Глава первая, в которой Алиса проходит сквозь зеркало и разговаривает с Белой пешкой (1/1)

Que d’espéranceSur ce chemin en ton absenceJ'ai beau trimer, sans toi ma vieN'est qu'un décor qui brille, vide de sensJe remue le ciel, le jour, la nuitJe danse avec le vent la pluieUn peu d'amour, un brin de mielEt je danse, danse, danse,Danse, danse, danse, danseEt dans le bruit, je cours et j'ai peurEst ce mon tour?Vient la douleur...Dans tout Paris, je m’abandonneEt je m'envole, vole, vole, vole, vole, vole, vole— А говорят, что во всем виноват Черненький котенок. Он такой непослушный.— Котенок?..— Да-да!.. Ты разве не заметил, что он плохо себя вел в то время, как его Беленький брат спокойно выносил умывание и другие необходимые процедуры?— Я всё еще не понимаю, причем тут кошки. У меня на них аллергия, и я...— Ах, очнись уже!.. Все мы — зверята в хлевах и загонах Господних!.. Как думаешь, если Господь того не делает, следует ли нам самим наказать Черненького котенка?— ...?Нам?? — с трудом произнес граф, открывая глаза. В камине весело трещало пламя, слизывая полоски сливочной древесины. Граф провел чуть дрожащей рукой по вымокшему от пота лбу, прежде чем подняться из кресла. Он ощущал себя довольно скверно, точно не до конца оправился после болезни.На столике граф увидел шахматную доску с почти разыгранной партией, но, сколько ни ломал себе голову, не смог вспомнить, против кого играет. — Однако, — не без удовольствия сказал он, протягивая руку к черной королеве. Теплое ощущение на кончиках пальцев подтвердило, что он играл черными. Он сделал ход. — Шах и мат, Ваше Величество.Граф покосился на противоположное кресло. Оно было пустым, тихим и темным, но отчего-то немного пугало. Может быть, слишком уж мертвыми ему казались складки золотистого пледа, небрежно брошенного на подлокотники. Не желая думать об этом, граф взял со столика подсвечник и подошел к зеркалу.Зеркало было старинное, овальное, в резной зеленовато-бронзовой раме. По-настоящему ценное. Граф встретился взглядом со своим отражением и вдруг, сам того не ожидая, показал себе язык. От столь вопиющей глупости запекло кончик носа. Потом, переложив подсвечник в левую руку, он проверил зачем-то правый глаз; печать контракта мрачно сияла в полумраке, возвращая всё на свои места. Граф с еле слышным вздохом поправил повязку и замер.— Чепуха, — сказал он вслух. Действительно, быть не могло такого, что зеркало вдруг превратилось в идущую рябью дымку, точно поверхность воды, а отражение собственного лица совсем, казалось, сошло с ума! Мальчик в отражении начал кривить ему рожи, тыкать в него пальцем и заливаться смехом.Граф вспылил по совершенно понятным причинам: никакое отражение не имеет права насмехаться над ним, оригиналом. На таких вещах мир стоит.Злосчастного двойника следовало приструнить. Поэтому он сунулся носом прямо к этой глади и велел:— Перестань вести себя так, точно ты — это я, возвращайся туда, откуда пришел!Синие глаза смеющегося двойника загорелись настоящим счастьем, точно он только и ждал окрика.Он вдруг (как будто это было возможно) схватил графа за отвороты выглаженного воротника, притянул к себе, чуть не столкнувшись с ним носом, и втянул За Зеркало. Только легкое движение ветра, как от морского бриза — вот что почувствовал граф, прежде чем всё вокруг не стало черным и беззвучным. ***Очнулся он в странной комнате. Сразу стало понятно, что он находится По Ту Сторону Зеркала, но с паникой и остальным граф решил повременить. Он был довольно разумным человеком. Он наблюдал. Предметы двигались сами по себе: например, стрелки часов носились то в одну сторону, то в другую, не подчиняясь никакой системе. А по камину перемещались брошенные хозяевами шахматные фигурки, точно тоже были живые. ?Что здесь вообще происходит?? Обойдя Зазеркальную гостиную, он заметил лежащий на полу листочек, слова на котором были написаны весьма странным образом: в й а х м о т н а ф — так начиналась фраза, состоящая всего из двух слов. — Это же моей рукой написано, — произнес граф, поднеся листочек к зеркалу, — ?