Свет в окне. (1/1)

Длинные цепкие пальцы правой руки, обтянутые черной кожей перчаток, почти коснулись обнаженной шеи Марии Ильиничны. Левую Дмитрий Анатольевич занес наготове над ее белым лицом, чтобы немедленно зажать ей рот, ежели вдруг его супруга придет в себя. Эти руки хладнокровного убийцы никогда не дрожали, проделывая сие дело не в первый раз и четко исполняя кровавый замысел господина посла. Он поистине преуспел по части душегубства, изучив тысячу и один способ как лишить человека жизни, прекрасно знал, как схватить за горло так, чтобы все случилось быстро и без лишнего шума, а после даже и следов почти не оставалось. Жуткие чернильные пятна от удушья это безбожно неэстетично. Внезапно тишину посольского особняка, в котором должна была вот-вот произойти драматичная сцена гибели Марии Ильиничны, нарушил стук дверного молотка. Это раздалось столь неожиданно, что французский посол почти прыжком отпрянул от своей жертвы. На его узком лице обозначилось запредельное недовольство, граничащее с придушенной яростью вперемешку с легкой щепоткой испуга разбойника, застигнутого врасплох. ?Кого дьявол принес?? - подумал господин посол, мысленно едва удержавшись от брани, которую на дух не переносил. Чей-то внеурочный визит спутал ему карты. А так все удачно складывалось…. Дмитрий Анатольевич обождал пару мгновений, надеясь, что незваный гость уберется восвояси, но стук прозвучал повторно и с новой силой. Мария склонила сонную голову на другое плечо, инстинктивно во сне накрыв шею ладонью. Посол бесшумно покинул гостиную, прикрыв двери. На пороге своего дома он обнаружил Петра Ивановича, секретаря, служащего в посольстве Российской империи, виновника несостоявшегося убийства. - Вечер добрый, ваше превосходительство, - убогий папенька Анны Петровны застенчиво и смущенно улыбнулся, чуть склонившись и прижав к серому сюртуку того же цвета цилиндр, - простите покорнейше, что тревожу вас в столь поздний час…Васильев, всем своим вечно простоватым, робким и просительным обликом напоминавший господину послу старого крыса, всегда отчего-то невыносимо раздражал Дмитрия Анатольевича, тюфяк, чертов интеллигентик! Даже удивительно, что у такого персонажа выросла столь бойкая и строптивая дочь. В сей момент Петр Иванович одним своим появлением всклокотал в неспокойной душе посла такую непреходящую ненависть и отвращение, что тот едва удержался от порыва с силой хлопнуть входной дверью прямо перед морщинистым носом у этого старикашки. Однако шпион его величества Франсуа Ришар, за годы службы отшлифовавший свое самообладание и выдержку до блеска, в одну секунду сменил неистовое выражение душегуба и холодный злобный блеск глаз на сладчайшую улыбку и умиротворение, сделавшись подлинным образцом радушия и гостеприимства.- Петр Иванович, дорогой мой, - произнес он с изысканной вежливостью, - что же вы на пороге топчетесь, как беглый каторжанин, право слово! Входите скорее, прошу вас. Вы, любезный, как я погляжу, на службе до первых звезд засиживаетесь. Высоко ценю ваше рвение, но Бога ради, поберегите себя. Вы проходите, проходите! Чем обязан столь приятному визиту?- Вы слишком добры ко мне, ваше превосходительство, - скромно отозвался секретарь, так и не осмеливаясь переступить порог, - я всего лишь стараюсь должным образом исполнять свои обязанности перед вами и Государем. Да и нет сейчас мне нужды домой спешить, там меня никто теперь не ждет. Серые доверчивые глаза Петра Ивановича на краткий миг затуманились печалью. Его апартаменты в Галате ощутимо опустели после скоропалительного отъезда Аннушки во дворец Падишаха. Отец, разумеется, был чрезвычайно горд тем, что сам султан пригласил ее давать своим детям уроки, но он невыносимо тосковал по своей любимой упрямой доченьке. После смерти ангела Лидочки, горячо любимой его жены, с утратой которой он так и не смог до конца смириться, Васильев обрел смысл в воспитании своей девочки, отдавая ей всю свою любовь и нежность. С самого малолетства Анечка была с ним неотлучно, они всегда были вместе, заботясь друг о друге. Сейчас, когда ему так не хватало нескончаемых вечерних бесед и веселого смеха Аннушки, боль от потери Лидии ощущалась острее. Переживая, что его присутствие несколько тяготит его превосходительство, и не желая злоупотреблять гостеприимством, Петр Иванович выудил из складок своей непримечательной одежды желтоватый конверт, скрепленный бордовым сургучом и с почтением протянул его господину послу.