III (1/1)

Он продолжает глядеть.С каким-то остервенелым, отчаянным, почти детским упрямством.Словно забывая, что давно должен позвать констебля и велеть отвести преступницу в камеру.Словно ожидая каких-то еще слов?— совсем других, не тех, которыми положено обмениваться на допросе.Словно и не допрашивает вовсе.Впрочем, с ней это никогда не было похоже на обычный допрос.С той самой минуты, как он впервые увидел эту молодую худенькую женщину в простенькой, но опрятной одежде и старых башмаках, взятую, как тогда казалось, случайно, по ошибке и вплоть до сегодняшнего дня, наступление которого он оттягивал, как только мог.* * *В кресле поправился неуклюже?— неудобно сидеть.Привычно поморщился от боли в пояснице.И не только в пояснице.Как там говорят?Старость не радость.Что ж, может, и так.Может, и молодость надо было тратить на что-нибудь более приятное, чем тюрьмы, суды и кабинет начальника лондонской полиции.Ну, да что уж теперь…—?Мистер Стид, сэр…Поморщился, выпрямился.Вот ведь черт!—?В чем дело, Дэвис?—?Тут новости у нас из Вест-Энда.Вот ведь…—?Что опять?—?Сегодня в шесть утра возле Театра Ее величества* разнесло почтовый ящик.Выпрямился.—?Пострадавшие есть?—?Нет, сэр, откуда в такую рань? Похоже, они специально выбирают время, когда на улицах пусто.—?Они?—?Кхм. Суфражистки, сэр.—?Почему такая уверенность, что это они?—?Одну видели поблизости.—?Кого?—?Вот, сэр.Со снимка взглянуло молодое, худенькое лицо. Знакомое.Слишком знакомое.В кресле поправился неуклюже.—?Кто видел?—?Сэр?—?Свидетелю доверять можно? Или какой-нибудь пьянчуга, который за соверен** мать родную продаст?—?Сэр…—?Ладно, Дэвис, ступайте.—?У нас есть ее адрес. Послать констебля, сэр?—?Не надо.—?Сэр?И нечего пялиться так на меня!—?Я сказал, не надо.—?Сэр, если позволите… Тут от министра человек приходил, бранился сильно…—?Неужели?—?Говорит, эти мерзавки… уж простите за выражение, сэр, это его собственные слова… В общем, женщины эти, говорит, весь Лондон на уши поставили, а наша доблестная полиция, уж простите, сэр, ворон считает…—?Я разберусь.—?Он еще сказал, сэр, что покуда вы с ними миндальничаете… это его слова, сэр… они считают, что им все дозволено, и скоро уже в парламент таким манером сядут.—?Я понял, Дэвис, ступайте.—?Вам оно, конечно, виднее, сэр, но…—?Спасибо, Дэвис.* * *?Уважаемый мистер Стид,Я подумала над вашим предложением и вынуждена сказать нет…?До чего нелепо!Будто он ее замуж звал.Самому смешно.?Как выяснилось, я действительно суфражистка. Вы говорили, таких, как я, никто не слушает…?Таких, как я, тоже.?Я больше не могу с этим мириться. Всю свою жизнь я была почтительна и делала то, что требовали от меня мужчины. Теперь я стала умнее. Я стою не больше, не меньше, чем вы…?А вот это уже большой вопрос.?Мы оба с вами пешки в этой игре. И вы, и я боремся за то, во что верим. Свои убеждения я не предам. А вы бы свои предали? Если вы полагали, что я смогу, вы ошибались на мой счет.?И потому ты лучше меня, девочка.Черт, ты даже не представляешь, насколько ты лучше меня!?Искренни ваша, Мод Уоттс?.Оберточная бумага хрустнула в широкой ладони?— на писчую, видимо, денег не хватило.Выдохнул тяжело, откинулся в кресле, привычно поморщился от боли.Что толку перечитывать раз за разом!Выучил ведь давно наизусть. И каждую неуклюжую, колченогую букву знает не хуже, чем собственный почерк.Ан нет, рука сама тянется к ящику стола.Может, стоило к делу приложить…Впрочем, ценной информации тут никакой.Для следствия?