1 (1/1)

До ворот оставалось шагов двадцать, а закат начинал угасать.Стражники их выпустят, конечно — какое им дело до двух девчонок, ушли назад в свою деревню, и хвала небесам, двумя оборванками в Ечэне станет меньше. А на худой конец Люй Цзи показала бы им болячку на руке. На самом деле она просто неудачно ссадила локоть, когда упражнялась в саду с палкой, но в сумерках поди разбери, царапина там или язва. Все теперь боялись мора, пожалуй, ещё пуще голода.Только Люй Цзи не знала, куда идти, даже если они всё-таки и сумеют убежать за ворота. Она с самого рождения скиталась вместе с отцовским войском, но ни разу не странствовала в одиночку. У них с Чжэнь Фу не было ни карты, ни коней. Хотя, может, пешим и легче затеряться...— Надо скорее, — сказала Люй Цзи. — Вон смотрите, за воротами совсем темно.Они ели лепёшки, купленные с уличного лотка, жадно отрывали куски, пачкали лицо и руки прогорклым маслом.— Да, — пробормотала Чжэнь Фу. — ?Как всё пусто, как мрачно всё за воротами?... [1]— Это чьё?— Ван Цаня, который любит слушать пение ослов. И почему все поэты так глупы! А Чэнь Линь? Ты бы его видела — такой мерзкий старикашка, но из-под его кисти выходят несравненные строки.— Только от них плакать хочется, — сказала Люй Цзи неожиданно для самой себя.Почему-то ей вдруг показалось неправильным, что Чжэнь Фу читает стихи про женщину, у которой от голода умер ребёнок, а сама дожёвывает лепёшку, но голос у Чжэнь Фу дрожал, будто ей тоже хотелось зарыдать.Люй Цзи повторила настойчивее:— Да пойдёмте же, а то ворота запрут на ночь.Чжэнь Фу глянула на неё блуждающими глазами, поправила волосы и сказала вдруг будничным голосом:— И верно, уже поздно. Надо бы возвращаться, а то не поспеем к ужину. И где только носит этого остолопа! Я пятку набила, не хочу идти назад пешком...Она в нетерпении топнула расшитой туфлёй, что неуместно выглядывала из-под подола грязного халата, который Чжэнь Фу отобрала у кухонной служанки, и внутри у Люй Цзи что-то вдруг безнадёжно оборвалось. Она даже пошатнулась на миг, и ей показалось, что от их ног, от взметнувшихся сухих листьев и уличной грязи, поползла к воротам, загораживая путь, клубящаяся тьма.Как могла Люй Цзи поверить, что Чжэнь Фу решится на настоящий побег? Это было просто развлечение на полдня, маскарад в нищенских тряпках и с размалёванными углём лицами. Если бы они и впрямь собирались уйти из города, Чжэнь Фу нашла бы другое платье, скромное, но тёплое, надёжную обувь, взяла бы припасы и карту.Но теперь Люй Цзи стало уже всё равно.Никогда прежде она не ведала такого чувства. Она испытывала, конечно, смертный ужас, скорбь по умершим родителям и сгинувшей сестре Дяочань, но теперь, когда она поняла, что в ближайшее время её не убьют, страх прошёл, а горе притухло, превратившись из огненного сгустка в груди в монотонную, привычную боль глубоко за рёбрами. Тому, что почувствовала она сейчас, она бы не смогла даже подобрать названия. Как описывают эту пустоту книжники вроде Чэнь Линя? Она не могла совладать со словами — их вечно не хватало.Чжэнь Фу закричала вдруг, призывно взмахивая рукою: — Сяньи, Сяньи! — и бросилась к коню мужа, Юань Си едва успел его осадить.Спрыгнув, он мгновение пристально глядел на жену и тяжело дышал. Казалось, он разрывался между желаниями влепить ей пощёчину так, что рука загудит, и крепко прижать к сердцу, но ни того, ни другого не смог бы сделать, не потеряв лица перед своими солдатами.— Поехали домой, Сяньи, — сказала Чжэнь Фу ласково, и Люй Цзи вдруг подумалось, не хотела ли та и вправду погибнуть под копытами коня.