Цветок падишаха (1/1)

– Ты знаешь, Аннет, я, кажется, только сейчас начинаю вздыхать свободно.Анна кивнула. Она отлично понимала, что Надя имела в виду.Первое время после событий на лесной дороге она вздрагивала от каждого шороха за окном, от каждого стука. Все чудилось, что посол вернется, ворвется в дом, наставит пистолет на папеньку и в этот раз выстрелит. Сколько ночей она не могла уснуть, представляя это! Сколько раз ей подобное снилось.?Он умер, умер, душа моя, – повторял отец за ужином. – Все кончено, Аннушка?.Она повторяла то же самое. И в конце концов уверилась, что он не вернется, что весь ужас действительно закончился, да притом благополучно. Дмитрий все равно продолжал ей иногда сниться, но Анна больше не вскакивала ни от этих снов, ни от воспоминания о сделанном выстреле. ?Стало быть, и душегубство вам по плечу, Анна Петровна?, – насмехался над ней посол.– Тебя бы я и голыми руками удавила, если бы хватило сил, – пробурчала она под нос.– Ты что-то сказала? Надин обернулась. Анна покачала головой.– Да так, учебники вот пересчитываю.Она не злилась на Надю: понимала, как страшно и тяжело было той идти против Дмитрия. Анна сама его боялась до дрожи и никогда не представляла даже, что сможет так возненавидеть человека. Признаться, посол был одной из причин, почему она ни разу не просила султана отпустить ее в город навестить отца без причины: во дворце с Махмудом было спокойнее.Анна провела кончиками пальцев по корешку тетради и вздохнула. Она так и не вернулась во дворец. Когда корабль Николая отчалил, первым порывом было лететь к падишаху. Все рассказать, во всем сознаться: и в шпионаже, и в собственных чувствах. Да только как представила, с каким разочарованием будет смотреть на нее султан; как будет медлить, подбирая слова; как отвернется, устремит взгляд поверх ее головы… Сердце обрывалось, и внутренний голос шептал: ?Не простит?. Не за шпионаж накажет – за преданное доверие, за насмешку над его умом и чувствами. ?Ты сама найдешь способ, как убить Махмуда. И убьешь его?.Возвращаясь мысленно к той минуте, Анна каждый раз вздрагивала. Не от жестокости приказа Дмитрия, а от понимания, что, пожелай она действительно убить султана, тот бы и не заподозрил. Предложи Анна выпить кофе – Махмуд бы выпил, не задавшись вопросом, есть ли там яд. Он доверял ей. Он ее…– Ой, Боже мой, – она похлопала себя по щекам. – Надин, ты ведь хотела выйти на рынок?– Да, хотела. Что-то засиделась я в посольстве. Пойдешь со мной?– Пойду.Анне нравилось гулять по Стамбулу. Этот город был настоящей сказкой, написанной красотой улиц и зданий, народом множества национальностей и религий. ?Запад есть Запад, Восток есть Восток, и никогда эти двое не встретятся? [1]. Анна думала иначе: именно Стамбул был встречей Востока и Запада. Из всех городов, где ей довелось жить, столица Османской империи стала любимым. Родным. Домом. Петербург, в котором она родилась, остался в воспоминаниях воздушным, снежным и очень далеким. Городом раннего детства, из которого они с папенькой бежали от боли потери любимого человека. Ни там, ни в Европе они не находили покоя после смерти ее матери. А Стамбул остановил это бесконечное бегство. Словно схватил за руку, развернул к себе и больше не отпустил.Ах, как хотелось, чтобы и взиравший на этот великолепный город могущественный падишах ее не отпускал! Чтобы в те минуты, пока она еще жила во дворце и когда ей не хватало смелости признаться, он был чуть настойчивее в своих вопросах…– Ох, ты только посмотри! – восклицала Надя, рассматривая что-то на прилавках.Анна думала о своем. Вон там, всего в паре улиц – пристань, куда она спешила, чтобы проводить Николая. Так давно. Так недавно на самом деле, но сколько же уместилось между ?до? и ?после?! Между тем, как она села в лодку к незнакомцу, и тем, как сбежала от любимого.Он говорил, а она смотрела на подчеркнутый черными волосами и бородой профиль. Любовалась. Запоминала, зная, что больше не увидит. Повторяла про себя ?так будет лучше?, только чтобы не кинуться Махмуду на шею. И мысленно умоляла своего Повелителя простить причиненную боль.