— никакой.Хмыкнул в бороду.А для меня?Можно подумать, тут что-то новое появится или между строк вычитается то, чего раньше не видел, не замечал.Вздор, вздор!Что за сентиментальные бредни?Или это старость?Откинулся, тяжело выдохнул, поморщился.Что толку!* * *—?Мистер Стид, сэр! Мистер Стид!Вот ведь…—?Мистер Стид!Ну что у них там, пожар?Пальцы нашарили молнию на штанах.—?Мистер Стид!Ладонь дотянулась, дернула цепочку?— зашумела вода.—?Сэр!Хорошо хоть, сортир свой в кабинете есть.А то так бы и бегал каждые пять минут в конец коридора.Старость не радость…—?Мистер Сти…—?В чем дело, Дэвис?—?Э… Извините, сэр… Там это… Баб этих привезли…—?Кого?—?Ну, суфражисток этих. Они крик подняли на Даунинг-стрит***, прямо под окнами у премьер-министра. Чего-то там про права свои, ну, как водится. Мы кой-кого похватали. Их немного и было-то.—?И где они?—?Внизу, сэр. Вы ж сказали, сами допрашивать будете, вот я и…—?Хорошо, Дэвис, спасибо. Сейчас приду.—?Сэр…—?Черт, дайте мне хоть руки вымыть!—?Э… Извините, сэр.* * *Вдох вырвался.Как-то само собой.Против воли почти.Лица все взрослые, пепельно-сизые, изношенные?— явно жизнь не баловала.Только одно среди них?— тонкое, красивое.Знакомое.И голос знакомый?— спокойный, ровный, уверенный. Стальной.—?Пикет проводила я, остальные ни в чем не виноваты.Хмыкнул в бороду.—?Я пока ни о чем не спрашивал, миссис Эллин.Тонкие губы дернуло улыбкой.Голос спокойный.—?Но собирались, инспектор Стид.Повернулся к застывшему за спиной констеблю.—?Что ж, раз у нас есть добровольное признание, прочих дам задерживать не будем.—?Сэр?—?Посадите их в полицейскую машину и развезите по домам. Пусть с ними мужья разбираются.—?Есть, сэр.—?Миссис Эллин?— в первую допросную.Худенькая спина еще прямее стала.В лице ни кровинки.Но и страха, волнения тоже нет.Что ж, ей не привыкать.—?А ну пошла!—?Нет нужды грубить, констебль.По обшарпанному коридору поплыла, как королева по тронной зале.Маленькая, тоненькая, прямая, словно стальной прут.Несгибаемая.Такую и тюрьмой не сломаешь.А все же хорошо, что…* * *—?Если уж вы решили поиграть в благородство, лучше было бросить этих несчастных женщин в камеры.Голос спокойный, ровный.Спина прямая.—?Мне казалось, миссис Эллин, вы утверждали, что задержать следует вас одну.—?Будто вы не знаете, что с ними сделают мужья, когда увидят, что их привезли на полицейской машине.—?Но это не я, а вы подтолкнули их к беззаконию.Взгляд стальной.—?Вы в самом деле не верите в наличие у женщины свободной воли?—?Я верю в то, что вижу, миссис Эллин. А вижу я каждый раз одно и то же. Как нищих, забитых, мечтающих о лучшей доле людей используют те, кому это выгодно.—?Тогда вы слепец.Выпрямился, потихоньку вытянул ноги под столом.Вот ведь черт!До проклятого сортира два пролета подниматься.Выдохнул.—?Вы очень умны, миссис Эллин, признаю. Ловко дурачите этих женщин, заманиваете красивыми сказками и обучаете террору.—?Это был мирный пикет, инспектор.—?И поэтому вы получите обвинение только за нарушение общественного порядка. На этот раз.Тонкие губы дернуло улыбкой?— отвернулась.Спина еще прямее.—?Не буду предлагать вам выплатить штраф, ведь вы предпочитаете отбывать тюремное заключение.—?И требую, чтобы меня признали как политическую заключенную.—?Вы знаете, это не мне решать.—?Вы всегда очень вовремя умеете спрятать голову в песок, инспектор.—?А вы напрасно этого не делаете.Расхристанный стул отъехал в сторону?— поднялся неуклюже.—?