- Когда я уж покончил со всеми делами, на ваше имя доставили депешу из французского посольства, было наказано передать вам лично в руки. Вот мне и подумалось, к чему ждать до завтрашнего утра. Вдруг там что-то важное и нетерпящее отлагательств. - Как всегда, дражайший Петр Иванович, вы предупредительны и услужливы, - улыбнулся в усы посол, продолжая живописно рисовать в своем все еще разгневанном воображении, как сворачивает этому старому прислужнику цыплячью шею, - я без вас как без рук. Сердечно благодарю! Да-с, понимаю, вам непросто свыкнуться с тем, что наша Анна Петровна сейчас верно смотрит на Босфор из своей комнаты во дворце. Вы бы заглядывали к нам почаще вечерами, посидеть за чашечкой чаю и теплой беседой. Уж сколько лет мы с вами ходим в добрых знакомых. Да и Мария Ильинична будет рада такому обществу. Он сам не знал, отчего вдруг в этом фаьшивом насквозь разговоре припомнил свою благоверную. В этот самый момент дверь в гостиную тихонько приоткрылась, бросив полоску света на склоненную голову госпожи Немировской и опущенные руки. Невзначай бросив беглый взгляд на спящую супругу посла, секретарь мигом отвел глаза, на его морщинистых щеках появились красные пятна. Ему стало отчаянно неловко, будто он украдкой заглянул в чужую спальню. Его чувства будто передались Дмитрию Анатольевичу, которому прежде было ровным счетом наплевать, кто и как бросает взгляды на Марию, и как выглядит она в чужих глазах. Хотя, если задуматься, его несколько задела вальяжная улыбка и хищных блеск хитрых маленьких глазок Жан-Пьера тогда на балу… Но это все пустяки, не стоящие внимания. Ему-то какая разница. Однако в данном случае посол посчитал необходимым объясниться, пусть даже со своим ничтожным клерком. - Мы с Марией Ильиничной предприняли вечернюю прогулку сегодня, - произнес он с исключительной правдивостью в глазах, - побродили немного по старым узким улочкам, мою супругу чрезвычайно увлекает старинная архитектура, помнящая времена Византии. Как раз незадолго до вас и вернулись… Моя супруга малость притомилась и, вообразите, прикорнула прямо в гостиной. Как же я мог нарушить сон моей прекрасной Шахерезады…Дмитрий Анатольевич в следующий момент сам себе поразился, ибо последние слова как-то сами собой слетели с губ, безо всякой на то натужной, изощренной работы его словоблудия и лукавства. Наоборот, они вышли изумительно легкими и естественными, как песнь ветра, гуляющего в весеннем яблоневом саду, или как танец дождевых капель, исполняющих фуэте на глади озера. И он тут же внутренне скривился и осерчал на самого себя за такую пошлую и дешевую поэзию, столь внезапно пришедшую на ум. Как ни странно, Васильев эту, не столь умело прикрытую ложь охотно проглотил и даже не поморщился. - Это наводит меня на воспоминания о наших променадах с моей покойной Лидией Андреевной, - вымолвил он с блаженной улыбкой безнадежно влюбленного человека, - когда-то мы могли вечера напролет гулять в трепетном сумраке прохладного старого парка и говорить без умолку обо всем на свете. А когда она садилась за старое фортепиано и начинала петь, для будто все вокруг переставало существовать. Я заслушивался ее чистым высоким голосом и был счастливее любого князя. А возвращаясь со службы домой и видя уют огоньков в окнах, я всегда пребывал в сладостном ожидании, что Лидия Андреевна вот-вот легко спустится по ступенькам, и я заключу ее в свои объятия. Петр Иванович вдруг прервал сам себя, словно устыдившись своей излишней откровенности и подумав, что его превосходительству могут быть не столь интересны его ностальгические излияния, вновь виновато потупился и поспешил откланяться.