Все станут едины с Россией. (1/1)

Брагинский жестом указал на кресло, и Гилберт, поднявшись и отряхнув изрядно потертые темно-синие штаны из какого-то плотного материала, плюхнулся, куда ему было указано. - Что за спектакль ты тут устроил? – глаза прусса недобро поблескивали в предвкушении чего-то интересного. – Что вообще происходит в мире? Я, знаешь ли, немного отстал от жизни в этом образе, в котором, спешу напомнить, ты попросил меня быть. А теперь я жажду знать, на черта всё это? Но Иван словно не слышал ни ехидного тона гостя, ни его требовательных вопросов. Он снова сел за свой стол и стал рассматривать небольшую засаленную карту мира, лениво водя карандашом по столу. Грифель скрипел, касаясь исцарапанной деревянной поверхности, и сейчас этот скрип был единственным звуком в кабинете. Пруссия терпеливо ждал, вальяжно развалившись в кресле и проводя большим пальцем по своим ногтям. - Ты ошибка, Гилберт, - сказал наконец Брагинский. – Скажи мне, почему ты все еще жив? Прусс перестал рассматривать собственный маникюр и быстрым взглядом окинул Ивана. Только теперь он заметил, что тот словно… постарел: кожа приобрела нездоровый оттенок из-за недостатка света и грязи подземелий, её словно подернуло рябью; глаза были красные и ввалившиеся, а в светло-русых волосах поблескивала седина, которую плохо было заметно в искажающем оттенки свете масляных ламп.Гилберт вместе с креслом пододвинулся вплотную к столу и заглянул прямо в лицо Брагинскому. Тот спокойно смотрел в глаза немца и ждал, когда… - Вы становитесь людьми, - прошептал Гилберт, и в его голосе слышался явный ужас, который очень скоро сменился ликованием, видимо, в честь своей же сообразительности. – Вот почему ты так легко обвел вокруг пальца моего брата! Вот почему Элизабет устроила сейчас эту драму! Вы начинаете стареть, вы начинаете планировать время, вы начинаетечувствовать … Господи боже мой, да вы же умираете! – Пруссия вскочил и взволнованно мерил шагами полутемный кабинет, лихорадочно шевелил пальцами, думая, какую же мысль высказать первой; предположения и догадки уже не умещались в мозгу, все мельтешило перед глазами: страны, войны, люди, кресла, улыбка русского… Пруссия тут же остановился. Брагинский и правда умиленно улыбался, словно наблюдал за маленьким ребенком. В руках он держал всю ту же старую карту, но теперь свет лампы не падал на нее, и было совершенно непонятно, как он смог найти и безошибочно показать на ней небольшую точку. - Калининград, - произнес Россия и положил карту на стол, прикрыв ею грязную чашку из-под чая.- Кенигсбёрг, - недовольно поправил Байлдшмидт, скорее для успокоения собственной гордости, чем желая уязвить собеседника. Русский снова сел за свой любимый стол и, подперев подбородок руками, стал увлеченно рассматривать Гилберта, словно тот был глупой обезьянкой в зоопарке. - Я же сказал, что ты ошибка, дорогой мой. Твоё место там же, где сейчас находятся Священная Римская Империя, Золотая Орда, Финикия и, увы, Китай -в анналах истории. Ты мёртв, Гилберт. Государства Пруссия не существует уже очень давно, - но прежде, чем с языка немца готовы были сорваться язвительные замечания, Россия приложил палец к губам, и голос его с мягкого и успокаивающего сменился на полусумасшедшее шипение. – А ты жив. Чем меньше в стране людей, признающих себя нацией, чем меньше население, тем больше она похожа на человека: из бессмертного и мудрого существа она превращается в жалкое подобие личности, бросаясь с головою в чувства, в жизнь, не понимая, что такое время и как им пользоваться, она умирает от упавшей сосульки или любой другой жизненной нелепости, вроде того, что заснул с жвачкой во рту, а ты, чёрт побери, жив! – Брагинский сорвался на крик, развернулся и ударил кулаком в стену, отчего хилая штукатурка пошла трещинами. Воцарилось молчание. На этот раз не скрипел даже грифель. Тишина была абсолютной, и от этого помещение стало окутываться мрачным напряжением, будто что-то приглушало и без того тусклый свет масляных ламп. Гилберт со скучающим видом посмотрел на Брагинского, который словно прилип рукой к стене и не мог шелохнуться, но было видно, как вздымается и опускается его спина в такт глубокому судорожному дыханию. Если бы Гилберт поднялся и заглянул в глаза России, он бы увидел, как по щекам того катятся слёзы, а рот открывается в беззвучном монологе. Внезапно все прошедшие события навалились на Брагинского воспоминаниями, как будто ему на плечи взвалили тяжелый мешок: он вспомнил Яо ( это я сделал? зачем я это сделал? какой прок? ), Варгаса (зачем же?!), то, как гордо держалась Элизабет, вспомнил Людвига, которому пообещал, что поможет восстановить отношения с Италией без жертв, в замен потребовав Гилберта, вспомнил сестёр (а они живы, Наташа и Оля? почему я не думал о них? боже, что с ними?!). Уязвлен, слабое место. Но Гилберт не поднялся и не посочувствовал Брагинскому. Он не умел сочувствовать уже много лет.