Анна знала: его колкие слова, сказанные следующим утром в коридоре – это месть. Мелочная, недостойная падишаха, но вырвавшаяся из глубин сердца отвергнутого мужчины.– Аннет, послушай, – Надя тронула ее за локоть. – Я все хотела тебя спросить, да как-то не решалась…– Спрашивай, – она улыбнулась, пытаясь отогнать образ султана, стоявший перед глазами. – О чем?– О Николае. Ты говорила ему, что не любишь, но ведь это было из-за Дмитрия. Так почему Николя уехал?– Вовсе это не из-за посла было, Надя, – Анна покачала головой. – Наша помолвка состоялась по настоянию семей, а я… Я его никогда не любила. Не как мужчину. Коля… Он мой друг. Но стать его женой? Признаться, я такого никогда и представить себе толком не могла.Как ни горько, это была сущая правда. Согласившись выйти замуж за Николая, Анна не испытывала к нему никаких чувств кроме уважения, заботы и сестринской нежности. Рассказы подруг о трепете и смущении при встрече, о скрытом смысле прикосновений и слов, тем более о чем-то более серьезном – все это было так же далеко в ее представлении от Коли, как Петербург был далек от Константинополя. Сколько бы раз он ни обнимал ее, сколько бы Анна ни замечала быстро отведенного от ее губ взгляда, ни разу в душе не родилось ответное стремление. Она успокаивала свою совесть мыслью, что, может, это придет позже, после свадьбы, когда они узнают друг друга ближе… в ином смысле.Теперь она точно знала, что ошибалась.?Лодочник? держал ее в объятиях, а сердце Анны уже билось суматошно, словно хотело выпрыгнуть из груди прямо в Босфор.Лодочник оказался султаном, а Анна пропала, сама того не заметив. Махмуд был красивым, сильным, полным достоинства и гордости. С острым умом и широкими взглядами на мир, которым не мешали традиции. Он был прогрессивным, справедливым и вместе с тем жестоким падишахом; любящим и заботливым отцом. Анна восхищалась им как правителем, понимала как родителя и – ничего не могла поделать – любила как мужчину. Любила той любовью, в которой переплетались уважение, принятие и влечение души и тела.?Потом не говори, что я тебя не предупреждал?, – поддел султан, встав напротив. Анне тогда показалось забавной идеей научить падишаха Османской империи вальсу. Доказать, что танец – всего лишь танец, который ничего не значит несмотря на то, что даже в Европе вальс до сих пор считался самым интимным из всех танцев. ?Вот так?? – усмехнулся он, рывком прижимая ее к себе, нарушая последнюю границу приличного расстояния. И ей надо было сказать ?нет?… Но Анна сказала ?да?. Анна сказала: ?У меня закружилась голова?, – и не солгала. Но кружилась голова от вальса, или от улыбки Махмуда, или от его откровенного намерения?..Сейчас Анне было весело и грустно от понимания, что за насмешкой над ней мужчина, привыкший держать себя в руках, прятал собственную растерянность.– Чему ты улыбаешься, Аннет?– Ничего особенного, – она встряхнулась. – Вспомнила кое-что.Теперь все это только воспоминания: уроки с детьми, суета гарема, султан… Все ушло.Единственное, о чем Анна жалела сильнее, чем о своей лжи – что они так и не поцеловались. Повернуть бы время вспять, и в ночь праздника она бы не сбежала. Пусть бы Хошьяр ее потом до смерти извела, пусть бы узнали и возмутились дети или даже папенька, но хоть один раз она последовала бы велению сердца, ощутила любовь Махмуда вместо его терпения…Анна потерла похолодевшие ладони, пытаясь вернуться в настоящее, на шумный рынок посреди огромной столицы.– И все же мне жаль, что Николя уехал, – подруга продолжала начатую ранее мысль.– Надин, мне начинает казаться, что ты к нему неравнодушна. Как мы ни встретимся, так ты о Коле разговор заводишь.– Аннет, что за глупость! Он твой бывший жених!– Так ведь именно что бывший.Надя фыркнула, поправила шляпку и сделала вид, что сильно заинтересовалась лотком с фруктами. Анна засмеялась и решила про себя, что они с Николаем составили бы красивую пару.– Госпожа! Госпожа, это вам!