1. Эндрю. (1/1)
The day will come when we have no more lives to squander(с.)Мэгги перестала звонить и открыла дверь своим ключом. - Это очень невежливо с вашей стороны, мистер Уайк, не впускать в дом собственную жену, - сказала она, не повышая голоса. Акустика в огромном двусветном холе была великолепной. Она подошла к лифту. Эндрю слышал, как сухо и быстро, секретным кодом прошедшей любви, стучат по полу её каблуки. Потом стало тихо. Сердце билось быстро и тревожно, и мелькнула невнятная мысль: как глупо получится, если оно вдруг…- Я думала, вы, Менелай и Парис, развлекаетесь друг с другом, позабыв про свою прекрасную Елену, - капризным тоном сказала Мэгги. – Но всё оказалось куда интереснее. И знаешь, что? На самоубийство это почти не похоже, дорогой. Эндрю нашел в себе силы подняться и подойти к ограждению. Мэгги, присев и зажав блестящий клатч под мышкой, двумя пальчиками держала Майло за безвольную ладонь. От этого зрелища Эндрю почувствовал что-то вроде тошноты – не той её разновидности, которая бывает с похмелья или от несвежих устриц. Другая, экзистенциальная тошнота. Ему хотелось выблевать самого себя и начать заново, заполнив внезапно образовавшуюся пустоту, о существовании которой он и не догадывался ещё несколько часов назад.- Помочь тебе с… этим? – спросила Мэгги, задирая голову.Всё в ней было блестящим: и глаза, густо подведенные чёрным – так, будто она заранее готовилась к трауру, и расшитое стразами платье, и звенящие бусы, серьги, браслеты, кольца… Эндрю смотрел, не отрываясь, мучая себя ролью стороннего созерцателя. Возможно, он любил её. Возможно, он был прав с самого начала, и её стоило бы побить камнями. Она предала его, но этого было ей мало. Она собиралась предать теперь и Майло тоже. Говоря его словами, Эндрю не нравился стиль Мэгги.Медленно и осторожно, словно делал это впервые, он спустился на первый этаж. Мэгги брезгливо выронила руку Майло, вытерла пальцы шелковым платком и встала ему навстречу. В её зелёных глазах стыло осуждение, и Эндрю никогда ещё не видел у неё такого взгляда. Он привык к иному. ?Ты так красив, дрогой. Ты так талантлив. Я так горжусь тобой, милый. О, как меня возбуждает, когда ты пишешь. У тебя такой сосредоточенный вид, когда твои пальцы ласкают клавиатуру! Хотела бы я, чтобы ты так же ласкал и меня тоже. Прямо сейчас. Сейчас, дорогой…?- Погляди, до чего ты себя довёл, дорогой? Да ты совершенно осунулся. Стоило оставить тебя ненадолго – и что же?.. Эндрю подрагивающими руками открыл решетку и не без труда опустился на колени. Кровь на чёрной коже плаща была почти не видна, и Майло казался бы невредимым, если бы не посеревшее лицо.- Я помогу тебе убрать это, - повторила Мэгги настойчивее, нетерпеливо притопывая ногой. – И забудем его, хорошо? Я ошиблась. Ты тоже ошибся, думаешь, я не знаю о той девке?.. Майло говорил, она держит сауну? До чего же пошло…На короткий миг Эндрю пожалел, что оставил револьвер в спальне. Но, похоже, теперь он сам загнал себя в тупик, выхода из которого пока не видел. Сейчас они с Мэгги избавятся от тела, потому что совершенно невозможно оставить его здесь даже на лишние несколько минут. Потом они разделят поздний ужин. Возможно, они позже разделят и постель. Эндрю не хотел этого, но неожиданно понял, что Майло всё же победил. Его смерть давала Мэгги бесчисленное множество козырей. Смерть эта, пробив пулей тело, буквально преподнесла его Мэгги на золотом блюде. Видит Бог, Эндрю этого не хотел. - Думаю, в лабиринте его не найдут, - сказала Мэгги между тем, и голос её был глубокий и бархатный, как после оргазма. Она, разумеется, прекрасно осознавала полученную власть. – Или заросли у пруда тебе больше по нраву?Не ответив, Эндрю приподнял тело за плечи. Его уже откровенно мутило – он помнил прекрасно, каким грациозным хищником был лежащий у него в ногах мёртвый кусок мяса. Всего четверть часа назад… После смерти этот обаятельный чёрт Майло стал ничем. Впрочем, кожа под футболкой была до сих пор тёплой. Эндрю прижал ладонь к шее – и почувствовал, как под пальцами медленно бьётся жилка. От изумления он разжал руки.- Что такое?- Он жив.- Ты разучился стрелять? – Мэгги раздраженно передёрнула плечами. – Какая теперь уже разница? Едва ли он успеет прийти в себя до того, как ты выкопаешь ему достойную могилу. Полагаю, он вообще уже не сможет прийти в себя. Дорогой, да что с тобой? Я оставила тебя на месяц, и что я вижу, когда возвращаюсь? Я вижу тебя, хищно склонившегося над трупом, отощавшего, одичавшего и не способного принять верное решение? Соберитесь, мистер Уайк.- Ты тоже изменилась.- Не слишком-то сильно, - она тряхнула волосами. Волны аккуратно уложенных локонов взметнулись и опали. Эндрю не мог, не хотел видеть, как сверкают неисчислимые украшения на ней. Он ненавидел их, ненавидел её драгоценности.- Я вполне способен принимать решения, - сказал он, приходя в себя. Это оказалось нелегко, учитывая, что его первое убийство пока не состоялось. Шанс ещё был, шанс всё исправить или наоборот, окончательно похерить. – И я тебя не звал.- Это мой дом.- Больше нет.Мэгги рассмеялась, заразительно, беззаботно – когда-то он с ума сходил от её смеха. Но сейчас… Он знал, что она не станет спорить. Мэгги была не из тех, кто спорит. Она просто дождётся другого удобного случая, если уж в этот раз не удалось. Наверное, она ужасно разочарована. - Ты знаешь, где меня найти, когда передумаешь. Но учти кое-что: при следующей встрече просить прощения придётся тебе, дорогой. Я пришлю человека за вещами, постарайся его не убить тоже, будь так добр? Прощаться она не стала. Каблуки простучали мелодию безболезненного расставания в сторону выхода. Хлопнула дверь, взревел мотор её автомобиля – Эндрю не вслушивался. Его занимал только один звук: склонившись к самым губам Майло, он старался услышать, как тот дышит. Выбор был неправильным. Закрыв глаза, Эндрю видел себя сорокалетним и влюблённым, видел, как они с Мэгги, держа один нож на двоих, разрезают огромную башню свадебного торта. Видел их с Мэгги на шелковых простынях в номере, окна которого распахивались прямо над морем, и ветер парусом надувал невесомые бледно-голубые занавески. Он помнил всё, каждую деталь, помнил, как внизу, за столиком, они пили вино, а после, прямо на столике, прячась в объятиях ласковой темноты Французской Ривьеры… Эти воспоминания, мучившие его последний месяц, вдруг показались глупыми и ничтожными, впервые они не доставили ему ни радости, ни боли. Выбор был неправильным, и всё же он сделал его.