6. Ban. (1/1)

Мэтт хотел бы разорвать Тэчи самым ужасным образом, но дорваться до глубины, изломать под себя, и под себя же собрать воедино. Забраться пальцами под кожу, впиться в упругие мышцы, чтобы почувствовать там дрожь каждого нерва, прошивающего худенькое тело.Сладкий. Мокрый. Грязный, весь в слюне?— своей, чужой?— и пахнет, крифф, самим Мэттом, густо и ощутимо. Мэтт с наслаждением искусанными пальцами трогает острые зубки во влажном рту, смазывает слюну с теплого язычка и по губам Тэчи растирает, еще больше пачкая.Все здравое меркнет по сравнению с разгорающимся бесстыдством, заставляющим искать еще больше удовольствия и принуждающим действовать настойчивее, забирая свое с возрастающей жадностью?— Мэтт шумно и глубоко вдыхает, утыкаясь носом малышу в шею и ухватывая зубами за загривок.Укус постепенно темнеет, светлая кожа выдает детали очень легко, и он давит на него, очерчивая, чтобы после скользнуть ладонями ниже, под напряженный живот?— даже самого хитрого зверька можно приманить угощением и лаской.Мэтту есть, чем одарить.Он садится, настойчиво притягивая мальца к себе, вынуждая приподняться, и хватка на бедрах оправданно властная, переходящая в прикосновения, не знающие стыда.—?Ты слишком хорош, чтобы быть ничьим,?— Мэтт тянет его, насаживая плотнее и давя членом изнутри.Мягкие соски крепнут под пальцами, и хочется накрыть их ртом, потереться губами, но Мэтт прикасается к чувствительным местам, легко обводя ногтями по самому ареолу, раздражая как можно сильнее, чтобы резко и крепко сдавить, ощущая, как Тэчи реагирует всем телом, дергаясь под касаниями.Как отзывается на боль, очевидно выдавая пристрастия.Он невыносимый и невероятный, жадный до остервенения и Мэтт рычит ему в плечо, дурея от жара и влажности, пачкающей бедра.—?Покажи мне, как обладать тобой,?— забирая в ладони его руки, Мэтт кладет их ему на живот, вынуждая прикоснуться. —?Покажи мне сладкие места и болевые точки. Где дотронуться, чтобы ты задрожал? Как коснуться, чтобы тянулся и требовал? —?тихий шепот в затылок, и зубы вновь готовы вцепиться в тело?— настолько сильно хочется забрать. —?Это меньшее из того, что мне нужно.А что же большее? Мэтт не знает, по крайней мере сейчас, когда своими руками контролирует эти примитивные движения на собственном члене.Все, что он хочет?— чувствовать под ладонями широко разведенные бедра и напряженное тело, и не держать в голове ничего, кроме стонов.Под кожей на месте укуса полоснуло огнём. Тэчи застонал. Эта боль заставляла его цепенеть, она была чертовски желанной, полной тёмного вязкого наслаждения, заставляющего подставляться под укусы, возбуждённо похныкивая и роняя с ресниц солёные капли. Мэтт читал его как книгу. Но читал между строк. То, под чем он ещё позавчера не подписался бы. Самые порочные и похотливые демоны Тэчи дремали столько лет, а теперь выползали из своих укрытий на голос Мэтта, на его жестокие, грубые ласки. Голодные от долгой спячки, ошалелые и жадные. Каждая линия, которую руки Мэтта или его язык провели по телу, была занесена на карту, каждая гематома старательно задокументирована на плане военных действий.Где Тэчи вывесил белый флаг, официально сдаваясь в плен.—?Я чей,?— мурлыкнул он, растроганный комплиментом.Он хороший. И ?чей?.—?Я твой,?— откинул голову и положил затылок на плечо Мэтту, кусая губы до красноты, вздрагивая всем телом от прикосновений.Это было дурманяще-сладко…—?Остановись. Погоди немножечко,?— Тэчи одурел от бешеного ритма, провёл ладонями по коленям Мэтта, словно успокаивая разыгравшееся животное. —?Пожалуйста… Погоди… Немножечко совсем.Яростная динамика сменилась статикой. И в ней как цветы заново распустились все ощущения.—?Погоди,?— всё ещё шептал Тэчи, поглаживая Мэтта, сомкнув веки, восстанавливая дыхание.В этой позе член проникал так глубоко, что казалось, он в само сердце тычется. Колени рыжика разъехались ещё шире, буквально на несколько сантиметров, ощущая, как криффово орудие убийства и наслаждения вторгается глубже, пусть на считанные миллиметры, но так ощутимо.