И вот еще что, миссис Эллин. Когда по выходе на свободу вы увидите свою подругу миссис Уоттс…—?Понятия не имею, о ком вы говорите, инспектор.Хмыкнул в бороду.—?Когда вы ее увидите, передайте ей, что в случае нового ареста ей могут дать два года. Это серьезный срок, миссис Эллин. Подумайте. Возможно, вы не хотите такой участи для своей подруги.—?Для любой женщины, инспектор, я хочу свободы. Но не в том смысле, в котором вы ее понимаете.Выдохнул тяжело, со свистом.—?Тем хуже.* * *—?Артур! Старина!—?Здравствуй, Питер.Серые глаза близоруко прищурились, улыбнулись тепло.—?Сто лет тебя не видел. Все гоняешься за своими террористами?—?Что делать, Питер.—?То-то я смотрю, позеленел совсем.—?Тебя, знаешь ли, тоже служба не красит.Рассмеялся громко?— на весь коридор.—?Да уж всяко получше тебя буду! Ты вон аж с лица спал.—?Ну конечно. И брюхо отъел.—?Какое там отъел, это все нервы! А ведь говорил я тебе еще лет пятнадцать тому, бросай ты к чертям своих фениев да переходи к нам. Все просто, понятно. Тиснул кошелек у прохожего?— пожалуй за решетку!—?Куда уж проще.—?Нет, ну всякое бывает, конечно. На днях брали одного парня в Сохо****, скупал краденое, так он дверь забаррикадировал, ребятам выбивать пришлось…—?М.—?Ружьишко у него было, грозился стрелять, да, видно, кишка тонка. Ребята его живо скрутили.—?Молодцы.—?А у тебя, я слыхал, теперь и дамы.Хмыкнул в бороду.—?Те еще дамы, знаешь ли. С бомбой в кармане.Серые глаза прищурились смешливо, весело.Черт, как мальчишка до сих пор!А ведь лет на десять всего моложе.—?У всех свои недостатки, Артур. А ты бы тоже не будь дурак, пригляделся бы повнимательней. Не все же бобылем жить. Или среди них хорошеньких нет?—?Это ты сейчас о чем, Питер?—?Да все о том же. Служба службой, но ты ж за ней света белого не видишь. А ведь я тебе говорил…—?Брось.—?И Бетти моя всегда твердит: надо Артуру жениться, негоже…—?Да куда жениться, отставка на носу!—?Так самое время!—?Питер…—?Чего? Что ты делать-то будешь без своих досье и доносов?Хмыкнул.—?Книги читать.—?Рассказывай! Сопьешься в первый же месяц! Будто я не знаю, как оно с нашим братом выходит.—?Ну, спасибо, старик.—?Уж говорю как есть, Артур.—?Мистер Стид, сэр!—?Ну вот, начинается.—?Э… извините, инспектор Браун…Серые глаза близоруко прищурились.—?А ты кто такой? Новенький, что ль?—?Да мой это парень, Питер. В чем дело, Дэвис?—?Дело срочное, мистер Стид, сэр. Пойдемте скорей.* * *—?Вы уверены?—?Инспектор?—?В смысле… есть доказательства?—?Мы ее взяли с поличным, мистер Стид. Да она и не отпиралась.—?Ясно.—?Сэр, с вашего разрешения. Это не шутки. Нам уже звонил помощник министра. Они там все просто на ушах стоят. Требуют наказать по всей строгости и все такое.—?Ясно.—?У них из-за Дублина-то паника была, а тут посреди Лондона…—?Я понял, сержант, спасибо.—?Сэр.* * *Он поднимается из-за стола медленно, морщась от боли.Тяжело, словно это ему предстоит идти темными, промозглыми коридорами в сырую, вонючую камеру.Но нет, он сядет в свою красивую, дорогую, удобную машину и поедет в свой красивый, дорогой, удобный, теплый и пустой дом.И в остром приступе неизвестно откуда взявшегося стыда он вдруг отводит глаза, боясь взглянуть в это худенькое, молодое лицо, такое спокойное, такое уверенное в своей правоте.По крайней мере, ей есть во что верить.Проржавевшая дверь стонет надсадным скрипом. И он на секунду застывает в проеме, застит свет широченными плечами, не оборачиваясь и словно ожидая.Чего?Он и сам не знает.* * *—?Инспектор Стид, у меня мало времени.