Фантомхайв?, а вот...Желание прочитать оставило его. Он смял бумагу и повернулся к камину, чтобы бросить в огонь, но замер, не сделав ни шагу. Кто-то стоял, наклонившись над камином, и сосредоточено проталкивал осыпающиеся искрами дрова к задней стенке. Кто-то его роста и сложения, укутанный в легкий белый плащ с капюшоном с головы до пят.— Эй, — граф шагнул к человеку и положил руку ему на плечо, — ты не знаешь...Ребенок (а это несомненно был ребенок) резко развернулся, перехватывая его руку. Граф даже отступил на шаг. Однако увидев его, ребенок выдохнул и расслабился.— А, это всего лишь ты, — звонко отозвался он, и по интонации этого голоса граф догадался, что тот улыбнулся. Увидеть лицо не представлялось возможным, так низко тот опускал голову в широком капюшоне. — Я думал, опять кто-то из Черных пешек. Уф, надоели же они мне!— Мы знакомы? — осторожно поинтересовался граф.— Конечно, — хихикнул ребенок. — Я знаю тебя так же хорошо, как знаю вкус овсянки на завтрак! — похвастался он. — Как летний дождик, после которого так славно бегать босиком, пока мама с папой не запретят! Как аромат белых роз, которые цветут в моем саду! Как вкуснятину, которую мне, будто жалкому щенку в клетке, пихали в глотку, пока меня не начинало рвать!Граф опустился на колени, держась за разболевшуюся голову и поджимая плечи. Ему сделалось нехорошо, а место, вызывавшее до этого любопытство, уже переставало нравиться.— Ну, полно, полно, — ребенок опустился рядом и мягко погладил его по голове; эти прикосновения не были омерзительными, — глаза на мокром месте. Я шучу. Я просто Белая пешка.— Белая пешка?Граф подумал, что следовало догадаться и раньше, ведь всё увиденное, в конце концов, вело к этому. Мир, в который он попал, представлял из себя всего лишь одну большую шахматную доску.Слегка закружилась голова.— Да, Пешка, — мальчик смиренно сложил ладони на коленях, так, как в его представлениях, видимо, должны были вести себя пешки. — А ты кто?— Я... Не могу сказать, — неловко признался граф. — Тут написано мое имя, но...— Оно ничего не значит, верно? Представляю, каково тебе, — понимающе покивал ребенок и задумался.Пока Белая пешка размышлял, граф поднялся на ноги и вновь осмотрелся. Его терзало смутное ощущение, что всё в этой комнате меняется каждый миг. Он открыл окно. К его удивлению, снаружи оказалось лето, а день был в самом разгаре. Повеяло таким умопомрачительным ароматом сада, что сразу же захотелось спуститься туда. — Я придумал! — воскликнул Белая пешка, и граф, успевший о нем забыть, вздрогнул от неожиданности. — Смотри. Я правда королевская Пешка, но проблема в том, что я несколько нездоров, и моя дражайшая Белая королева запретила мне играть. Я думаю, ты можешь попробовать сыграть вместо меня. Ну, как будто бы ты — это я!— Какая замечательная идея, — проворчал граф, не особо разделяя восторгов собеседника.— Да-да-да, — лихорадочно подскочил ребенок, — это я прекрасно придумал! И Белая королева не будет злиться, она, к слову, давно-о-о-о хочет сыграть с тобой!— Я не хочу быть пешкой, — отрезал граф, и ребенок засмеялся. Он подошел и взял его руки в свои. Так естественно, точно делал это всю жизнь.— Это же шахматы, а не жизнь. Значит, ты можешь стать совсем другой фигурой, если правильно разыграешь партию. Помнишь?..Граф, помедлив, кивнул. Ему страстно хотелось снять капюшон с этого странного ребенка, но отчего-то казалось, что в таком случае потолок обрушится, и для них всё будет кончено.— Я заберу это, — тепло сказал Белая пешка, вытаскивая из его сжатых пальцев листочек с именем, и, бережно сложив, спрятал под плащом. — А ты иди!— Мы еще встретимся? — спросил граф, оглядываясь на манящий его сад.Когда он обернулся, Белой пешки уже и след простыл. Только весело трещали в камине дрова, а маленькая Белая королева читала маленькому Белому королю что-то из большой записной книжки, болтая ногами над решеткой камина.