—?Мне нравится, когда ты трогаешь мои соски,?— Тэчи бросил взгляд вниз и тихонько охнул: истерзанные алые горошины на фоне бледного тела, расцвеченного синяками всех оттенков. Он взял руку Мэтта в свою, чуть развёл указательный и безымянный пальцы, опуская ладонь на грудь, и сжал ими свой сосок, попискивая и жмурясь от боли, но усиливая сжатие.—?Ещщщё…Бёдра качнулись. Он начал едва заметно пританцовывать на члене Мэтта, выкручивая замысловатые круговые па. Вторую руку направил ниже.—?Ох… —?вздох был полон искреннего сожаления. —?В твоей руке мой член выглядит совсем маленьким.Но он всё равно сгрёб лапищей Мэтта член и мошонку, продолжая неспешно крутиться и притираться.Тэчи, подаваясь назад, сжигает разум и всякую сдержанность, самоконтроль сметая начисто, до корней?— примитивных, чувственных, запрятанных очень глубоко. Тянется к теплу, прижимается, принимая на себя часть пожара, двигая бедрами и танцуя под нехитрый ритм, и прогибается, словно пытаясь подставиться сильнее.Его говнюк.Мэтт пробует на вкус эти слова и все равно продолжает ловить его, уже пойманного.Берет ладонями, пальцами?— к черту спешку, нужно распробовать данное со вкусом и в деталях?— и в каждом движении не изучение уже, а откровенное, чистое наслаждение. Распираемая вздохами грудь и рыжий под прикосновениями?— дугой, плотнее к ладоням, попросивший еще больше ласки, получает сполна, по всем рецепторам и едва ли не больно?— сжатием маленьких горячих сосков, ярких-ярких. Мэтт наскоро облизывает подушечки пальцев и зажимает их снова, наслаждаясь хныканьем, оттягивая их и прокручивая между пальцами, чтобы кожа потом, после, еще долго зудела.Он протягивает руку, плотно обхватывая тонкое горло всей ладонью и перекрывая малышу дыхание, свободную руку по его просьбе опуская ниже, в противоположную сторону, едва задерживаясь на животе?— успокаивая дрожь?— и еще ниже, обвивая горячий влажный член ладонью, сдавливая так же крепко, как и напряженную шею. Яички под пальцами маленькие, поджавшиеся, Мэтт легко перебирает по ним пальцами, самыми кончиками поглаживая вокруг, и саму ладонь отдает рыжику под мягкое потирание членом.Жадность довольно скалится сотней острых зубов, урча в глубине тела, поднимаясь рокотом по глотке, и на Тэчи, тоненьком, мурлычущем свои сладкие просьбы, много ее алчных меток. Затаенная внутренняя жестокость рвет рассудок в кровавые лоскуты, пробираясь наружу и склоняясь к вспотевшему телу, вдыхая томящий запах собственности?— и Мэтту не хочется этому противиться.Он, в полную противоположность самому себе двухминутной давности, под осаживающими просьбами нетороплив и едва ли не сдержан?— исследует, проверяет не только прикосновениями, но и дыханием; вдоль шеи?— от изгиба плеча и до кромки волос?— слабое касание губ, едва ощутимые, точечные касания языка?— слишком мало, чтобы ощутить треклятую сытость.Но Тэчи только подливает масла в огонь?— вскидывает бедра, толкаясь в подставленную ладонь, и снова?— назад, забирая в себя глубоко и со встречным желанием заполучить хоть какую-то инициативу, плотным обхватом и напряженными мышцами, гибкой спиной к груди, пока еще плавно и размеренно, без срыва.Мэтт умеет ласкать и мучить так, что не разберёшь, где одно, где другое. Всё сладко-солёное с привкусом крови, слюны, спермы, всё острое, всё на грани?— Тэчи нравится до зубовного скрежета.И самоуверенность, с которой он творит эти бесстыдства. Тэчи награждает её звуками. Он стонет, вскрикивает, пищит. Хрипит, когда рука Мэтта сжимает его горло. Но смотрит на него искоса мутнеющим взглядом, полным обожания. Это математическое равенство. Тэчи принадлежит Мэтту. Но и Мэтт теперь принадлежит Тэчи. Пусть даже условие не было обговорено вслух: рыжик забирает себе верзилу в обмен на собственную свободу. Да не введёт его в заблуждение внешняя хрупкость и покорность.Член зажат в большой ладони, спрятан, скраден. Узкие бёдра меняют рисунок танца. Теперь это что-то вроде качелей: взмах вперёд?