Новый чай (1/1)

Это утро было тихим и тёплым. Пётр Степанович впервые за двое суток с последнего инцидента подошёл к дверям флигеля у дома Филиппова и слабенько постучал, чего он раньше не делал, приходя к Кириллову. Ответа не последовало. Кириллов, не спавший несколько дней, наконец сдался и уснул к шести часам утра и даже не слышал ни стука, ни любого другого звука. Верховенский потоптался на пороге несколько минут, не смея более стучать, и наконец тихонько отворил дверь.— Кириллов? — полушёпотом позвал он и проскользнул внутрь.Он увидел инженера спящим мирно, но совершенно неприемлемо: лёжа на животе в рубашке, жилетке на нерасстеленной кровати. Он сделал пару шагов по направлению к спящему и замер, вглядываясь в черты лица оного, которые раньше не видел. Лицо оказалось гладким и добрым, совсем не таким, какое обычно доводилось ему видеть. Верховенский наклонил голову и довольно прищурился, силясь рассмотреть все малейшие царапинки и родинки на лице инженера, запомнить такими, какими они были сейчас, потому что в будущем вряд ли он сможет их увидеть. Но неосторожный шаг ближе к кровати и протяжный скрип деревянного пола выдал гостя. Кириллов поморщился, по обыкновению недовольно и, не открывая глаз, повернул голову на другую сторону, крепче обнимая подушку. Пётр Степанович не смел и вздохнуть. Вдруг Кириллов резко приподнялся и огляделся.— Ты?.. — спросоня удивлённо спросил он. — Чай есть... Возьми, а я устал... И иди... — и снова собрался задремать, как что-то вспомнил и почти подскочил на месте. — Ты... Я не разрешал тебе приходить!.. Да ещё и вошёл без спроса... Зачем ты теперь явился?!..— Алексей Нилыч, не суетитесь, я ведь... — высоким, таким несвойственным ему голосом начал было оправдываться Пётр Степанович, но не успел окончить, потому что Кириллов упал лицом на подушку, что-то прохрипев. — Что вы... Вам нехорошо?Верховенский обеспокоенно склонился над кроватью, правда, сохраняя допустимое расстояние, но даже так Кириллов протянул руку и замахал кистью, отгоняя его от себя.— Мигрень просто, не замай!.. Уйди... — Уйти? Теперь же? — Верховенский отошёл, сильно растерявшись. — Как же так?.. — он пришёл с вопросом, а сейчас их стало только больше, поэтому так просто уйти ему было никак нельзя, впрочем, если бы инженер того настойчиво потребовал, пришлось бы согласиться. — Да, теперь!.. А, погоди! — Кириллов переборол боль и сел на кровати, поправив волосы. — Стало быть, ты с чем-то пришёл? Уж не за тем ли?.. В тоне чувствовалась почти надежда, и это очень не нравилось Петру Степановичу.— Не с тем. — сухо, но всё-таки не грубо ответил тот. — Ладно же, вам нехорошо теперь, я пойду, не буду беспокоить...— Стой, а! С чем пришёл-то? Скажи и пойдёшь!— Ах, что же... Ну, слушайте-с тогда. У Виргинского будете нынче вечером? — машинально он сел за стол напротив кровати и положил шляпу на стол.— Ко времени виднее будет. А я сейчас плох. — Кириллов замолчал, но не спешил ложиться обратно.— Вижу. Оченно плохи... — задумчиво протянул Пётр Степанович, медленно оценивающе оглядывая собеседника. — А знаете, — спохватился он тут, — выпейте-ка микстур каких! — Были бы микстуры. — хмуро отозвался Кириллов. — Дайте я лягу, посплю, а оно и само пройдёт. Такое ведь случается. — он практически упал на кровать и отвернулся к стене. — А теперь иди. Не хочу видеть тебя. Только нервы расстраиваешь.— Понимаю, понимаю! — Верховенский как-то уж слишком радостно для своего положения согласился, закивал и подскочил. — Я такая мышь, однако... Вы отдыхайте, а я пойду! И не буду мешать!Пётр Степанович выскочил так быстро, словно бы его скорость в этот момент решала успех задуманного дела, а Кириллов снова уснул почти сразу же после его ухода. Когда он проснулся уже после обеда, на столе обнаружил новый чай и какие-то микстуры. "Что это? Откуда? Кто принёс-то? Он, что ли?", — спросил про себя Кириллов, вертя в руках скляночку с лекарством. Надобности, однако, в нём теперь почти не было, потому что сон и правда во многом помог. "Который час?", — подумалось ему, и он обратил взгляд на большие часы у стены. Они показывали всего около четырёх часов дня. "Надобно потом к Виргинскому... К этим... Ну, пускай, что же". Мысли об отказе от всего этого предприятия давно занимали Кириллова, но только вертелись где-то в дальних углах черепной коробки. От самой теории он не отказывался, нет, но вот об исполнении ради идей Верховенского... "Отвратительно... — он яростно схватил полотенце