Юань Си укутал её в свой плащ, подхватил — пожалуй, нежнее, чем следовало, — и усадил в седло, потом обернулся к Люй Цзи. Что делать с нею, он и подавно не знал. В первые дни таращился с любопытством, будто надеялся разглядеть в ней, жалкой девчонке, отблеск славы её отца, но так и не решил, кем её должно считать. Никчёмной рабыней? Однако она всё же была дочь пусть и побеждённого, но великого врага. Драгоценной заложницей? Но после падения отца её жизнь не имела никакой ценности.Юань Си окинул её всю, с ног до головы, быстрым недовольным взглядом — нехитрое дело, ростом она не выдалась, — аж скривился при виде грязных разводов на лице. Сказал кисло:— Барышня Люй.Тон презрительный, как с шавкой говорил, но надо же, ?барышня?. Будто всё не мог забыть, что она когда-то чуть не вышла замуж за его родича.От ветра нос у него был очень красный, а богатый мех на отворотах халата по-дурацки топорщился.— Второй молодой господин, — ответила она равнодушно, не делая попыток поклониться.Юань Си фыркнул и, вспрыгнув в седло позади жены, скомандовал солдатам:— Заберите её.Солдаты поглядели вслед ускакавшему рысью господину, потоптались вокруг, потом один наконец грубо схватил Люй Цзи за локоть. Она с лёгкостью вывернулась, сказала мрачно:— Не видишь, дубина, что я ем.Кусок лепёшки в её руке почти остыл, и сердце остыло тоже.***В усадьбе Юаней госпожа Лю долго бранилась, всплёскивала руками, глядя на их наряды, и даже чуть не велела всыпать им по десятку палок. Госпожа Лю, казалось, давно уже смирилась с безумными выходками невестки и даже по-своему к ней привязалась — странно сказать, но в перерывах между скандалами Чжэнь Фу прислуживала ей ласково и почтительно, как родная дочь, — но сегодня госпожа с утра мучилась болями в желудке и не способна была на всепрощение. Да и позор сына тяготил её: весь Ечэн потешался над Вторым молодым господином, неспособным приструнить молодую жену. Но тут как раз вмешался Юань Си, госпожа Лю начала кричать уже на него, называя никчёмным размазнёй и угрожая отцовским гневом, и в конце концов так устала, что прогнала сына с невесткой, чтобы разбирались сами, а Люй Цзи просто сослала в сад стоять на коленях.В саду было сыро и холодно, но хотя бы вопли из усадьбы сюда долетали только смутным отголоском. Когда кто-то заговорил над ухом, Люй Цзи только с досадой поморщилась, но оказалось, что пришла госпожа Лю со своей доверенной служанкой, и старуха теперь бормотала, склонившись к плечу хозяйки:— Вы не смотрите, что она на вид совсем девчонка. Видите, какая силища — руки даже не дрогнули, и вода не шелохнулась! А ну как она причинит вред Второй молодой госпоже?Люй Цзи глянула на миг на большую чашу с водой, которую держала в наказание на вытянутых руках. И чему они только удивлялись, она росла в армейских лагерях и привыкла поднимать вещи и потяжелее. С отцовской алебардой она, разумеется, не совладала бы, но с обыкновенным мечом управлялась неплохо.— Что за сумасбродная была мысль взять её прислугой! — сказала старуха.— Ты же помнишь, мой супруг велел пока её держать в доме, — поморщилась госпожа Лю, — да и Фу-эр — как вобьёт себе что в голову... Будто ты её не знаешь.— Госпожа, было бы надёжнее её хотя бы заковать.Госпожа Лю в смятении долго качала головой, потом всё-таки крикнула: ?Люди, сюда!? — но как-то неуверенно.