— вбиться в горячую, влажную от пота руку до упора, так, чтобы натянулась до предела крайняя плоть, обнажая головку, обтирая её, царапая о шершавую в ?честных трудовых мозолях? кожу ладони радиолокационного техника; взмах назад?— глубже, почти с размаху насаживаясь на член, разводя колени.Тело трепещет под прикосновениями. Горячо там, где оставлены отметины зубами и пальцами, нежно и щекотно на участках, не расцвеченных прежде.Тэчи танцует… Он ловит чужую руку, подушечкой пальца ощупывая каждый ноготь и, найдя неровно остриженный, с острым краешком, прижимает к своей груди. Одна за другой на полотне белой кожи возникают малиновые царапины-штрихи, складывающиеся в буквы: М…А…Т…Т. Кое-где тонкая кожа лопается до крови, но Тэчи это не беспокоит. Он доволен кривоватым результатом. Он собирает красные капли на кончик пальца и обводит буквы для яркости…Брошенный на пол датапад отвратительным писком возвращает к реальности. На экране высвечивается сообщение от генерала Хакса. Сдержано-лаконичное в количестве букв, но истеричным капсом: ?ТЫ ГДЕ?!?.Тишина наполняется влажными звуками, болезненным шипением и стонами?— чистыми, в полный голос, окатывающими волной возбуждения нервы до тупой, ноющей тяжести внизу живота. Тактильный голод разгорается под кожей невыносимым зудом, когда до слуха долетают звуки, что издает этот малец, вытанцовывающий на члене и скачущий под ему лишь известный ритм?— он нетерпелив до одури и столь же невыносим.Дикое желание впиться зубами никуда не исчезло?— дробное ?больше-больше-больше? в висках: по шее Тэчи скользят губы?— прикосновения уже мягче, слаще?— кончиком языка по укусам, по самому контуру, вдавливая и прикусывая снова и снова. Мэтт вскидывает бедра, подталкивает его вверх и на живот ладонь опускает, слабо ощущая движение своего члена внутри него.Крысеныш удивляет, мягкой лапкой перехватив за руку и проехавшись подушечкой по ногтям?— Мэтт не очень понимает, что именно от него требуется, и когда против своей воли, но своей рукой чертит на бледной груди свое же имя?— задыхается от возмущения и слепящего, выворачивающего возбуждения. Кожа расходится под давлением, мелкие капельки крови на поверхности выступают и не успевают подсохнуть?— Тэчи смазывает их, развозит пачкающие полосы по груди и, крифф, улыбается ошалело. А Мэтт бесится, Мэтт не может оставить это, ногтями ведя поверх свежих царапин и добавляя красноты и в без того яркую картину.Он упивается отдачей, свободную руку пуская по влажному и гибкому телу, по лопаткам и вдоль позвоночника, прогибая малыша от себя мягко, и бедрами?— в него, с возрастающим остервенением, увеличивая амплитуду и попросту срываясь. Пальцы в переплет с чужими в одно мгновение?— и мышоныш толкается и в свою ладонь тоже: Мэтт опускает взгляд и кривит губы в ухмылке, направляя и сдерживая, доводя до края лишь подушечками пальцев под небольшой головкой, и после ее?— мокрую, гладкую?— в обхват плотным кольцом и ниже.Он звук уведомления слышит на периферии, словно сквозь вату и во сне?— кидает смазанный и быстрый взгляд на датапад, мигнувший экраном, и мысленно шлет все к хаттам. Ему не важно, что там за пределами каюты. Да что там?— ему срать, что за пределами этой развороченной кровати.Есть тело?— оно белое, оно рыжее, и все исполосовано, помечено им, Мэттом, и оно, блядь, принимает в себя член до самого упора, до яиц заглатывая в жадную дырку.Мэтт больше не церемонится, обхватывает Тэчи обеими руками и пригвождает к измятой простыне, втрахивая в нее, имея этого мальца до одури, до алых точек перед глазами и синяков на сжатых побелевшими пальцами бедрах. Мягкий шлепок на деле оказывается оглушающим?— на бледной заднице след ладони очевиден и Мэтт урчит довольно, мягко, в извинение разлизывая и выцеловывая подставленную шею.Тэчи гибкий, подвластный движениям Мэтта. Он не противится, поддаётся.Он принимает. Ухмыляется ревности и злости своего монстра. Неужели Мэтт обижается? На то, что Тэчи самостоятельно подпортил себе шкурку? Его прикосновения грубые и собственнические, каллиграфия клейма, возвращение инициативы. Это больно?