Она обернулась. Мальчишка лет шести, чумазый и взъерошенный, переминался с ноги на ногу. Он поднял руку, протягивая что-то, и Анна машинально подставила ладонь. Когда подняла глаза снова, мальчишки уже след простыл.– Аннет, кто это?Она пожала плечами и посмотрела на врученный оборванцем предмет. Платок, в который было что-то завернуто. Анна откинула уголок.И сердце рухнуло в бездну.– О, душа моя, у тебя появился тайный поклонник? – проворковала Надя, обнимая ее за плечи. – Ты знаешь, что означает этот цветок?Анна сжала пальцами тонкий стебель. В Европе белый тюльпан был символом нежности, искренности и чистоты. В Османской империи белый тюльпан был любимым цветком падишаха [2].Анна вскинула голову, взгляд лихорадочно заметался по рыночной толпе в поисках знакомого лица. Но она не видела его, не видела, не могла найти! Как такое могло быть, чтобы она не могла разглядеть его среди всех других?!Анна бросилась вперед, Надя что-то кричала в спину.Где? Где? Где?!На глаза попалась большая цветочная лавка, она метнулась туда, и на полпути кто-то рванул ее за локоть, втащил в маленький пыльный закуток, толкнул к дощатой стене… Анна не успела испугаться: ощущение присутствия было слишком знакомым.– Если ты решила убить меня, женщина, то лучше бы выстрелила, – Махмуд зажал ее между собой и досками, наклонился к самому уху. – Сбежала, сказала, что в Россию. Я поверил. А на самом деле ты вот, рядом.Сейчас, когда некуда было отходить, а султан стоял так близко, это пьянило сильнее любого вина. Сердце стучало молотом, ноги подкашивались, и Анна схватилась за его плечо. – Повелитель, я…– Ты помучить меня решила или наказать? – Махмуд обхватил ее лицо ладонями. – Скажи тогда хоть бы, за что?В темном взгляде смешивались непонимание и досада, но прикосновение было аккуратным, вежливым, и она не сразу почувствовала, как что-то холодило щеку. Что-то, обернутое вокруг его левого запястья, почти прозрачное, шелковое… Анна вздрогнула. Тонкая белая лента – единственное, что посреди Босфора подошло перевязать рану ?лодочника?. Она сняла ее со своей шеи и тут же забыла, а султан – подумать только! – сохранил.– Почему ты сбежала, Анна? – его шепот был громче криков, доносившихся с рынка.– Так было лучше, – выдавила она, с трудом продираясь через комок в горле, – для всех.– Лжешь. Почему? Неужели я заслужил?– Нет. Однако…– Опять ?однако?. Опять и снова, все то же, – Махмуд легко вел большим пальцем вниз по ее щеке, но смотрел в глаза. – Ты умная девушка, учительница. Самая умная из всех, что я встречал. И очень смелая: даже падишаху не боялась дерзить. Анна глубоко вздохнула. От него пахло кофе и горячим металлом. – Если думала, что лучше сбежать, почему до этого приходила каждый вечер? Почему уходила в слезах?.. Объясни мне хотя бы это, Анна. Она закусила губу, стиснула кулаки и поняла, что до сих пор держалась за его плечо. Султан бросил на это мимолетный взгляд.– Пока не объяснишь – не отпущу.Его пальцы скользнули с ее щеки к оголенной шее, и Анна охнула.– Махмуд…Это вырвалось неожиданно, бездумно, и, когда падишах вздрогнул, она приготовилась не иначе как к неминуемой смерти за свою дерзость. Он действительно качнулся вперед, сильнее вдавливая ее в стену, заставляя не отводить глаза. И выдохнул тихо:– Повтори.– Что?..– Повтори.Анне понадобилась секунда, чтобы понять. Чтобы увидеть на дне темных глаз пламя сильнее того, в котором еще недавно сгорала столица. И чтобы решиться.– Ма…Он оборвал ее поцелуем, долгожданным, от которого она так долго бегала, о котором так долго мечтала. ?Они мечтали?, – пронеслось в мыслях, когда рука падишаха легла на ее талию, прижимая плотнее, когда ее пальцы стиснули его рубашку. Когда поцелуй перестал быть нежным и превратился в горячий, отчаянный, почти что жадный… Когда губы Махмуда влажно коснулись ее шеи, Анна только всхлипнула. Останавливать падишаха не было ни сил, ни желания.Но их и без того прервали. Голос, в котором она сквозь дурман в голове узнала пашу, негромко позвал откуда-то с улицы:– Повелитель?!– Я его задушу, – хрипло прошептал султан, прижимаясь щекой к ее виску. – Аллах мне свидетель.Анна помимо воли засмеялась.