Люй Цзи подумала, что Юани всегда всё делают наполовину, будто не могут решиться пойти до конца, и госпожа Лю, войдя много лет назад в дом мужа, как видно, переняла эту привычку. Поднявшись, Люй Цзи выплеснула воду в опасной близости от подола госпожи, не заботясь, выпорют её всё-таки за это или нет, но госпожа Лю не стала снова браниться, только велела заковать её в ручные кандалы и отправила назад в усадьбу.В доме Люй Цзи упала на пол, не от усталости, а от того же равнодушия, прижалась щекой к кандалам. Как собака, подумала она, так собаки припадают к цепи, не в силах её порвать. Звенья глубоко вдавились в щёку — наверное, останутся отпечатки.Но тяжкий запах железа утешал. Она вспомнила, как до боли вжимала лицо в отцовский панцирь, когда они возвращались в Сяпи.— Держись крепче! — крикнул он, перекрывая свист стрел.Когда пытались прорвать окружение, под ней убили лошадь. Люй Цзи видела замах, но её кобылка летела слишком стремительно, и она не успела вовремя дёрнуть поводья. Вражеский солдат, сам тяжело раненный и, может, уже умиравший, подрубил лошади колени, и Люй Цзи, перелетев через её голову, рухнула во тьму, пропахшую кровью. Под головой оказались чьи-то расползшиеся внутренности, и она даже не расшиблась.Потом отец выдернул её за плечо из мрака, вскинул в седло.Любил ли отец её? Пожалуй, любил, насколько вообще умел, пусть и потому лишь, что больше некого было: небеса не послали Люй Бу сыновей. Матушка после Люй Цзи родила мальчика, но он прожил лишь пару суток, а потом матушка всё болела. Годы скитаний и вечный страх совсем подкосили её; пожалуй, она и гибель встретила с облегчением, сама смерть была милосерднее и быстрее, чем её долгое ожидание.Сестра Дяочань давно стала наложницей отца, но так и не зачала ни разу — может, из-за чего-то, случившегося в прошлой жизни, о которой она никогда не вспоминала. Люй Цзи один раз увидела, как сестра Дяочань плачет ночью, но и тогда она не захотела рассказывать.?Я вернусь за тобой, — сказала сестра Дяочань на прощание, крепко сжимая руку Люй Цзи. — Верь, что где бы я ни была, — я вернусь?.Но теперь она была там, откуда не возвращается никто, вместе с отцом, казнённым Цао Цао, со всеми, сгинувшими под водами Сяпи.Но ещё страшнее была другая мысль, которая преследовала Люй Цзи, как бы упорно она ни пыталась её отогнать. Многие так говорили: по городу ходили слухи, и прислуга в поместье Юаней шепталась, и даже Юань Си обмолвился как-то — говорили, будто сестра Дяочань на самом деле жива, но уехала с войском Цао Цао. Что она давно прислуживает самому Цао Цао: он всегда был падок на красавиц, а сестра Дяочань знала его ещё в юности, когда он числился сторонником её приёмного отца. А может, и не в старой привязанности дело, просто Дяочань делила ложе лишь с влиятельными мужчинами. К чему ей хранить верность погибшему генералу, когда рядом есть могучий соперник, который надеется сделать Срединную равнину своей.?И я тоже утонула, — подумала Люй Цзи. — Это только кажется, будто я дышу и хожу по земле, а на самом деле я давно лежу под водой. Отчаяние — то слово, которое я искала?.Чжэнь Фу с Юань Си самозабвенно спорили за стеной. Люй Цзи без труда разобрала бы каждое слово, но нарочно замкнула слух, и слова скользили мимо, легковесные, как опавшие листья у ворот. Когда голоса внезапно умолкли, раздался звук вроде пощёчины, но не звонкий, а липкий, будто влажный, и ещё один, потом Чжэнь Фу застонала и заговорила совсем другим, вкрадчивым голосом.А потом Юань Си вдруг заорал — так истошно, что даже Люй Цзи судорожно вздрогнула в своём отрешённом одиночестве и подумала невольно, что будет, если однажды Чжэнь Фу его убьёт. Или он её.