и вытер и без того сухое лицо, — Да... До чего я только опустился... Схожу к Виргинскому, так уж и быть, но после скажу ему, что отказываюсь от всего. Да, так!". И, воодушевлённый, к шести часам отправился на "именины" одного из членов кружка. По своей врождённой пунктуальности Алексей Нилыч пришёл точь-в-точь в назначенный срок, хотя даже и не особливо-то следил за временем. Он постучался и легонько приоткрыл дверь, глядя на собравшихся и интуитивно выискивая Верховенского, и прошёл на другой конец гостиной, встав у стены, пристально рассматривая собравшихся. Петра Степановича он всё же так и не обнаружил, что заставило несколько обеспокоиться. Это общество, эта стая... Нахождение в такой компании не было приятным, особенно ему и теперь, когда он решил их покинуть. Взгляд сам собой упал на Шатова, стоявшего недалеко, вот, у окна. Они не здоровались, встречаясь даже у дома Филиппова, а тут и подавно, но что-то в этом "незамечании" друг друга было... терпкое. Гнать такие мысли, гнать! — это делал Кириллов, но никаких других в голову больше не шло.Петр Степанович пришёл, но немного позже назначенного часа, а увидев инженера, нарочито раскланялся с ним как можно суше и постучал по графину, требуя внимания общества и начав излагать тезисы своей программы. На "заседании наших" Алексей Нилыч ничего и не говорил, впрочем, как всегда на подобных мероприятиях. Но внезапно для него самого началось голосование о том, донесут ли участники, если узнают о политическом убийстве. Было сложно находиться в такой обстановке, он боялся отвечать, если Пётр Степанович спросит и его, а тот, кажется, только того и ждал. Медленно он подбирался к нему, стоящему в дальнем дверном проёме, через других людей, сперва спрашивая поочерёдно, а потом прыгая с одного на другого в разнобой. Кириллов не боялся, вернее, боялся не так, как то должно было быть с любым иным человеком в этом случае. Он не хотел больше слышать такого его голоса, обращённого к нему, после того, как он узнал, каким тот может быть. До чего забавно было бы теперь его услышать! И так не хотелось, потому что Кириллов думал, что рассмеётся от такой неубедительной игры особенно теперь, когда смеяться нельзя.Когда бо?льшая часть была опрошена, он увидел, что взор Петра Степановича теперь был обращён на него со своим обыкновенным выражением и блеском. На секунду он предположил, что всё недавнее — сон. До чёртиков реалистичный, ощутимый, но всё же сон. Но не было похоже на то. Но Верховенский молчал. "Что же? Опять испытывает, чёрт?", — мысленно спросил он его и раньше, чем тот успел ответить вслух, направился к выходу через всю гостиную. Все почему-то промолчали, не считая некоторых коротких и оборванных возгласов. На свежем воздухе мысли тоже стали свежее, а голову как внутри, так и снаружи как будто обдало лёгким ветерком. Спокойно... А та суета, что внутри дома, — всё чушь, вздор и глупая насмешка. Кириллов качнулся на носках и отошёл за дверь, надеясь после собрания ухватить Петра Степановича для разговора насчёт его ухода. К удивлению, его долго ждать не пришлось. Он выскочил из двери со скоростью белки и не сразу заметил инженера, всавшего у стены.— А... Алексей Нилыч! — он говорил шипящим полушёпотом, но уже не приветливо или заискивающе, а как-то особенно, как говорят няньки с детьми, которых нельзя ругать, но научить уму-разуму нужно. — Что вы так ушли-то нехорошо? Вы ставите себя в плохие условия!— Мне всё равно, я не за тем пришёл. — ничуть не громче отвечал Кириллов, всё так же неподвижно стоя.Пётр Степанович выпрямился и вопрошающим взором взглянул в самое его лицо.— Я откажусь от участия в обеспечении вашего алиби. — продолжал он, со скрытым интересом наблюдая реакцию революционера, стоявшего тут же.— Так что же? — на удивление равнодушно отозвался Верховенский. — Выходит, это показательное пренебрежение вы сегодня выказали только чтобы отказаться от теории?— Не от теории же! Так исказить мысль!.. — почти громко возразил Кириллов, но вовремя сам же понизил голос. — От участия. Я с вами более возиться не буду, оставьте меня. Вот и всё.— Вот и всё? — с глупейшим недоумением на лице и тоном самого невнимательного ученика переспросил Пётр Степанович. — Кириллов, всё, так? Не могу поверить, что вы действительно это решили, что же! — он подскочил к Кириллову, близко-близко став перед ним. — Знаем мы эти дела!— Отвяжись! — прошипел тот, ловко вывёртываясь из недопустимой близости. — То всегда была моя воля, с этим вы и были согласны. Тоже всегда! Теперь воля изменилась, оставьте меня в покое!