Выждав еще минуту, он негромко проговорил: - Давай я закончу за тебя, пока ты соображаешь, как справляться со своими новыми эмоциями, - пальцы Гилберта пробежали по пыльному декоративному столику и схватили небольшую вазочку, которую прусс начал беспрестанно теребить. –Знаешь, я кажется понял, зачем я тебе понадобился. Вы степенно и мучительно, как сказать это менее глупо, очеловечивайтесь, что ли? И ты это, конечно, заметил. И ты, конечно, понял, что мимо тебя это не пройдёт, и ты рано или поздно умрёшь. А жить-то хочется. Война – губительное дело для страны, причем в прямом смысле. А тут еще и такая масштабная. Неудивительно, что все это происходит: людей слишком мало, чтобы вы оставались теми, кем были на земле. Однако ты вспоминаешь меня, того, кто по всем законам должен давно разлагаться в земле, но меня не берут ни войны, ни отсутствие своей нации. Я жив лишь по твоей милости. Ты не дал мне умереть человеком, заявив, что берешь меня как Кенигсбёрг. Вот почему я жив, - Байлдшмидт протянул руку и взял со стола сложенный вчетверо лист бумаги. – Я всё еще есть на карте.Палец немца уперся в небольшое пятнышко на карте – Калининград. Брагинский резко развернулся лицом к Гилберту. Глаза его снова приняли привычно-безжалостное и холодное выражение. - Да, - удовлетворенно кивнул Иван, словно Пруссия был умницей-учеником и русский хвалил его за очередной правильный ответ на уроке, - ты мыслишь в правильном направлении.На лице Пруссии появилась ликующая улыбка, а во взгляде плескалось злое веселье. - Я жив, не имея ничего для этого, живой мертвец. Я не могу умереть, потому что формально меня уже нет, я по истине бессмертен. А это то, что ты ищешь. Бессмертие даёт неограниченное количество времени, а оно тебе необходимее всего, потому что… - Потому что единственный выход остаться в живых – перевоплотиться, - Россия наклонил чашку, но на ее дне были лишь высохшие чаинки. - Все станут едины с Россией, - торжественно усмехнулся Гилберт и раскинул руки в стороны. – Господи, Брагинский, ты же гений! Я бы был дураком, если бы посчитал, что твоя цель – какой-то банальный захват мира. Но я не понимаю одного… - Почему бы мне не прийти и просто не захватить их всех по одному? – ответил Иван, ища в ящиках стола чай. Он же был, с жасмином, мой любимый, Оля готовила когда-то похожий…Гилберту невероятно нравился этот телепатический разговор, он забрался на кресло с ногами и перекидывал несчастную вазочку из рук в руки. - Я не могу так поступить, - сказал Брагинский, прекратив бесплодные попытки найти чай и присев на край стола, - потому что захват территории убьет другую страну, но никак не поможет мне. Это не перевоплощение, это обыкновенная история, которая идет уже тысячи и тысячи лет. Они должны добровольно стать мною или просто от безвыходности перейти ко мне, или захват должен произойти не от моих рук, но для меня. Все должно происходить предельно аккуратно, у меня нет права на ошибку. Если все получится, я смогу безгранично долго ждать, пока снова нельзя будет выйти на поверхность. - Но зачем тогда тебе убивать Китай? – прусс еле поймал почти выпавшую из рук вазочку. - Яо был единственным, кто оставался страной, так как имел для этого предостаточно выжившего населения. Если бы я не убил его, он бы был мне огромной помехой. - А Италия и Германия? - Ты должен был помочь мне захватить Италию, - вазочка наконец-то выпала из лихих прусских рук и разбилась в дребезги. Иван обошел стол и носком сапога наступил на хрустящие осколки. – Но всё пошло наперекосяк из-за сумасшествия Варгаса. Я вообще не думал, что он выживет, а он еще и напортачить сумел, - осколки пронзительно заскрипели под тяжелым сапогом.Пруссия опустил ноги с кресла. - Тогда зачем я все еще тебе нужен? – злорадные искры исчезли из глаз Гилберта, он был крайне напряжен. Не нужно слишком хорошо знать Ивана, чтобы понять, что немцу уготована не самая веселая роль. - Мне нужны те самые руки, которые будут делать за меня всю грязную работу, - и снова Брагинский приложил палец к губам, преграждая поток прусских возражений. – Твоя задача будет привести эти руки ко мне. Россия наклонился и снова взял в руки многострадальную карту. Нашарив на столе кнопку, он пришпилил бумагу к стене. Гилберт встал и посмотрел на карту. Конец иголки утыкался в территорию Беларуси.