- Воистину счастлив тот мужчина, в доме которого по вечерам горит свет, а в по лестнице кто-то спешит ему навстречу, ваше превосходительство, - простодушно заметил Васильев на прощание. Как только Дмитрий Анатольевич остался в одиночестве, он все так же бесшумно приблизился к двери гостиной и остановился в нерешительности. После недолгого раздумья он все же стянул перчатки, с небрежностью бросив их на трюмо, как делал, когда был не в лучшем расположении духа, ибо в обычных обстоятельствах господин посол отличался необыкновенной педантичностью и просто железной самодисциплиной. Момент был безнадежно погублен – чертов старик подвернулся невольным свидетелем, разделаться с девчонкой не получится. Посыплются ненужные вопросы – отчего вдруг молодая жена посла Российской империи умерла, этот несчастный князек Белозеров засуетится, нет, нельзя сейчас давать повод для лишних пересудов и подозрений. Все идет как по маслу, но любой неосторожный шаг – и вся многолетняя кропотливая работа Франсуа де Ришара полетит к чертям. Он слишком долго натягивал струны, чтобы сейчас споткнуться на финальном аккорде. Слишком высокие ставки сделал, чтобы сейчас размениваться по мелочам и проиграть. Черт с ней, с Марией Ильиничной, когда заварится большая кровавая каша в новой русско-турецкой войне, а янычары изрубят на куски султана, вот тогда он ею и займется, припомнит все ее выходки и проделки. А покамест…. Практически прислонившись к лакированному черному дереву, Дмитрий Анатольевич еще раз взглянул через неплотно закрытые двухстворчатые двери на безмятежно почивавшую свою супружницу, не ведавшую, что она только что избежала перспективы быть задушенной. Он отошел дверного проема. Дело терпит, в конце концов, чем она может испортить ему игру? Вот в этом-то и крылась главная загвоздка.Господин посол повесил длинный плащ с цилиндром на затейливую вешалку с завитками и пристроил трость в прихожей, отправившись по лестнице наверх размеренным шагом, что свидетельствовало о том, что буря в его душе уже утихла. Если б кто сейчас увидел его обыкновенное, сосредоточенное и спокойное выражение лица, то ни за что бы не подумал, будто каких-то полчаса назад это же лицо было перекошено от возмущения и гнева. Дмитрий юных лет привык держать свои мысли, как и свой облик, в строгом порядке и твердой руке, не отвлекаясь на пустячные хлопоты и не рассеиваясь. Он был прагматичен и расчетлив до безобразия настолько, что, как сострил однажды Жан-Пьер, вызвал бы зависть самого сатаны. Дмитрию Анатольевичу была порой свойственна вспыльчивость, но и ее он умел подавить, он четко знал, когда стоит припугнуть, подсунуть яд болезненных слов или сладкую пилюлю лести. Но сегодняшняя история решительно выбила его из колеи. Нет, разумеется, господин посол не видел ничего пугающего в том, что его жена потерялась поздним вечером на улочках Стамбула, по крайней мере, он в том себя убеждал, и тем более не чувствовал в ней угрозу своим планам. Однако, сам факт, что сия история повергла его мысли и нервы в хаос и расстройство, а виновница сией истории осталась в живых и преспокойно спит у него в доме… Этот факт приводил Дмитрия Анатольевича в замешательство, близкое к негодованию. С какой стати он, бросив все дела, пустился на поиски Марии и, пусть на какие-то мгновения, но испытал нечто наподобие тревоги? С каких радостей, обнаружив эту особу, до того, как его посетила мысль об убийстве, он не смог удержаться от краткого вздоха облегчения? С чего это вдруг он сделался таким до тошнотворности искренне красноречивым в разговоре с этим идиотом Васильевым? В конце концов, какого дъявола Дмитрий никак не может отвертеться от мысли, что все его доводы рассудка о временном помиловании Марии Ильиничны – лишь предлоги, чтоб не лишать ее жизни вовсе?! Зайдя в кабинет, Франсуа зажег свечу на столе и в нетерпении раскрыл конверт, откинувшись на стуле и взгромоздив сапоги на незаконченное письмо графу Растопчину. Он наизусть помнил шифр и потому без труда понял из записки, что Жан-Пьер ожидает с ним встречи завтра в опере, есть вести из Парижа. Улыбка торжества просияла на бледном посольском лице с острыми скулами – он так и думал, что король, в отличи от его друга-дамского угодника, достаточно умен и прозорлив, чтобы признать правоту своего надежного шпиона относительно устранения султана. И у Франсуа уже есть мыслишки, кого возвести на османский трон в качестве послушной марионетки. Надо будет еще нанести визит милейшей Анне Петровне и напомнить о ее обязанностях и уговоре. Все складывается так, как он и задумал. Впрочем, как и всегда, Франсуа де Ришар никогда не ошибается.