III (1/1)

Робин Де Нуар жил от ночи до ночи, пытаясь как можно меньше думать о предстоящем деле: старался не проводить время в одиночестве, держался поближе к развязному Кассису и Лейту, не отрывающемуся от бутылки с грогом. У разбойников вроде бы и не было проблем, но только вот Лейт уже неделю отнимал бутылку у Кассиса только для того, чтобы огрызнуться в ответ на попытки вернуть ее. Лейт был беспутным, шебутным, от него меньше всего ожидали фразы: "А я вот женюсь скоро, цыплятки", но он с шестнадцати лет проходу не давал златовласке Грир, дочери местного богатого купца. Красавица на первых порах достаточно прямо указала разбойнику, куда ему следует пойти. Но настойчивость и неизменная наглость непонятным образом смягчили февральский холод сердца девушки, и уже спустя год их впервые застукали целующимися у ворот замка Де Нуаров. Грир ужасно смутилась, шипела на весьма довольного собой Лейта, но разбойники понимающе улыбались и дали слово никому не обмолвиться о возлюбленных. Тем не менее через неделю об этом знала вся Долина, одобряла этот союз и прочила скорую помолвку. Но вдруг отец Грир по неизвестной причине запретил видеться дочери с "этим оборванцем", а когда "оборванец" возмущенно пришел требовать объяснений, ему дали понять, что без состояния за душой не видать свадьбы с Грир, а видеться без намерения жениться в будущем - бессмысленно. Ошарашенный подобной новостью Лейт слышал, уходя, как тихо всхлипывает где-то на чердаке его бывшая невеста. Не прошло и недели, как ему передала прибежавшая в лес младшая сестра Грир, Элизабет, что девушка заболела и бредит им в ужасном жару. Лейт не помнил, как пулей долетел до дома возлюбленной и, не слушая никого, прошел в ее комнату.в полутьме с задернутыми окнами она лежала, разметавшись на белых простынях, от которых кожа не особо отличалась цветом. Грир как будто не увидела вошедшего к ней парня. Она продолжала что-то бормотать.- К черту ваше золото, ненавижу, ненавижу и его и вас тоже. Продадите меня мерзкому старику, уж лучше убейте. Лейт трясся от гнева, убирая светлые пряди с такой горячей кожи на лбу Грир. Она вздрогнула и вцепилась в его руку с какой-то нечеловеческой силой, сжимая ее ужасно худыми сухими пальцами. - Тихо, тихо, красавица, это я, не бойся. Никому я тебя не отдам, даже если мне умереть придется, ты же меня знаешь. Грир невидящим взглядом жадно взирала по сторонам. Потом как-то страшно взглянула на Лейта, слабо улыбнулась и закрыла глаза. Он сбежал в лес сразу после того, как девушка заснула, и там закричал от нечеловеческого напряжения. Спустя неделю посещений покоев возлюбленной, отец которой дал согласие на визиты "мальчишки", Лейт получил разрешение на дальнейшую дружбу с Грир. Родители были готовы на всё, лишь бы только дочь осталась жива. Жар спал, но тем не менее девушка все ещё оставалась слаба, а дорогостоящее лекарство из Лондона все никак не привозили. Главное, что в Лондоне его тоже не было: все аптеки были обойдены полусумасшедшим от волнения парнем, но везде ему отвечали, что поставки из Индии до сих пор не было. Лейт не находил себе места и пытался найти забвение в хмельном бреду.Кассис в свою очередь пытался обходить за милю одну из таверн на площади, в которой ему уже давным-давно обещали всыпать по первое число, если карточным долг не будет возвращён. Но ноги почему-то сами несли беднягу к заветному месту прямо за стол с картами, где он раз за разом проигрывал все заработанные "честным трудом" деньги. Колотили Кассиса нещадно, и Робину, мягко говоря, поднадоело каждый раз влезать в драку, пытаясь спасти незадачливого игрока от очередных синяков. И в который раз Де Нуар обещал себе, что этот - последний. Кассис тоже давал себе такие обещания, предварительно скрестив пальцы за спиной. Они старательно прятали собственные страхи, пытаясь доказать другим и себе, что ничего не боятся. Как Кассис боялся однажды не выйти из захудалой таверны, Лейт - оказаться на похоронах девушки с золотыми волосами, так и Робин - погибнуть в лесу фей в зачарованную ночь. Он не заметил, как прошли 24 дня с момента, когда он бессвязно что-то бормотал и пообещал то, что, возможно, не сможет выполнить без вреда для себя. Эгоизм заставлял его внушать всем, кому нужно и не нужно, что он храбрый, сильный, всё может. Робин Де Нуар ненавидел, когда это не удавалось сделать для отца. "Чем я заслужил такой подарок? Глупец, а не сын", - и прочие нелестные высказывания в адрес вспыльчивого мальчишки давали пищу для желания показать, каков он на самом деле. День почему-то не задался с самого утра: ужасно не хотелось, практически больно было просыпаться с рассветом как обычно, всю ночь снились кошмары, голова раскалывалась. Да еще и Кер Де Нуар был явно не в добром расположении духа и накричал за то, что "олух и бездельник" не удосужился явиться вовремя сделать свою элементарную работу. Робин мямлил что-то невнятно, думая, какие, интересно, феи носят платья: короткие или до пола? А ходят босиком или обувают туфли, сшитые из тонких цветочных лепестков? "Наверное, лёгкая, словно пёрышко. Можно будет даже убежать с ней на руках."