— А что вы? Как же, — Верховенский всё сдержанно посмеивался, стоял, словно прирос к месту, только, поворачивался всем корпусом следом за Кирилловым, — как же вы знаете, Алексей Нилыч, когда вам застрелиться? — А знаю! — сердито-обиженно бросил он, явно считая себя выше своего собеседника. — Теперь уж меня ничего и не обязует. Приду и застрелюсь, что медлить?Посмеивания замолкли гораздо резче и неожиданнее, чем начались. Теперь Верховенский смотрел до ужаса пристально, но всё равно как-то мимо, куда-то то за спину, то на руки стоявшего напротив, но не в глаза.— А вы если так сделаете, — так тихо сказал он, что Кириллов прочитал почти по губам, иногда сверяя их с обрывками услышанного, — если вы так сделаете, mon cher, я приду и с вашим телом сделаю... всякое. Вы подумайте, подумайте.Инженер замер и ошалело посмотрел на Пьера, не веря своим ушам. Так он стоял и смотрел намеренно недоумённо, давая понять, что считает это за глупость, но внезапно изменился в лице.— Ты... ты в себе ли, подлец? — едва удерживая вскрики ярости, так и рвавшиеся наружу, задыхаясь, почти что по слогам выговорил Кириллов после продолжительной паузы. — М-мерзавец! Эффект, произведённый его словами, понравился Верховенскому, и он часто закивал, всё шире размазывая улыбку по лицу.— Да! И все вас запомнят не как человекобога, а простого пошлого франта, пустившего себе пулю в лоб из-за каких-то низких суждений! Знаете, я даже не возражаю фигурировать в вашем деле как тот самый любовник! Напротив, я сам к тому стремиться намерен!Эта мысль так развеселила Петра Степановича, что он бы с удовольствием продолжал её во всех подробностях, если бы Кириллов не подскочил, как ошпаренный, и не тряхнул его за плечи так, что голова шатнулась подобно голове фарфоровой куколки на тонюсенькой шейке. — Молчи, молчи! Молчи! Убью! — сквозь сжатые губы злостно увещевал он, мгновениями пропуская и нотки крика. — Вы! Вы один! Одинок и горд! Светило среди грязи! — рвано, продолжал Верховенский, но уже не так уверенно, хоть и смеясь. — Что мне без света? Сам-то долго ли проживу? Во-от! Вот оно! — Да что ты понимашь?!— А что вы? понимаете? Если... если за столько лет не увидели, что я... одержим вами?! — намеренно громко закричал он так, что Кириллов испуганно отскочил так, словно его ударило током.— Молчи! — ещё один раз, но всё более для виду повторил он.— Я... годами таил в себе! Все надеялся, что вы сами угадаете. На смерть вас мнимо подбивал... А сам за один взгляд ваш жизнь отдать готов! Не верите? — Пьер порывисто прижался к нему, глядя на производимый эффект. Кириллов в ужасе замер, расставив руки и загнанно оглядываясь вокруг. Наконец, он собрался и схватил за шиворот намертво прилипшего молодого человека и рванул от себя, насколько могли позволить силы. Силы не позволяли. — Пусти! — тихо, но не менее от того эмоционально потребовал инженер.— Не верите, значит... — руки его сжались вокруг груди Кириллова только сильнее. — Не отпущу вас, знайте! Кто бы ни увидел и ни услышал! Пусть хоть все знают!..Верховенский говорил всё громче и, кажется, собирался продолжать, но Алексей Нилыч сумел ладонью закрыть его рот и сильно, ощутимо сжать пальцы на его лице.— Только пискни! Только посмей! — с искренней яростью пробасил он, больно царапая ногтями щёки. — Размозжу! Верховенский замер, непонятливо глядя в глаза Кириллову. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Из дома Виргинского выглянуло несколько человек.— Что за шум, а драки нет? Ах, кажется, всё-таки есть! — крякнул один, из шутников и захохотал.Смех поддержали вяло и неохотно, в эту минуту Кириллов смог оторваться и отдалиться на несколько шагов. Под новую волну хохота, вызванную, вероятно, их лицами, Алексей Нилыч рывком развернулся и быстро направился прочь, с трудом удерживая себя от бега.— Алексей Нилыч, куда же вы?!. — под всеобщие гоготания так же насмешливо, как давеча в гостиной поинтересовался Верховенский, правда, не направляясь следом. Он стоял и ядовито улыбался, оправляя на себе пиджак и галстук. Улыбка эта была всегда однообразна, но она одна единственная и нравилась людям, а некоторых даже могла очаровать, немотря на непривлекательные черты лица. Любопытные снова пропали в доме, и ядовитая улыбка сошла на нет, а её обладатель, ещё постояв с минуту на улице и глядя на путь, коим уходил Кириллов, вернулся в дом, дабы продолжить заседание.