Но, конечно, никто никого не убил. Чжэнь Фу вошла полураздетая, с сияющим лицом, — перед тем, как вновь уединиться с мужем, она успела не только умыться, но и накраситься — и спросила как ни в чём не бывало:— Что с тобою? Больно? Я сейчас найду мазь.— Нет, не больно, — сказала Люй Цзи, но было поздно, потому что Чжэнь Фу уже вцепилась ей в плечо и потащила к зеркалу, где был её любимый уголок. Чжэнь Фу долгие часы проводила перед зеркалом, по десятку раз наносила и снова стирала помаду, до изнеможения расчёсывала волосы, а то и просто сидела и глядела на своё отражение.— Вот, держи, — сказала Чжэнь Фу милостиво и придвинула расшитую подушку. Люй Цзи настороженно села, подвернув ноги.Догадаться, что Чжэнь Фу станет делать в следующий миг, было невозможно. Она пела, всхлипывая, про сожжённые деревни и мальчика-сиротку, рыдающего над свежей могилой, и рассуждала о том, что врагов следует карать без пощады и что Юань Си слишком милосерден, а потому никогда не будет великим. Она могла наказать Люй Цзи из-за сущей мелочи, а на следующий день обнимать её, как любимую подругу; впрочем, с остальными домочадцами она была столь же непредсказуема, вон и Юань Си недавно почувствовал это на собственной шкуре. Люй Цзи иногда даже думала, что госпожа Лю никогда не захочет её казнить потому лишь, что больше не сможет разыскать столь же равнодушную ко всему и покорную наперсницу для невестки.— Я проучила его, — сказала Чжэнь Фу, усмехнувшись. — Прихватила зубами, где понежнее. Он любит повторять, как я хороша в игре на флейте, — что ж, теперь будет знать!— При чём здесь флейта? — спросила Люй Цзи хмуро.— Я всё время забываю, что ты ещё совсем юна и ничего не знаешь о мужчинах, — Чжэнь Фу, перебиравшая ларчики на полке, снисходительно улыбнулась.О мужчинах Люй Цзи знала достаточно, пусть и только на чужом опыте; но сотник Хэ, которого она как-то застала во дворе со служанкой матушки, ?игру на флейте? именовал более грубым выражением.Чжэнь Фу вернулась с маленькой коробочкой и, приподняв подол Люй Цзи, нежно втёрла мазь в её колени, потом зачем-то провела пальцами выше. Люй Цзи ударила её по руке — несильно, но под весом кандалов удар, должно быть, получился сильнее, чем она рассчитывала.Однако Чжэнь Фу только усмехнулась.— Не трожьте меня, — сказала Люй Цзи сквозь зубы, отодвинувшись в сторону. — Если вам ещё не хватило, возвращайтесь к мужу.— Сяньи ушёл. Вернулся к своим отчётам: когда он воображает себя великим стратегом, это лечит его самолюбие. Он представляет, как победит старшего братца. Пока что их кони идут голова к голове, а Сяньи, разумеется, только себя считает достойным наследником.— За что вы его так ненавидите?— Ненавижу? Нет, — удивлённо пожала плечами Чжэнь Фу, поудобнее устраиваясь на освободившемся любимом месте у зеркала. — Это слишком сильное чувство для таких, как они.Люй Цзи не поняла, кого она разумела под этими ?они?: братьев Юань, всё их семейство или целый свет.Чжэнь Фу сказала лениво:— Причеши меня. Ах нет, забудь, теперь-то, в цепях, ты и вовсе ни на что не годишься.— Позвать служанку?— Ну их. — Чжэнь Фу вскинула руки и стала медленно вытаскивать шпильки из волос. Её мягкие груди плавно колыхались под полураспахнутым халатом.Она не была особенно красива — выпуклый лоб, глаза чуть навыкате, никакого сравнения с победоносным сиянием сестры Дяочань, — но делалась хороша собой, когда радостно, по-детски смеялась, глядя на распустившиеся цветы, или, таинственно опустив ресницы, склонялась над струнами, и, видно, эта неразгаданная тайна будоражила Юань Си, заставляя на время забыть даже о поединке с братьями.