- Ты меня слушаешь, болван?- Да.И когда он перестанет лгать? Отца он вообще слушал крайне редко, а теперь уж и вовсе пропускал все его слова мимо ушей, думая только о предстоящей ночи. Двенадцать коротких часов прежде чем наступит 24 июня. Всё под контролем. Верёвки крепки, ножи заточены, кровать чуть сдвинута, из угла в его комнате убран старый хлам, чтобы было, где спать украденной. Он не садист, отнюдь не жестоким его растили в доме Де Нуаров. Поэтому за неповиновение насилия к эльфийке применять не будет, разве что она не получит еды, чтобы неповадно было в следующий раз. Пару раз фею выведут к почтенной публике: Питеру, Кассису, Лейту и прочим, а потом она,скорее всего, сама не выдержит жизни в замке и тихо прекратит свою эльфийскую жизнь. Самое сложное - выкрасть.Необыкновенно знойный день постепенно сменял июньский вечер, как и всегда 24 июня небеса полыхали особенным, колдовским закатом. С последними проблесками солнца на землю опускались сумерки волшебного мира. Робин в очередной раз ощупал сумку, на дне которой ждали своего часа крепкие, как канат, веревки, остро отточенные ножи, тянущие резким запахом железа, и тяжелые кандалы того же металла, предназначенные сомкнуться на нежных запястьях пленницы. Было по-прежнему страшно, если не сильнее. Он совершил привычный для похода в ночной лес ритуал: осенил себя крестным знамением, коснулся серебряного креста, подаренного матерью, и наконец, пытаясь смирить нарастающий глухой стук сердца, шагнул в запретные заросли.Темнота была почти осязаемой, мягкой и тягучей, теплой, как молоко. Обнимая деревья, она прикрепляла к стволам светлячков, таких мерцающих, с желтыми брюшками, заставляющих лес светиться в этой густой тьме. Он превратился в живой организм, каждая частица которого была пульсирующей веной с горячей кровью. Кровь по черствой коре, по тончайшим жилкам листьев, по остро пахнущей влажной земле. Ночь дышит волшебством. Робин, словно во сне, пробирался сквозь пушистые ветки и осыпающиеся пыльцой пучки трав и цветов. Ему хотелось спать, запахи усыпляли, воздух усыплял. Ему совсем не хотелось вмешиваться в магический мир. Но он уже коснулся его, нарушив границу между миром смертных и безгорестной жизнью эльфийского народа. Послышался смех. Очень мягкий и мелодичный, напоминающий перезвон маленьких колокольчиков. Девичий смех. А еще пение и постукивание ладоней под ритм странной, но завораживающей мелодии. Робину вдруг захотелось тоже стучать по рукоятке ножа, спрятанного на поясе, лишь бы не потерять . Будто в трансе он стал идти на звуки танцев и переборов арфы, едва уловимой человеческим слухом. Наткнувшись на поросль шиповника и уколовшись об один из шипов, он очнулся от гипноза и едва не вскрикнул от неожиданной боли. Сквозь густо сплетенные ветви был виден постоянно мерцающий свет, музыка теперь была слышна максимально чётко. Найдя оптимальное положение, благодаря которому можно было незаметно рассматривать происходящее, Робин застыл, напряжённо всматриваясь и затаил дыхание.На поляне, которую он раньше никогда не видел в лесу, знакомом с детства, собрались представители части мира фей, которые как раз и были нужны Робину. Хранительницы леса, те самые, которых нельзя было отличить от обычных смертных девушек, разве что сияние от их невероятной красоты выдавало эльфиек. На вид им всем было лет по девятнадцать, максимум - двадцать пять. Они смеялись, что-то напевали, а одна из них наигрывала на арфе, сияющей золотым блеском, мелодию, приведшую Де Нуара на нужную поляну. Их платья были сшиты из какого-то странного, невероятно легкого материала, напоминающем в свете, исходящем от светлячков, утренний туман. Эльфийки танцевали, задевая полами одежды высокую траву, на которой подрагивали крупные бусины росы. Феи явно не подозревали, что в нескольких метрах от них