Поднеся французскую депешу к пламени свечи и наблюдая за тем, как оно пожирает тонкую бумагу, посол вдруг вспомнил слезливую околесицу, что нес Петр Иванович, о свете в окнах и легких шагах по лестнице. Он перестал впадать в экстаз от подобной сентиментальщины после двух судьбоносных случаев. После жуткой истории с его бедной матерью, которая умирала в России, на чужбине, от перепачканной души и заражения крови, прямо у него на глазах, у десятилетнего мальчишки, не знавшего ни слова на этом проклятом русском языке, но усвоившего твердо, что он отныне один-одинешенек во всем мире. И после своей первой и последней любовной драмы, когда он, молодой юноша, приехавший покорять европейские науки в Париж и овладеть искусством лукавства и двурушничества, без памяти влюбился в обворожительную сестру главного интригана королевского двора, маркиза де Севрежа, коварство и лживость которой соперничали с ее красотой. После этих печальных новелл его жизни его сердце, подобно древней гробнице с саркофагом, опечаталось непроницаемой холодной плитой, оставаясь долгие годы закрытым для кого бы то ни было. Дмитрий Анатольевич не жаловал интрижки и дешевые амурные победы, коими напропалую хвалится Жан-Пьер. Он лишь изредка позволял себе подобные увеселения, но исключительно для того, чтобы отвлечься и развеяться, памятуя опыт библейского Самсона, непобедимого исполина, которого сразила простая женщина Далила, отстригла его волосы, в которых таилась сила. И сколько искусных шпионов погорели на своих амурных приключениях, ибо ничто человеческое им было не чуждо… Оттого некоторая перемена своих мыслей и встревожила Дмитрия Анатольевича. Да ни в жизнь! Даже думать об одном этом оскорбительно. Его превосходительство был абсолютно точно уверен, что его отношение к Марии Ильиничне осталось ровно тем же, что и несколько месяцев назад, когда он впервые увидел ее, бросившейся со слезами перед ним на колени в кабинете своего отца, князя Белозерова. Франсуа всякий раз ощущал небывалое наслаждение и упоение, как от старого бордоского вина, упиваясь властью над кем-то и осознавая, что чья-то жизнь зависит исключительного от его милости. Поэтому его так забавляли перепалки с Марией, а вовсе не от того, что ему приятна беседа с ней. Но всему этому надо положить конец, пресечь раз и навсегда. Более всего Дмитрий страшился даже не того абсурдного предположения, что его вдруг может увлечь эта особа, а того, что она догадается о том, что это гипотетически возможно. Тогда девчонка может почуять мизерную, мимолетную, но все ж некую зависимость. Привязанность — это всегда зависимость. И уж тогда она ощутит некую власть над ним, шпионом его величества короля Франции. И это было гораздо опаснее, нежели ее строптивость. Этого нельзя допустить. Нельзя давать ей ни малейшего повода ощутить свою значимость. Бумага догорела, оставив на медном блюдце дымящиеся угольки. Дмитрий Анатольевич достал из секретера тяжелую бутыль знатного французского коньяка, презентованного ему еще в бытность службы атташе в Париже. Он не питал слабость к горячительным напиткам, делая честь подлинному исламскому улему и, за исключением лжи и кровопролития, вел поистине аскетичную и безгрешную жизнь праведника. От приторных вин туманился рассудок и дряхлело все тело, а от этого доброго коньяка успокаивались взвинченные нервы и согревалось сердце, а ум оставался холодным, ноги и руки – крепкими. Неспешно и задумчиво осушив темно-янтарное содержимое низкого стакана из матового стекла, Франсуа подошел к зеркальной раме, ослабив пышно завязанный белый галстук на шее и критически обозревая глядевшего на него из зазеркалья господина. Его нельзя было назвать беспечным пустоголовым юнцом, но и стареющим обрюзгшим сановником он вовсе не был. На посла смотрел человек, многое повидавший и переживший на своем непродолжительном веку, которого жизнь достаточно потрепала, чтоб он кой-чему научился. Недовольно сощурившись, Дмитрий Анатольевич прикоснулся к впавшим щекам и тяжелым теням под усталыми глазами. Он верно предстанет пред стамбульской знатью и европейскими гостями в неприглядном виде на завтрашнем вечере, особенно на фоне холеной лоснящейся физиономии Жан-Пьера. Они были знакомы уже много лет, их отношения трудно было считать дружескими, слишком натянутыми они были, походя больше на состязания или временный взаимовыгодный союз. И дамы из их двоих почти всегда отдавали предпочтение рассыпающемуся в любезностях и пустой болтовне французскому послу, нежели вежливому и изысканному, но немного угрюмому высокому русскому. - Вам надобно больше отдыхать, мсье Ришар, - невеселым тоном усмехнулся шпион, чокаясь со своим отражением, - иначе мы с вами не доживем до славного триумфа и возмездия.