– Не задушите. Вы его любите.Он вздохнул и заглянул ей в глаза.– Если бы любовь была ответом на все вопросы, я бы не засыпал в одиночестве.Анна дернулась. Султан, зная о том или нет, этими словами попал в цель. Она столько раз, укладываясь ночью в постель, задавалась глупым, но болезненным вопросом: с кем сегодня оставался падишах? Снова позвал к себе Хошьяр или выбрал другую девушку из гарема? Может, наконец повезло Айпери? Эта мысль почему-то особенно досаждала Анне.– Ты возвращаешься во дворец, – внезапно произнес Махмуд. Покачал головой в ответ на возмущенно вскинутые брови. – Я же сказал: пока ты мне все не объяснишь, я тебя не отпущу.Был ли смысл противиться? Посол мертв, и вина не в самом шпионаже, а во лжи держала ее вдали от дворца и султана. Анна не боялась того, что он может казнить – гораздо страшнее было разочаровать, превратиться из друга, из женщины в безликого предателя. Она вздохнула.– Это будет очень долгое объяснение, мой Повелитель. И вероятнее всего после вы не захотите меня больше видеть.Махмуд усмехнулся.– Ты и прежде много чего делала для того, чтобы избегать меня.– Повелитель…– Ты опоздала, женщина. Очень опоздала. Что бы за объяснение это ни было, – его лицо приблизилось, горячее дыхание снова обожгло ее губы. – Я хочу. Видеть. Касаться. Быть…Анна подалась вверх раньше, чем он договорил, чем поняла, что теперь сама обрывала на полуслове. Тело льнуло к падишаху, игнорируя последние крупицы даже не разума и приличий, но хотя бы здравого смысла, который неумолимо напомнил о себе шумом рынка за тонкой дощатой стеной. Разорвав поцелуй, Махмуд сделал шаг назад, окинул ее тяжелым взглядом и улыбнулся. Анна оглядела себя, пытаясь понять причину этой улыбки, и неловко поправила цветок, в спешке убранный за широкий пояс юбки. Спросила:– Почему белый? То есть я знаю, вы любите этот цвет, – добавила она, видя недоумение на его лице, – но… Ведь символ падишаха все-таки красный тюльпан, а не белый.– Красный тюльпан – символ династии, – Махмуд замолчал на мгновение и добавил с лукавой хитринкой во взгляде: – Этот цветок падишаху правильнее дарить своей жене.Анна опустила глаза, чувствуя, как щеки пуще прежнего заливает краска.– И его не продают в первой попавшейся лавке на базаре, – сполна насладившись ее смущением, буднично закончил Махмуд. Настолько буднично, что она даже открыла рот для возмущения, но промолчала, натолкнувшись на приподнятую бровь и очередную улыбку. Он видел ее насквозь.– Я не могу поехать во дворец сейчас, Повелитель, – Анна частью говорила правду, частью хотела сбить с него самоуверенность. – Я была на рынке не одна, Надин, наверно, меня уже по всему городу ищет…– А Намык и Захир-ага, верно, уже объели всех торговцев по соседству, – в тон ей отозвался султан. – Хорошо, хорошо. Но, если до вечера ты не явишься, клянусь Всевышним, сам приеду и заберу.Анна вспомнила, как в прошлый раз Махмуд перебросил ее через плечо, представила, что сделается с папенькой, застань он такое действо, и замотала головой:– Не надо! Я приеду. И все расскажу. Даю слово.После того как падишах ушел, Анна привалилась к стене. На губах, еще горевших от поцелуев, появилась улыбка, и она подумала: как странно складывалась жизнь. Она только-только смогла убедить себя не возвращаться к султану, но он снова оказался на ее пути – такой же ?лодочник?, как в первый раз, и все же совсем другой. Любимый и любящий, которого она не могла оставить.Анна оправила платье и аккуратно убрала помятый тюльпан в сумочку. Прежде чем возвращаться с объяснениями к Махмуду, надо было действительно сначала хоть что-то объяснить Надин и отцу.[1] Эти слова в оригинале принадлежат Редьярду Киплингу (?Баллада о Западе и Востоке?) и были написаны в 1889 году. Но они так хорошо подходят сюда, что я позволила себе историческую вольность.[2] В Османской империи тюльпан (в первую очередь красный с острыми лепестками) был символом правящей династии. Насчет цвета Эсма-султан говорила при подготовке ужина в честь приезда инженера: ?Нужны белые тюльпаны. Белоснежные. Это любимый цвет Повелителя?.