы отдавая дань какой-то давно приевшейся формальности.— Что Он говорит тебе?— Он говорит: смири свою душу, Малахия, — теперь голос пророка был более живой, а раздражение слышится уже более, чем отчетливо. На фоне мертвенного спокойствия сказанное кажется чересчур резким, и Малахия крепко сжимает губы, хмурясь, как делал всегда, когда слышал от Исаака упреки. В такие моменты он напоминал ребенка гораздо больше, чем постигший истину и Господа Исаак, кровью неверных помазав себя на царствование этой землей и этой паствой. Сердце Малахии начинает биться чаще, появляется волнение от того, что на этот раз он не хочет, скрипя зубами, оставить пророка в покое, чтобы потом выместить злость на ком-нибудь из детей или изрезать стену сарая мясницким ножом. В этот раз он хочет сказать то, ради чего, кажется, и стоял здесь все это время. Из-за волнения слова застревают в горле, молчание затягивается. — Пророк, — хватает духу переступить: — Я делаю все, что ты велишь. Я веду праведный образ жизни, я крепко верую и готов на все ради Господа. Так ответь мне, почему... Почему... — ему не удается совладать с дрожью в голосе, и он жалеет, что вообще решился начать говорить.Исаак поднимается со своего возвышения и спускается к нему. Вцепившемуся в него взглядом Малахии заметно, как мертвенность и немая отрешенность лица пророка сменяется чем-то иным. Это ?иное? проскальзывает и во взгляде, что-то живое. Что-то, подающее надежду на разрешение этого конфликта в душе Малахии, который не давал ему покоя, который изматывал его и который нельзя было заглушить, как бы тот ни терзал себя, как бы горячо не молился, с каким бы усердием не следил за порядком, за кукурузой.— Помолись со мной, Малахия, — тихо произносит Исаак, остановившись в нескольких сантиметрах от своего верного последователя. В голосе его чувствуется какая-то усталость и тепло родного дома, которого у Малахии никогда не было. В его голосе нет и следов обычно присущих пророку высокомерия и властности. Услышав его, хочется упасть на колени и молить об искуплении грехов. Предложение — или просьба, или приказ, очень трудно определить грань между всем этим — оказывается не то что уместным, а прямым попаданием в цель. Отчего-то на душе становится спокойнее. В молчании, но в единении душ, по которому Малахия истосковался и которое теперь ощущал с блаженством, они подошли к образу Христа, чье лицо искажала агония, глаза налились кровью, а за место волос были зеленые кукурузные стебли — таков лик их Господа. Вместе пали на колени друг перед другом подле этого образа. Исаак осторожно сжал левую ладонь Малахии обеими руками, и последний накрыл его тонкие запястья правой ладонью. В сравнении с руками Малахии, ладони Исаака казались совсем крошечными. Его ладони обжигали Малахию холодом. Все так же безмолвно и даже с какой-то синхронностью, оба склонили головы. Молитву повел Исаак.— Славься Господи, как земле, так и на Небеси, и да светится имя Твое, и да прибудет Царствие Твое. Да славится власть Твоя ныне и присно, ибо Ты велик и всемогущ, ибо Ты справедливый судья и отец всем нам, и пред Престолом Твоим мы все однажды прибудем. Суди нас по делам нашим и указывай нам истинный путь, чтобы мы могли славить имя Твое и исполнять волю Твою. Ты сказал, что есть время сеять и есть время пожинать плоды трудов, так ниспошли нам богатый урожай, и помоги покорным рабам Своим в час невзгод. Убереги от Лукавого и прибудь с нами в охоте на чужаков, чтоб мы могли принести их в жертву Тебе и во славу Твою растерзать их плоть на кукурузном поле, что есть дом и владения, и святой алтарь Твой. Если грешны мы, то просим Тебя о наказании за грехи наши, и молим об искуплении их. — Помоги нам, Господи, и ниспошли суровую кару за греховность. Мы, смиренные слуги Твои, благодарим Тебя за Твои дары, которыми столь щедро Ты осыпаешь нас. И да будут золотиться кукурузные поля ныне и присно, и да будем славить Тебя и имя Твое, и волю Твою.— Аминь, — вдвоем произнесли они, но еще некоторое время не двигались, оставаясь в прежнем положении. Молитва есть единение с Богом, и сейчас они трое стали все равно что единым целым. Это приносило некоторое успокоение, этот извечный осадок от молитв. Словно новые силы и энергия наполняли его тело, а мысли прояснялись, вытесняя все эмоции, невзгоды и проблемы — они рассеивались, как сизый дым в воздухе. Но сейчас он не чувствовал той искренней радости и того блаженного успокоения — его посетила лишь тень этих чувств. Что-то было не в порядке, что-то было неправильно. Когда руки разомкнулись, взгляды их встретились. Мгновение, лишь одно мгновение во взгляде Малахии был острый укор — с каждым днем он все больше сомневался в святости Исаака, и мысль о том, что молитва получилась неправильной из-за пророка, первой пришла в голову, плотно обосновавшись там.