Пожалуй, только мысль о том, что он однажды отомстит и заставит поплатиться всех, кто причастен к его унижениям и страданиям, держала его все эти годы на плаву, заставляя раз за разом подниматься с колен и упорно идти дальше, идти напролом, не останавливаясь ни перед чем, ибо цель оправдывает средства. Это был один из первых уроков, которые маленький Франсуа усвоил в своей жизни – если ты не подомнешь всех стоящих на пути под сапог, то очень скоро растопчут тебя, каждый, кому не лень, станет вытирать о тебя ноги, как это сейчас происходит с этой глупышкой, дочкой русского князька. Ее так легко растоптать… Однако, до сих пор Франсуа ее и пальцем не коснулся, в прямом смысле. Дмитрий Анатольевич, мысленно представив свежее юное лицо Марии Ильиничны, с сияющими глазами цвета пряной корицы, робкой полуулыбкой, точеным тоненьким носиком и вспыхивающими от смущения при его колкостях щеками, на которые падают волнами пряди цвета вороного крыла, вновь свел брови к переносице. Он прекрасно понимал, что рядом с молодой женой смотрится потертым и сухопарым изваянием, совсем как мрачный повелитель подземного царства Аид рядом с цветущей красавицей Персефоной. Должно быть, когда их видят вместе, то вслед летят смешки и неостроумные остроты. Хотя, разумеется, легко ходить с таким невинным личиком, когда эту нежную алебастровую кожу еще не избороздили страдания и жизненные невзгоды.Поглядел бы господин посол на эту девчонку, росшую подле маменьки и папеньки, готовых водить вокруг нее хороводы, рыдавшую только над романчиками и пребывающую в этаком нескончаемом веселье, если б она столкнулась с тем, что довелось пережить ему. Тогда б она не стала читать перед ним проповеди и учинять побеги. Но, надо отдать должное, переносила Мария все словесные экзекуции Дмитрия Анатольевича весьма стойко, да и сегодняшнее происшествие совсем не походило на дезертирство. Почему она вернулась, если уж задумала бежать? А если Мария хотела подразнить его, отчего не довела игру до конца? Дмитрий резко одернул себя, отогнав подобные мысли. Что-то слишком уж часто он задумывается о своей супруге для одного вечера. Чего доброго и впрямь что-то вспыхнет…- Что же, Мария Ильинична, если вы вправду вознамерились таким образом вести против меня войну, то я изберу иную тактику… ***В камине стрельнул уголек. Мария распахнула глаза и резко выпрямилась в кресле, сразу ощутив ноющую боль затекшего тела. Быстро осмотревшись, она поняла, что так и заснула в гостиной после своей импровизированной вечерней прогулки. Первым делом она нащупала в рукаве бутылочку с ядом, убедившись, что она цела. После Мария Ильинична несколько мгновений не смела пошевелиться, прислушиваясь к звукам в особняке и пытаясь угадать, одна ли она. Все внутри замирало при мысли, что с ней может сделать Дмитрий Анатольевич, ежели вдруг он заметил ее отсутствие, Зефир наверняка все доложил своему хозяину. Господи, что теперь будет, подумать страшно… Но вокруг стояла такая тишина, словно никому и дела не было до притаившейся в тревожном ожидании девушки. Мария осмелилась выглянуть из гостиной в коридор, огни везде были потушены, никого не было видно. Повешенная одежда и трость у входной двери говорили о том, что супруг уже дома, но поблизости его двухметровой тощей, зловещей фигуры не наблюдалось. Значит, он сразу отправился к себе или опять засел в кабинете. Совсем успокоившись, госпожа Немировская, крадучись, как будто не в собственном доме, на цыпочках почти бегом поднялась до своей спальни и немедленно заперлась там, постояв, однако, немного у дверей и прислушиваясь, не звучат ли следом шаги. Но все обошлось. Уже когда она