притаился человек, в намерения которого входило украсть одну из девушек. Оставалось лишь выбрать, какую. Он присмотрел наиболее удобный вариант - у широкого ствола старого вяза плела венок, прислонившись к дереву спиной, рыжеволосая эльфийка. Она тоже что-то напевала, улыбаясь чему-то, совсем не замечала танцующих подруг. Робин, стараясь не шуметь, онемевшими пальцами достал из сумки нож, чуть не порезавшись о него. Если резко высунуться из-за шиповника и бросить его так, чтобы он пригвоздил накрепко выбившийся шлейф, то в замешательстве девушка не сумеет быстро соориентироваться. Рукоятка ножа рябиновая, густо покрытая тонкой вязью серебра, помешает феям вытащить его из ствола. Они тут же обожгутся о запретный до эльфов металл и поспешат сбежать, оставив подругу тому, кто сумел поймать её. Вдох. Взявшись за рукоять поудобнее, Де Нуар обозначил цель. Фея по-прежнему сидела на траве, занятая лишь собственным венком, шлейф аккуратно лежал поверх грубой древесной коры. Выдох. Выбрав положение, из которого клинок точно достигнет этой цели, вор приготовился к рывку. Вдох. Резко поднявшись выше настолько, насколько это необходимо, чтобы его не обнаружили, он сделал то, что подняло весь лес. Бросил нож. Короткий вскрик. Волна таких же, и один громкий вопль спустя несколько секунд. Фея, попытавшаяся вынуть клинок, застрявший в твёрдой коре, будто обожглась, отдернув руку от серебра и рябины. Де Нуар не отрываясь смотрел, как объятые ужасом от чужого присутствия эльфийки разбегаются, оставив свою подругу. Последняя дрожала, вжимаясь в ствол вяза от скопой участи, ещё ей неизвестной. Дождавшись, пока феи до единой покинули своё недавнее пристанище, Робин вышел из убежища, несмотря теперь только на жертву. Рыжеволосая с ужасом взирала на человека, которого видела впервые так близко. Понимая, что ничего хорошего ее не ждёт, она пробормотала что-то и закрыла глаза. Де Нуар понимал, что разглядывать эльфийку сейчас не время. Необходимо было скорее схватить, донести до замка и там спрятать. А завтра можно и полюбоваться на результат своих трудов. Резким движением вынув нож из тонкой ткани, он перевязал запястья недвижимой от страха девушки веревкой, покоившейся на поясе. Подхватив практически невесомое тело и перекинув его через плечо, озираясь по сторонам, Робин быстрым шагом пересёк чащу и вышел к знакомым стенам замка. Свет горел только в нескольких окнах: на кухне, где допоздна работали повара, подготавливая продукты к следующему дню и в комнате "правой руки" сэра Де Нуара, Дюлака. Что он делал поздней ночью, до сих пор известно не было. Всё время, которое Робин нес фею, он ощущал слабый аромат диких роз, исходящий от ткани ее платья. Сквозь прохладный тонкий флёр чувствовалось тепло кожи, удивительное тепло, пульсирующее короткими разрядами по пальцам Де Нуара. Он поймал себя на том, что это вызывает мурашки по всему телу. Непозволительно приятное ощущение. Отгоняя его от себя, парень кое-как дошёл до дверей замка и как можно более тихо прокрался к своей комнате. Одной рукой открыв замок, другой придерживая за талию девушку, Робин зашёл в спальню совершенно без сил. Он сбросил сумку в угол и, подхватив падающую эльфийку на руки, отнёс её на тот самый коврик, который он сам нашёл в старом хламе, хранившемся в чулане на заднем дворе. Фея послушно опустилась на грубую подстилку. Нежная "туманная" ткань платья, оказавшегося темно-розовым, рдела на серой затертой "постели" для эфемерного существа. Неправильный контраст почему-то побудил Де Нуара сдернуть с собственной кровати бархатное покрывало и положить его рядом с девушкой. Она удивленно взглянула на своего похитителя, он отвернулся. Фея коснулась тонкими пальцами темно-синей поверхности бархата и провела по ней, привыкая к новым ощущениям. Притянув к себе "подарок", эльфийка обернула его вокруг себя, как маленькие дети заворачиваются в одеяло, слушая сказку на ночь. Рыжие волосы выбивались золотистыми нитями, испуганные глаза по-прежнему не отрывались от Робина. Последний, не справляясь с адской усталостью, буквально рухнул на постель. Но даже прикрыв глаза, он ощущал на себе пристальный взгляд существа из чужого мира, теперь ночующего в углу его комнаты. Позволив себе провалиться в глубокий сон без сновидений, он не услышал тяжелый вздох феи, согревшейся в тяжелом покрывале с его кровати. Ночь, в которую её народ танцует и пьёт золотистое вино из хрустальных кубков, она проведёт в комнате того, кто ненавидит фей.