Отрезвление, айсберги и отсутствие права на ревность (1/1)

Спектакль окончен. Опущен занавес, сброшены маски.Маша, нервно вжимая палец в кнопку звонка, плечом бессильно опирается о холодную бетонную стену и пытается не дрожать.—?Господи, Мань, что случилось? На тебе лица нет.Альбина смотрит с концентрированным беспокойством и настойчиво тянет в квартиру; сил у Маши хватает только переступить порог и рухнуть на вычурную банкетку в прихожей, закрывая руками отчаянно пылающее лицо.—?Аль, как же я себя ненавижу…---На кухню проходит уже ненормально-спокойная; кожу от ледяной воды покалывает мурашками.—?Маш, ну прекрати меня так пугать.?— В кухне сигаретный дым стоит сизым туманом, а тон у Альбины почти умоляющий. Лезет в настенный шкафчик за бокалами, при взгляде на страшно молчащую Швецову вполголоса чертыхается?— вином здесь явно не обойтись. Тянет с полки бутылку элитного коньяка.—?Не обращай внимания, Аль, я уже в норме,?— Маша вертит в руках фужер и с облегчением замечает, что пальцы почти не дрожат.—?В норме?! —?подруга заводится с пол-оборота. —?Ты это называешь ?в норме?? Ничего себе норма! Немедленно рассказывай, что случилось!—?Аль, не спрашивай меня ни о чем, ладно? —?У Маши в голосе?— монолиты усталой горечи; давит так, что рухнуть впору.Хотя куда уж ниже-то?Оказывается, чувствовать себя продажной насквозь?— то еще удовольствие. Даже если цена?— свобода близкого человека.—?Маш, только не говори мне, что ты…Впрочем, говорить ничего и не требуется?— Альбина слишком хорошо знает свою подругу. А еще Крутицкая далеко не дура и понимает о взаимоотношениях почти все, о взаимоотношениях мужчины и женщины в частности. Да и красноватые вспышки на светлой коже в вороте наспех застегнутой блузки примета более чем очевидная.Маша только кивает коротко и костяшки пальцев закусывает почти до боли.—?Господи, Машка, бедная моя… Как же ты… А я тебе говорила, твой Андрюшенька этого не стоит! —?все же срывается на поучительный тон, хотя внутри от возмущенной ярости все звенит.Маша только измученно утыкается ей в плечо и тихо дрожит. От Альбины пахнет коньячной нетрезвостью, жженной ванилью тонких дамских сигарет и дорогими духами. А еще она, кажется, искренне жалеет и вовсе не осуждает?— и Маше, как ни странно, становится легче.---Домой Альбина ее не отпускает. Стелит постель в гостевой спальне и сует в руку телефонную трубку?— ?Позвони своему Андрюшеньке, пусть присмотрит за ребенком, должна же быть от него какая-то польза?. Маша покорно набирает по памяти нужный номер, что-то наспех врет Андрею на его вопросы про внезапное освобождение и дает инструкции насчет Златы, получая в ответ предсказуемо-недовольное ?знаю, я же все-таки отец?.Засыпает Маша лишь после полуночи?— тяжело, неспокойно, удушливо. Успевая только подумать?— если бы это все оказалось сном…Но у худших кошмаров есть жестокое свойство сбываться.---Он видит ее на следующий же день.В небольшом кафе малолюдно и уютно почти по-домашнему; тихая музыка льется из динамиков ненавязчивым фоном. Святослав Андреевич, сидя за дальним столиком с чашкой кофе, даже не сразу их замечает: невзрачный непрезентабельный мужчина, нескладный подросток и очаровательная Златовласка лет шести.И Маша.И в груди почему-то?— шквальный январский ветер ледяными порывами.Может быть потому что рука Маши в чужой мужской руке отчаянно не-смотрится. А может потому что Маша вроде бы совершенно искренне чему-то смеется, лбом почти касаясь чужого плеча.А может потому что это чужая семейная идиллия?— и ему в ней места решительно нет.Штормит.Маша чувствует сверлом входящий в спину взгляд и медленно оборачивается, тут же едва не смахивая рукой стоящую на краю кофейную чашку.Смотрят глаза в глаза всего несколько бесконечных секунд.В его глазах оттенка ранней ласковой осени?— мягкая насмешка и снисходительное… тепло?В Машиных глазах?— паническая чернота промерзших до основания стылых озер.Становится ощутимо холодно.Отводят взгляды почти одновременно. И Маша уже суетливо срывает со спинки стула плащ, теребит в руках сумку, что-то торопливо говорит детям и настойчиво тянет к выходу. В лихорадочной поспешности задевает забытую чашку?— фарфор брызжет осколками.Когда за дружной компанией хлопает дверь, в кафе становится как-то особенно тихо. А может, это только его сильнее динамита глушит яростно-стылая боль в отчаянно-карих.В кофейной лужице на паркете?— фарфоровые айсберги и осколки треснувшей гордости.