— Всё же он любит вас.— Да что тебе-то за дело. Теперь, может, любит… Знаешь, зачем он женился? Искал поддержки моего отца.— Все так женятся.— Верно — и твой отец сосватал тебя за сына Юань Шу, когда испугался. Впрочем, Люй Бу и своею верностью торговал — почему бы и не продать дочь временному союзнику.Упасть на колени и набросить кандалы ей на шею оказалось очень просто. Люй Цзи намотала цепь на руку, надавила сильнее, пережимая белое нежное горло.Рыбьи глаза Чжэнь Фу равнодушно смотрели из глубин зеркала, переменчивая улыбка скользила, искажённая, в медном блеске.— Что же ты? — сказала она беззвучно, и Люй Цзи выпустила цепь. Её обессиленные руки опустились на плечи Чжэнь Фу, будто она обнимала её сзади, цепь, тихо звякнув, легла на тёплую грудь.— Значит, даже так мне не спастись, — сказала Чжэнь Фу и закашлялась. Прижавшись к ней всем телом, Люй Цзи чувствовала, что дышит она короткими, рваными вздохами, но это не мешало ей оставаться безмятежной.— Почему вы не захотели бежать?— Некуда. — Чжэнь Фу поднесла палец к губам, словно призывала к молчанию, но только стёрла помаду, будто кровь запеклась в уголке рта. — Разве сыскать на этом свете вольные земли лучших полей.***А два дня спустя, когда весь дом сбился с ног, готовясь праздновать день рождения госпожи Лю, Чжэнь Фу снова сбежала в город. Только на этот раз одна.Всеми позабытая, Люй Цзи сидела в глухом углу сада и играла с приблудным котёнком, который недавно завёлся на конюшне, — тыкала в него тоненьким ростком бамбука. Котёнок выпускал когти и грозно шипел, как большой, но выходил только жалкий писк.— А Юань Си уехал за вином к пиру и не знает, что его жена пропала, — рассказывала Люй Цзи котёнку за поединком. — Только лучше бы он уехал к себе в удел губернатором или к отцу на войну, а то он так никогда и не сделается наследником, даже если станет интриговать. Хоть Юань Тань вон воюет бок о бок с отцом, но не победит Цао Цао, потому что Юань Тань дурак, а Цао Цао — мерзавец...Тут она всхлипнула, вытерла нос и с удвоенной яростью атаковала котёнка, а тот вцепился зубами в измочаленную веточку, будто тигр.— А Юань Си ленивый и скоро будет совсем толстый, — сказала она мрачно. Она хотела заставить себя ненавидеть их всех — это было бы, по крайней мере, чувство, достойное дочери великого воина, но ей вдруг сделалось жалко котёнка, который так долго и отважно вёл неравный бой.Люй Цзи выкинула веточку и стала его приманивать, но котёнок вдруг перепугался тяжкого духа железа и звона цепей и всё никак не шёл на руки. Наконец она укутала его в старый вышитый платок (Чжэнь Фу расшивала нежными цветочными узорами сотни платков и разбрасывала по всему дому), и котёнок как-то сразу притих и сомлел. После пиршества, наверное, удастся стащить для него что-нибудь повкуснее.— В листве зелёной — как наряден тут, — бормотала она невпопад, баюкая тёплое тельце, как куклу. — Но ягодой его, голубка, ты не лакомься, хоть ягода сладка...А девушке про милого дружка... [2]— ... нельзя на свете никому сказать, — Чжэнь Фу взлетела на мостик, поступь её была невесома, как у феи-небожительницы, а лицо сияло в закатном свете, и Люй Цзи застыла, потрясённая.— Где вы были?— Заказала для матушки лучшего шёлку.— Где вы были? — повторила Люй Цзи упрямо. Не подарок же для свекрови и даже не ещё один день, выкупленный у вечной неволи, вернул краску её щекам и юную гибкость — телу.