Крайняя стадия опьянения (1/1)

Ты женщина, а значит, ты?— актриса. ?Небо?— белый флаг, истрепанный ветром и выцветший от бесконечных баталий; холодная морось дождя по мостовой раскатывается мелким бисером.У Маши, по ощущениям, внутри также безнадежно-серо, сыро и отвратительно?— бессильная злость в подреберье закручивается смерчем. И ей бы сейчас сорвать с вешалки отсыревший насквозь плащ, галантно стянутый с плеч издевательски заботливыми руками, и бежать, бежать?— из этой небольшой светлой квартирки, от тихо мурлыкающей музыки, от пристально-жаркого, почти собственнического взгляда,?— бежать, только бежать уже некуда.Мобильный заходится трелью, и в горле горечь становится комом?— не сглотнуть.Сын.—?Да, Костик? Уже в аэропорту? До папы все еще дозвониться не можешь? Телефон, наверное, сел… Да, конечно, мы тебя встретим… Да, я тоже соскучилась… Приземлишься?— позвони.Спина у Маши?— натянутая струна, коснешься?— надорвется; голос?— отточенно-ровный, как острие, и только пальцы ходуном ходят, будто под переменным током?— Красное море в винном бокале выходит из берегов.—?Маша, вы что, боитесь меня? —?вкрадчивый голос над ухом рассыпает мурашки искрами?— вот-вот гореть.Вопросы риторические, ответы?— лишь нецензурные. Но Маша?— умная женщина и умеет вовремя промолчать.---Еще глоток и мы горим. ?От Маши веет прохладным питерским дождем, неуловимой терпкостью легких духов и напряжением в добрые двести двадцать?— не влезай, убьет.Пьянит почище коллекционного красного.Маша, впрочем, и сама вариант для коллекции; в ряду смазливеньких секретарш и молоденьких следачек?— штучный экземпляр, уникальный экспонат, звездный трофей?— такими не хвастаются, такими завершают карьеру охотника, если только сами не попадают в капкан.Железные тиски захлопываются беззвучно?— охотник уже попал.---Простыни скомканные и раскаленные?— как листы бумаги, готовые вот-вот вспыхнуть, а может это Маше самое время сгореть от бессилия и стыда?— тоже своего рода костер Инквизиции; совесть?— главный палач, куда страшнее того, что терзает ее неуместной нежностью уже бесконечность.Она в его руках?— пластилином, податливая, покорная, мягкая: просто?— женщина, просто?— его.Хотя бы на бесконечное сейчас.Захмелевшим бесам очень хочется верить в невозможное.---Маша ищет блузку в руинах рухнувшей с треском морали; Святослав Андреевич, взглядом полируя напряженный излом спины, слушает в телефонной трубке механический оркестр гудков.—?Николай Петрович? Да, я. Что там по нашему делу? Ходатайство уже написали? Николай Петрович, а знаете что? Порвите вы к чертовой матери это ходатайство. Да, да, правильно понимаете, мужа… бывшего мужа Марьи Сергеевны освободить,?— и голос сочится таким расслабленным самодовольством, что у Маши в солнечном сплетении смерзается Арктика. —?Все остальные детали дела доложите завтра на совещании.У Маши из-под непослушных пальцев выскальзывает отлетевшая пуговица, попрыгунчиком отскакивает куда-то под плинтус?— туда же, где оказались похоронены принципы.---Дождь на улице падает стеной, смывает запах дорогого парфюма и лихорадочный жар чужого безумия?— дышать становится чуть-чуть легче.Святослав Андреевич, застыв в оконном проеме, долго смотрит в неподвижный силуэт, размытый дождливыми сумерками. Спина?— надорванная струна.И это, оказывается.Больно.