Он старается держаться прямо и не морщиться от докучливой боли в пояснице.И не гадать, где тут ближайший сортир.—?Господин министр, боюсь, новости неутешительные.Тонкое, по-женски подвижное лицо с щегольскими пшеничными усами нервно дергается, длинные худые пальцы вертят кольцо с печаткой.—?Опять эти несносные суфражистки?—?Сэр.—?Что на этот раз? Надеюсь, они не планируют взорвать Парламент?—?Нет, сэр, пока у них затишье.—?В самом деле? Ждут приказов своего полководца? Вы ведь так и не смогли задержать миссис Панкхерст!—?По нашим данным, сэр, она готовится к поездке в Америку. Полагаю, в ближайшие несколько месяцев мы если и услышим о ней, то лишь со страниц заокеанских газет.Длинные пальцы выпускают кольцо, расслабляются.—?Что ж, хоть одна хорошая новость. Тогда о чем вы хотели говорить, Стид?—?О тех из них, кто отбывает срок.—?Ох Господи…—?Сэр…Он старается, чтобы голос звучал спокойно и ровно.Старается не вспоминать.Но в ушах все равно стоит.Гортанный, нечеловеческий?— не крик даже, рык.По всему обшарпанному коридору.Хотелось зажмуриться.Зажать уши.Отвернуться малодушно, спрятать лицо.Не слышать.Не думать.—?Сэр, к ним применяют все более варварские методы.Ему кажется, что он не слышит себя.Собственный голос тонет в этом нечеловеческом рыке, который с тех пор приходит к нему во сне вместе с давно забытыми, старательно распиханными по самым темным углам памяти голодными спазмами, клоповьими укусами, бездушным бряцаньем ключей на поясе у надзирателя и острым, прогорклым запахом мочи, пота и отсыревших до тухлятины тряпок.—?А что нам остается!Кольцо с печаткой вновь блестит в длинных худых пальцах.—?Они требуют признать их политическими заключенными!—?Возможно…—?Уступив, мы проявим слабость. Это даст им возможность гордиться своей победой. И кто знает, чего они захотят в дальнейшем!—?Сэр, я не медик, но принудительное кормление*****…—?Но мы же не можем допустить, чтобы они умерли из-за своих нелепых голодовок!—?Они могут с таким же успехом умереть во время этой процедуры. Сэр, она опасна. Поверьте мне, я часто бываю в тюрьмах.Он старается не вспоминать.Не думать.Не представлять себе худенькую фигурку, привязанную к креслу, тошнотворно-холодные пальцы врача, заталкивающие вонючую резиновую трубку в распоротый жилистыми ручищами надзирательниц рот.Он все равно будет видеть это во сне.—?Если одна из них умрет, нас назовут убийцами, а они получат мученицу.—?И что вы предлагаете, Стид? Сдаться?!—?Нет, сэр. Но, я думаю, мы могли бы немного… схитрить.* * *Он пахнет домом.Хорошим табаком, дорогим виски, накрахмаленным бельем, отутюженными рубашками.Плотным ужином, вечерами у камина, крепким сном в мягкой постели.Теплом, надежностью, уютом.Всем тем, что когда-то казалось ей таким важным и желанным.Всем, что осталось далеко, в прошлой жизни.Всем, от чего она отказалась.Проржавевшая дверь стонет надсадным скрипом, и он на секунду замирает в проеме, застит свет широченными плечами, надежно упакованными в броню превосходного твида.Она сидит неподвижно, почти расслабленно, не поворачиваясь ни на лязг отпираемых затворов, ни на тяжелые, знакомые уже шаги.—?Миссис Уоттс…В этой обшарпанной, сырой, пропахшей клопами и несвежим бельем камере он выглядит до нелепого, до смешного странно.И, кажется, сам это понимает.И неловко, почти смущенно переминается на пороге, словно вступил в чужие владения и ждет разрешения идти дальше.—?Миссис Уоттс.