наливала из кувшина воду, чтобы смыть пыль с рук и лица, и снимала порванное платье, ей подумалось, что она, засыпая, не расстегивала своего жакета…***Мария Ильинична не без страха ожидала бурной реакции своего благоверного на следующий же день. Однако ее ожидания были не просто неоправданными, она вообще была поражена тем, что случилось после. Дмитрий Анатольевич не устроил никакого разбора полетов, он в принципе ей ничего не сказал, ни словечка. Ни на следующий день, ни на другие последующие. В доме он почти не появлялся, уходил чуть ли не на рассвете, а возвращался, когда прислуга уже тушила свечи. Супруги Немировские практически не встречались, а если и сталкивались, то Дмитрий ограничивался сухим ?Доброго вечера? и сразу испарялся, а то и вовсе удостаивал ее лишь кивком головы, будто видел второй раз в жизни. Ужинать господин посол у себя стал крайне редко, а когда садился с Марией за один стол, трапеза проходила в таком молчании, что можно было подумать, что это семейство глухонемых. И все это выглядело в высшей степени странно. Мария Ильинична была вынуждена признаться самой себе, что прежде никто не вызывал своим поведением в ней столь противоречивые чувства. Совсем недавно она просто мечтала о том, чтоб ходя мы денек провести в избавлении от общества. Эти его язвительные замечания, едкие фразы и внезапные вспышки гнева вызывали в ней непреодолимое омерзение, терпеть его присутствие порой было просто невыносимо, а находиться с ним под одной крышей, ничем не защищенной от его произвола, - страшно. Но Мария никак не могла предположить, что ее желание будет исполнено как по щелчку пальцев джина из волшебной лампы. Теперь целые дни она проводила в гордом одиночестве, предоставленная самой себе. Господин посол, казалось, напрочь забыл о ней.Сперва она, уже наученная горьким опытом, искала подвох, считая, что Дмитрий Анатольевич таким образом усыпляет ее бдительность, этакое затишье перед штормом. Но Мария уже достаточно хорошо изведала его натуру, чтоб знать – в долгий ящик откладывать свои черные дела не в его правилах, если уж он намеревался ее наказать за непослушание, он бы уже это сделал. Потом она пыталась найти разумное объяснение такому поведению Немировского, но безуспешно. А после…Не то, чтобы это ее уязвило, наоборот, она просто не могла поверить, что наконец избавлена от необходимости все время лицезреть этого господина. Но где-то в глубине души Мария Ильинична чувствовала себя немного оскорбленной от того, что о ней столь внезапно и кардинально позабыли. Когда Дмитрий сидел за остывшим ужином напротив нее, уткнувшись в газету и делая вид, будто увлеченно рассматривает объявления о продаже баранов местных скотоводов, его жена просто едва сдерживалась от того, чтобы заговорить с ним первой. Но это означало признать свое поражение в негласной игре, которую они, сами того не осознавая, вели. Все это ей самой было не по нраву, но ничего поделать она тоже не могла, такова уж женская натура. В конце концов, Мария тоже решила не замечать господина посла, при редких его появлениях демонстративно удаляясь или прижимаясь за жутко важные дела вроде первого попавшегося рукоделия или изучения однообразного пейзажа за окном. Великое утешения супруга господина посла находила в занятиях с детьми. Будучи больше не в силах томиться от безделья в своем богатом доме, Мария сама пошла в русскую миссию и попросилась давать уроки французского вместо Анны Петровны. Все были очень удивлены таким жестом, но возражать не стали, все-таки, жена посланника Государя. Преподавание было для Марии Ильиничны в новинку, но ее маленькие ученики будто догадались, что перед ними высокопоставленная особа, и воздерживались от шалостей. Зато она нашла быстро к ним подход, пригодился ее талант к рисованию. Дети просто не могли оторваться от красивых картинок животных, которые появлялись на классной доске, старательно повторяя новые слова и умоляя учительницу нарисовать новые. На самом деле, Мария искала себе любую работу, дабы не оставаться один на один и с мыслями о своем долге. Она спрятала яд в балясину спинки кровати, потом засунула подальше за книги, после положила под ночные рубашки в комод. Но куда бы она ни убирала этот зеленоватый пузырек, ей все время казалось, что его вот-вот кто-то обнаружит. Она как могла отодвигала мысли и планы, пыталась забыться в иных заботах, но ночами не смыкала глаз, прогоняя в голове разговор с той дамой в экипаже. Однажды на пороге классной комнаты, в которой прибиралась Мария Ильинична после урока, появилась барышня, так же занимающаяся попечением о детях в посольстве, но которую ей довелось узнать при других, не очень красивых обстоятельствах. - Мария Ильинична, - Надин замерла, будто провинившаяся пансионерка, теребя шелковый платочек на шее, - я вам не помешаю?