Исаак был непроницаем, но какая-то странная горечь проскользила в его глазах. Поднявшись, он отстранился от Малахии, отходя в другой конец темного и холодного помещения. — Что с чужаками? — внезапно, разорвав тишину, по-деловому заговорил Исаак. — Мы знаем, где они, и можем прирезать их, как свиней, — с привычным оскалом, который вырисовывался на его лице всякий раз, когда дело доходило до резни во имя Христа, произнес Малахия, хотя ему было совсем невесело. Его беспокоил пророк, беспокоил так, как ничто в жизни не беспокоило. Ужасные сомнения и мысли выгрызали ему душу, не давали спать, не давали смотреть на Исаака прежним взглядом. Он мучился от этого, но не находил успокоение ни в молитвах, ни в религиозных обрядах, ни в чтении Ветхого Завета, ни в работе в поле. Стал еще более резок, мрачен и раздражителен, чем обычно. От бессилия и отчаянья сходил с ума, но мысль — мысль, с которой он боролся — в итоге все крепче обосновывалась в его голове, и в ней он он в конечном итоге находил успокоение.Он вовсе не еретик, не стоит терзаться из-за этого. Еретик — Исаак. — Нет, Малахия. Приведите их живыми — мы принесем их в жертву Ему.Исаак разорвал не только неприступное молчание, но и свою непроницаемую безэмоциональность. Да, голос его казался холодным и твердым, но Малахия пробыл с ним достаточно долго, чтобы успеть очень хорошо изучить, пусть некоторые тайны души Исаака и оставались для него тайнами. И ему, знавшему пророка так, как никто не знал, не составило труда увидеть его истинное состояние, которое выдавали детали. Исаак был встревожен. Малахию это настораживало, даже удивляло, но вместо того, чтобы спросить, в чем же дело — что могло вывести из ледяного спокойствия этого человека? только нечто очень серьезное, что он опять утаивает от своей паствы и даже от него, его преданнейшего сподвижника — вместо этого Малахия, как заученную реплику, выдал:— Твоя воля, пророк.— Моя воля есть Его воля. Отправляйся за ними.На это Малахия лишь нахмурился и быстрым шагом двинулся к двери. В последнее время всякая беседа с пророком оставляла его неудовлетворенным и раздосадованным. Куда деться, как побороть эту досаду, он не знал. Тот, Кто Обходит Ряды не говорил с ним и не посылал знаков, как бы горячо Малахия не просил его об этом, терзая свою плоть в угоду Господа.— Постой! — внезапно, кажется, даже для самого себя произнес Исаак, и голос его предательски дрогнул в этот момент. Малахия замер перед самой дверью. Внутри его всего распирало от любопытства, что же пророк ему сообщит — то, что тот собирался открыться ему, не вызывало сомнений — но внешне он оставался невозмутимо спокоен и привычно мрачен.Откровенность может быть опасной, даже если речь о таком остервенело преданном союзнике, как Малахия. Когда-то он понимал это с полной ясностью, понимал до того, как рассудок развратила власть, самоуверенность и невероятный успех. Ослепляющий успех. А после этот развращенный рассудок помутился из-за страха, который, как он когда-то полагал, ему попросту неведом. Ему, человеку необыкновенному, избранному самим Господом для великой благой цели.— Приведи их, Малахия, и... И приглядывай за паствой, присмотрись к ним повнимательнее. — Пророк?..— Среди нас есть предатель, — Исаак не смотрел на него и расхаживал по комнате, перебирая в руках четки. Его мать, когда сильно волновалась, тоже имела привычку теребить что-то в руках, совершенно за собой этого не замечая.— Значит это Иов! И его сестра Сарра! Они постоянно нарушают священные законы и противятся Его воли! — с жаром начал Малахия, но был перебит Исааком, в определенный момент поднявшим руку. Малахия жест понял и лишь гневно поджал губы.— Это не они, нет, кто-то другой...— Он сказал тебе об этом? Что именно Он сказал? — резко перебивая сбивчивые слова Исаака и даже подавшись вперед от волнения, выдает Малахия, которому не терпится узнать ответы на свои вопросы. Настолько, что, кажется, он набросится на пророка, если не получит их.— Он предупредил меня. Сказал, что зерно сомнения прорастет в душе одного из моих последователей. В его душе зреет зависть и гордыня, которые однажды ослепят его, позволят ему возвысить себя надо мной, а значит, и над Ним. Я говорю вовсе не о легкомыслии Сарры и ее брата, речь о гораздо более серьезных вещах.Малахия буквально похолодел от слов Исаака. Злоба и раздражение поутихли, сменившись страхом, даже выражение лица изменилось. Но когда Исаак, вдруг замерев, уставил свои болотные глаза прямо на него, Малахия не посмел выдать своей растерянности, нахмурившись.— С еретиками я разберусь — их ждет мучительная смерть и вечное горение в Аду после. Исаак смерил его последним пристальным взглядом и мягко кивнул, позволяя Малахии выйти за дверь. Уже через несколько часов Исаака привяжет к кресту собственная паства. Еще чуть позже — Тот, Кто Обходит Ряды явится за его душой.