Он смотрит прямо, не мигая, в упор из-под пушистых оранжевых бровей, и большая ладонь тихонько дергается, лишь в последнюю секунду удерживаясь от непозволительного, недопустимого и почти неизбежного прикосновения.—?Миссис Уоттс.Она не вздрагивает, не краснеет и не прячет землисто посеревшее лицо с рифово заострившимися костями скул и растекшимися под кожей изжелта-лиловыми синяками, оставленными жилистыми ручищами надзирательниц.И по-прежнему не глядит на него?— большого, спокойного, по-домашнему уютного, принесшего сюда это чужое, отторгнутое, почти забытое тепло.—?Я получил постановление суда, вас обвиняют в порче имущества.Он переходит прямо к делу (не спрашивать же, в самом деле, как она себя чувствует!) и не уточняет, сколько стаканов дорогого виски ушло на то, чтобы убедить судью, что крошечный топорик с надписью ?Право голоса для женщин!?, воткнутый в экипаж премьер-министра, никак не угрожает интересам британской монархии.—?Обвинение в покушении на представителя власти снято за недостатком улик.Он неуклюже переступает с ноги на ногу, морщится от боли и, не дождавшись ответа, все же делает шаг вперед.Секунда, другая.—?Кроме того, принято решение освободить вас из тюрьмы досрочно в связи с состоянием здоровья******.—?Что?Наткнувшись на взгляд, она на мгновенье теряется, невольно стискивает на коленях руки и проглатывает невесть откуда взявшийся в горле надсадно-горчащий комок.Она успела забыть, что у него такие глаза.—?Как?..Он мягко, беззлобно?— почти по-домашнему?— хмыкает в медовую бороду.—?Вы свободны, миссис Уоттс.Она поднимается медленно, цепляясь индивело занемевшими пальцами за кряжистые выступы стены, стараясь держаться ровно и не слушать семимильно растущий, тошнотворно-назойливый звон в ушах.—?Миссис…Замызганный потолок волнисто покачивается где-то над головой, и она закрывает глаза?— совсем ненадолго, только чтобы поутихло это трясинно-обволакивающее, карусельно-выматывающее, муторное шатание.Секунда, другая.Вдох, выдох.Занемевшие пальцы подрагивают, нащупывая непривычно-хороший, нежно-колкий, тщательно отутюженный твид.И запах дома так близко, так нестерпимо тепло, что хочется утонуть в нем, как в пуховой перине, еще глубже?— и только дышать им, не глядеть, не говорить, не думать.Секунда, другая.Он молчит и не двигается, и не спешит убирать большую горячую ладонь с оскольчато-острого, нежданно обмякшего почти до ватной хрусткости плеча.Он знает, что будет дальше.Когда ввалившиеся щеки немного порозовеют, а облачно-зыбкая, до томной нежности тягучая обморочная пелена во взгляде сменится привычным зорким упрямством, худенькая фигурка брезгливо отпрянет от упакованной в броню превосходного твида инспекторской груди, унося хрупкое тепло и не забытый прогорклый запах камеры, и нетвердыми шагами, но с ровной спиной выйдет, не оглядываясь, в темный коридор.А он будет долго еще сидеть, не отгоняя память о голодных спазмах, клоповьих укусах и бездушном бряцанье ключей на поясе у надзирателя, не спеша садиться в свою красивую, дорогую, удобную машину и ехать в свой красивый, дорогой, удобный и пустой дом, где возле хрустящего баюкающим теплом камина, среди бутылок с хорошим виски и зачитанных книг чувствует себя более чужим, чем в этих обшарпанных стенах.Он будет ждать.Ждать, когда снова взглянет в это худенькое, юное, горящее верой в свою правоту лицо?— и делать все, чтобы больше не увидеть его никогда.Он тоже будет бороться за нее?— как знает и как умеет.Даже против всего мира.Даже против нее самой.Даже зная, что она победит.