- Прошу меня извинить, я спешу, - коротко отозвалась Мария, вспомнив, как видела их с Дмитрием Анатольевичем, и побагровев от стыда и возмущения, - чем могу служить?- Я, право же, не знаю, как лучше выразиться… - Надин тоже покраснела, а затем побелела, - его превосходительство, он…- Мадемуазель Надин! – вдруг выпалила супруга посла, не справившись с захлестнувшими ее эмоциями. – Я едва ли могу разделить с вами удовольствие в беседах о его превосходительстве. Если вы хотите что-то передать ему моими устами, то смею разочаровать, видимся мы с ним теперь крайне редко, он весь в трудах. Посему я полагаю, вам лучше поговорить с ним лично, к тому же, это у вас выходит недурно. Простите, разрешите откланяться.Мария, решительно всем своим видом показывая, что разговор окончен, пошла к выходу, прижав книги и опустив пылающее лицо, однако в этот момент Надин всхлипнула так обреченно, что это заставило ее остановиться и задержаться.- Что с вами? – Мария Ильинична тронула девушку за изящное плечико.- Ах, Мария Ильинична… - Надин взглянула на нее карими глазами, в которых стоял неподдельный стыд. – Не надо, я этого не стою…. Я действительно достойна презрения, Боже, о чем я только думала… Не стоит меня вам жалеть! Но Анна…- Анна? – встрепенулась Мария, положив ей руку на второе плечо. – Что с ней? Прошу вас, расскажите мне все. Он не узнает.Не было нужды давать пояснения, кто.- Вчера вечером мы с Аннушкой виделись, она сказала, что ей отказали от места во дворце. Что произошло, она меня не посвятила, но когда об этом узнал господин посол…- Что он сказал? – в нетерпении перебила ее Маша, чувствуя, как сердце упало при этих словах.- Ничего…. – Надин перестала вдруг плакать, едва шевельнув губами. – Он сразу направился к Анне…***- Я же вам говорила, что не гожусь на роль шпионки, - горячо доказывала Анна Петровна, при этом внутренне содрогаясь от страха и неприязни, а ее гость слушал ее, сохраняя пугающее молчание, - меня выставили из дворца, понимаете вы? В том не было моей вины, но ничего уже не попишешь, мне уже не вернуться. Поэтому, я вас очень прошу, оставьте нас с отцом в покое, не мучьте этими вашими терзаниями… В этот момент господин посол в один шаг оказался возле Анны. В их уютной маленькой гостиной, где они с папенькой так любили коротать вместе время за чтением вслух и приятными семейными разговорами, не было больше никого, только она и этот страшный жестокий человек, который наставил на ничего не подозревающего Петра Ивановича пистолет прямо на глазах его остолбеневшей дочери. В том, что он может застрелить ее бедного отца с той же легкостью, с которой нарезают на рынке инжиры, Анна не сомневалась. Вот и теперь Дмитрий Анатольевич смотрел на нее немигающим взглядом, в котором легко читался ее смертный приговор.- Завтра же, - сказал он негромко и невозмутимо, но таким тоном, что был страшнее любого крика, - ты вернешься к Падишаху. Каким образом, твоя забота, мне это не интересно.- Ваше превосходительство, - Анна побелела, умоляюще на него глядя, - это… это просто не в моих силах! Сам повелитель приказал…Посол, все с тем же преспокойным выражением лица, вдруг занес над несчастной девушкой руку. Анна даже испугаться не успела, не то что вскрикнуть или попытаться увернуться от удара. Но когда его ладонь уже почти опустилась для пощечины, в комнату вихрем вместе с порывом ветра с улицы кто-то влетел. Между Анной и Дмитрием Анатольевичем возникла тонкая фигура с слегка растрепавшимися темными локонами и наспех наброшенной на плечи накидке.- Не смейте. – едва слышимым, но твердым голосом произнесла Мария Ильинична, заслоняя собой свою подругу.