— ногти поверх свежих ран, но Тэчи терпит. Он всё на свете вытерпит ради своего криффова любовника, голодного, жадного, ласкового мучителя. Он не перестанет его провоцировать. Даже если заплатит за это слишком высокую цену. Хотя… Есть какой-то тумблер у Мэтта, останавливающий его ровно за секунду до катастрофы. И это упоительно горячо.Горячо! Всё тело пылает. Два пламени: в паху и в заднице огненными столпами опутывают позвоночник, уходя куда-то в основание черепа, заставляя Тэчи стискивать зубы. Ненадолго. Коварный шлепок, и рыжик срывается на возмущённый крик, бросая на Мэтта сердитый взгляд из-за плеча.Мэтт хотел его. Хотел и брал. И эта мысль сводила Тэчи с ума. Как и то, что Мэтт откидывает условности и принимается буквально втрахивать его в постель. Тэчи царапает простынь, под маленькими коготками рвётся ткань, но попытка ускользнуть бесполезна?— он всё ещё пойман. Ладонь в едином ритме пляшет по члену, трансформируя стон в тихий вой, уровень громкости растёт…На той стороне реальности?— Армитаж. Разъярённый его исчезновением. Но у Тэчи нет ресурсов, чтобы думать о нём, тем более, чтобы бояться его гнева. Всё, о чём поёт его страх?— что Мэтт исчезнет, что прекратится эта криффова гонка в попытке расколоть его надвое этим ошеломительным членом. Из двух смертей Тэчи безусловно предпочтёт сдохнуть под Мэттом, чем агонизировать без него.Оргазм подступает к горлу как тошнота. Тэчи старается, пытается задержать прибытие в конечную точку, пережимает лапкой свой член у основания, хнычет, извиняясь…И падает на сверхзвуковой, не удержавшись. Липко и мокро. Конвульсии пронзают тело, заставляя мышцы растраханного до предела ануса сжиматься. Тэчи весь сжимается, полагая, что Мэтт рассердится.Мышоныш сейчас все равно что напряженная до предела струна: любое неосторожное движение может разорвать в клочья, больно ударив по рукам. Как опасно, казалось ранее, предоставить ему одну лишь возможность подойти к себе так близко?— и насколько бесполезным является сейчас попытка удержать уже себя от жадных прикосновений к нему.На прихоти пленников не отвечают со всем жаром, не кусают свои и чужие губы, сглатывая окончания слов и постанывая сквозь зубы низко, мурлыкающе и приглушенно.Целуя его губы, опухшие и темные, Мэтт гладит острые ребра, за которыми долбится сердце?— его стук отдается в собственных венах. То, что происходит с Тэчи, завораживает: его трясет, он ведет себя так, словно и вправду сошел с ума, извиваясь снизу. Он движется яростно и послушно, и Мэтт не успевает его усмирять, да и бесполезно это?— малец беснуется от любого прикосновения.Он грудью его в постель вжимает, плашмя, прижимая к грубой ткани простыни и вынуждая раз за разом проезжаться по ней воспаленной, чувствительной кожей. Сжимает собой, вдавливает жестче и двигается глубже, собственный всхлип умаляя до полузадушенного горлового выдоха.Рыжий легче не делает?— выгибается сильнее, подставляясь бесстыдной ласке и под долбящий член, приближаясь с каждым мгновением к последней черте. Нет никакой ебаной выдержки. Есть только дикая потребность.Крысеныш воет, как маленький зверек, угодивший в капкан, и Мэтту нравится этим капканом быть. Это гребаное возвращение к истокам, чистая примитивность, дикость за краем понимания?— брать так нагло и вслепую, присваивая себе и загребая под себя, своей кожей стирая и впитывая чужой влажный жар и, попросту, давя.Мэтт прикрывает глаза, загоняя в хлюпающую и ерзающую задницу до остервенелого упора, вглубь, где сокращения мышц ощущаются одуряюще плотно. Тэчи под ним, загнанный и покрытый, теряет ритм, и темп скатывает к неподвижности, все нервы вырывает с корнем и бьет по ним сжатием и пульсацией: секунды полной слепоты и ультразвук в подкорке, капли горячего пота, смазанные пересохшими губами с мягкого местечка под горящим маленьким ушком.Мэтт все еще двигается, но уже мягче и медленнее, смотрит, как по стволу, выходящему из припухшей дырки, размазывается собственная же сперма, густая и пачкающая мальцу задницу. Он снова вводит в него член, добирая этой грязи?