Чжэнь Фу облокотилась на перила. Люй Цзи хотела спрятать котёнка под рукавом, но он проснулся от резкого движения и тоненько заплакал.— Зачем ты поёшь про любовь и обман? Ты не знала ни любви, ни обмана.— А вы будто знали любовь? — Поражённая внезапной догадкой, Люй Цзи замерла. — Вы... встретили кого-то?— Мой князь строен и горд, — пробормотала Чжэнь Фу, смутно улыбаясь чему-то — или кому-то — неведомому, — ликом светлее золота, белее нефрита... Небеса укажут дорогу... Если он вернётся — уйду вместе с ним, не вернётся — в пруду глубоко. — И тут же визгливо вскрикнула: — Где ты выкопала эту тварь? Убери его немедленно!И вновь свет в её лице померк, и она превратилась в прежнюю, невыносимую Чжэнь Фу, она льстила свекрови с утра, а вечером кричала мужу, что не пойдёт на пир. Но с того дня в доме творилось что-то странное. Нахальный парень, назвавшийся Сыма И, явился поднести подарок госпоже Лю, а потом что-то разнюхивал в особняке, утверждая, что заблудился по дороге в уборную. Люй Цзи вывернула ему руку, но он только презрительно усмехнулся, не делая попыток освободиться, а потом Чжэнь Фу отослала Люй Цзи в дом, и она не услышала, о чём Чжэнь Фу разговаривала с незнакомцем в саду. И всё же — Люй Цзи, не удержавшись, подглядела за ними — не похож он был на влюблённого, да и Чжэнь Фу держалась с ним хоть и уверенно, но настороженно, а вернулась в задумчивости.— Что же, он правда лазутчик Цао Цао? — спросила Люй Цзи быстро. — Раз вы не хотите звать стражу, дали бы мне его допросить.— Полно тебе, сестра Люй. Что лазутчикам Цао делать на женской половине? — сказала Чжэнь Фу, притворно позёвывая, но лицо у неё оставалось печальным. Ночь она провела с мужем — но не за любовными поединками, а за игрой на цине, да ещё временами Юань Си что-то лихорадочно шептал. Люй Цзи бродила по саду и пела не в лад доносившимся из дома мелодиям ?В Гуаньдуне достойная дева жила? — раньше она остерегалась вспоминать легенду о девушке, отомстившей за отца, но теперь бояться было нечего.Бессонная яркая ночь стояла над Ечэном с десятками тысяч тревожных звёзд.Назавтра был пир, и Чжэнь Фу, узнав, что муж пригласил какую-то заезжую танцовщицу — да ещё, говорят, писаную красавицу, вышла из себя окончательно. Люй Цзи надеялась всё же, что эта ревность — лишь притворство, и попыталась намекнуть ей на побег: момент и вправду был самый подходящий, все ушли смотреть на танец и усадьба словно вымерла.Но Чжэнь Фу вдруг, одержимая ревностью, кинулась в зал, и пришлось следовать за ней.В зале кружилась женщина в разноцветных шелках. Она танцевала не на полу, а на перевёрнутых чашах, но и их почти не касались её невесомые стопы. Люй Цзи, как во сне, шла за Чжэнь Фу, и когда та села, взбешённая, подле мужа, встала рядом и будто вросла в пол.Танцовщица обернулась на миг и ласково глянула на Люй Цзи из-под пушистых ресниц. Люй Цзи хотелось закричать: ?Сестра!? — и броситься вперёд, но она обратилась в камень, и только это и спасло их. Где-то глубоко внутри камня билось живое сердце, но Люй Цзи не моргала и даже как будто забыла дышать, её закованные руки замерли, судорожно стиснутые, у пояса.Кровь гулко шумела в ушах, заглушая музыку.Она не смогла вскрикнуть даже тогда, когда Чжэнь Фу в ярости швырнула нож под ноги сестре Дяочань, но та переступила на другую чашу, даже не сбившись.Сотню лет спустя танец наконец закончился, и музыка тоже, должно быть, затихла. Госпожа Лю, умилённая, благосклонно хлопала в ладоши склонившейся в поклоне сестре Дяочань, говорила что-то про музыкантов, и, когда они вышли из-за занавеса, Люй Цзи наконец вздрогнула и очнулась.?Ещё немного?, — она могла лишь надеяться, что хотя бы не шепчет это вслух. Она ждала так много месяцев, неужели не выдержит ещё немного. Сестра Дяочань не погибла, не уехала с победителем. Не бросила её.Мир вокруг вдруг обрёл очертания, звуки и краски, и Люй Цзи во все глаза уставилась на проходившую мимо пару музыкантов — не только для того, чтобы лишний раз не встречаться глазами с сестрой Дяочань, но и потому, что они вдруг стали ей небезразличны, как и всё, творящееся в мире. Молодая женщина с гордой шеей и тяжёлым узлом густых волос и невысокий стройный юноша чуть помладше.Женщина не смотрела по сторонам, но юноша повернул голову, властно глянул на Чжэнь Фу, и та вдруг беспомощно вздохнула.Неужели он? Неужто какой-то дерзкий мальчишка с цинем был князь, которого она ждала? Да и могла ли Чжэнь Фу быть с ними заодно? Однако музыкантов Люй Цзи видела впервые — они были не из людей отца.Но тут Чжэнь Фу пошла просить прощения у сестры Дяочань за свою сумасбродную выходку, и Люй Цзи, торопливо последовавшая за ней, с изумлением убедилась, что Чжэнь Фу и впрямь им подыгрывает — просит у госпожи Лю позволения забрать гостей в свои покои, чтобы помузицировать вместе.Сестра Дяочань всё отводила глаза, и Люй Цзи пришлось снова смотреть на музыкантов — нет, разумеется, музыкантами они не были. Молодая женщина с горькими глазами, сдержанно улыбавшаяся краешками губ, держалась с хозяйкою любезно, но не более того. Так улыбаются равным или даже...У юноши была надменная осанка молодого барина и едва ли уловимая для женщин, но привычная для Люй Цзи стремительная гибкость хорошего бойца. Она была уверена, что оружием он учился владеть не только на тренировочной площадке в усадьбе. Лицо по-мальчишески чистое, без намёка на бороду, на шее — уродливый багровый рубец. Не так давно ему перерезали горло клинком. Люй Цзи раньше была уверена, что после таких ран не выживают.— Вы такая пригожая юная пара, — сказала госпожа Лю. Весёлый пир, от которых все успели отвыкнуть за годы смуты, так растрогал её, что она будто и не замечала странностей. — Вы супруги?— Это мой младший брат.Юноша улыбнулся, изображая покорность. Когда он случайно задел рукав женщины, у той на миг презрительно сжались губы, а он спешно отдёрнул руку. Нет, он ей не брат, разумеется, — но и не возлюбленный.Госпожа Лю, конечно, не отказала невестке — или просто решила, что лучше ей будет беситься в собственных покоях, а Юань Си, по-детски радостный и рано запьяневший, тоже не возразил. Мальчишку-музыканта он не удостоил даже взглядом, и Люй Цзи убедилась окончательно, что Юань Си слеп.Пока они шли по галерее на женскую половину, все молчали. Люй Цзи кусала губы и старательно разглядывала затылок Чжэнь Фу, но та вдруг обернулась, словно боялась, что музыкант испарится, и Люй Цзи тоже невольно скосила глаза. Юноша как раз прятал — ловко, но так, чтобы Чжэнь Фу видела, — в рукаве расшитый красными цветами платок. Чжэнь Фу быстро отвела глаза, а Люй Цзи отважилась взглянуть на сестру: та кивнула, подбадривая.В саду оказалось, что инструментов они с собою не захватили — это тоже, конечно, всё было только представление, притворство, и Чжэнь Фу, отчитав их с притворной строгостью, быстро утащила юношу куда-то в дом, и тут Люй Цзи забыла о них окончательно, потому что рядом была сестра— она была живая, она дышала и улыбалась, и Люй Цзи набросилась на неё с кулаками, а потом впервые за долгие месяцы наконец разрыдалась.