— и вновь наружу, чтобы размазать, растереть по ярким краям, смазать их. Тепло. Внутри тепло, мягко, почти, блядь, уютно?— Мэтт нехитрыми движениями продлевает удовольствие и ждет, пока член начнет опадать?— и только после этого вынимает окончательно, влажно шлепнув малыша по внутренней стороне бедра.От шлепка рыжий дёргается, как от выстрела. Контрольного выстрела в его маленькое истерзанное тельце, замершее в паутине слюны и оргазма. Пропитанное насквозь генетическим материалом Мэтта. Ему хорошо. Он так упоительно сдох и теперь медленно воскресает.Тэчи тянется рукой к раскрытой дырке. Тонкие пальцы с бесполезным упорством пытаются закрыть вход, чтобы сперма ещё немного оставалась внутри. Чувство наполненности сменилось чувством заполненности. Маленькие, но такие важные нюансы. Пальцы пачкаются в семенной жидкости, но она упрямо вытекает. Толчками, которые диктуют посторгазменные судороги. Тэчи тянет руку назад, удивлённо косит глаза, поднося пальцы ближе к носу, втягивает воздух, ловя запах, высовывает кончик языка, пробуя на вкус (теперь рыжик запомнит этот вкус и запах навеки) и улыбается.Пальцы рисуют абстрактные мазки на лице. Ещё порция?— и Тэчи облизывает, втягивая до последней фаланги, до основания.Он ослаблен, еле жив. Раздавлен, растрахан, растерзан и абсолютно счастлив. Огненно горит на коже имя виновного во всех его горестях и радостях.Датапад на полу пищит, высылая сообщения одно за другим: ?ТЭЧИ!? ?НЕМЕДЛЕННО СВЯЖИСЬ СО МНОЙ!? Кажется, его брат всерьёз запаниковал. Бионические глаза считывают сообщения с экрана, и Тэчи равнодушно отворачивается в другую сторону.—?Мэтт,?— голос тих, лапка, невидяще взметнувшаяся в воздух за спиной, призывает его лечь и устроиться рядом. —?Иди сюда. Иди ко мне.Не осталось сил ни на провокации, ни на дерзости. Хочется замереть, уткнувшись Мэтту в грудь, спрятаться и разложить рассыпанные пазлы рассудка в единую картинку. Обнять за шею, невинно прикоснуться губами к щеке… Восстановиться хотя бы на десять процентов, чтобы потом забраться на Мэтта, лежащего на спине и… Как там звучала угроза-тире-обещание? ?Полировать до блеска??Губы, искусанные, истерзанные в кровь складываются буквой ?О? в предвкушении.Они оба ужасно грязные, как Мэтт и обещал. Настолько грязные во всех смыслах, что когда Армитаж узнает обо всём, наверное, свернёт Тэчи шею собственноручно.Малыш невероятен. Мэтт сидит между его бедер, чуть сгорбив напряженную спину, и смотрит на бесстыдное поедание, не иначе, на то, как малец зачерпывает вытекающую из задницы сперму и заглатывает перепачканные пальцы до самой глотки. Грязнющая картина. Разнузданная непосредственность.Маленькая развратная зверюга. Мэтт наклоняется еще ниже, чтобы носом прижаться к поясничному прогибу и унюхать тот прелый, влажный запах внутренностей и спермы?— острый и пряный, душный?— пота, сладковатый?— самой кожи.Датапад заебывает писком, Мэтт косится зло, силясь не швырнуть в планшет что потяжелее, и повинуется Тэчи, укладываясь рядом.Тело ноет и горит, дрожит от кайфа, от мышечного напряжения?— Мэтт тихо и протяжно стонет, потягиваясь и прогоняя удовольствие по всему кровотоку?— и тянет рыжика к себе, ладонью оглаживая маленькие истерзанные половинки, между которыми сейчас горячо растекалась сперма.Мокрая перепачканная мордочка в обрамлении всклокоченных волос повернулась к Мэтту, и он тихо хмыкнул, подтащив говнюка еще ближе, почти уложив на себя.—?Твой ебаный братец бьет копытцем? —?он вяло кивнул на светящийся датапад, приблизив свое лицо к усталой, но довольной мордашке. —?Чья-то жопа будет бита?Ага, как же. Чтобы после всего, после всей этой оголтелой и собственнической ебли?— и кто-то другой тронул эту сладкую раздроченную задницу? Мэтт умел убивать подручными средствами не хуже, чем Рен своей светопалкой. С генералом Хаксом, конечно, труднее будет, но… В жерло Старкиллера его.Да даже если ржавая угроза прямо сейчас начнет внеплановую зачистку на предмет поимки Тэчи, то он получит мелкого совершенно невменяемым, потому что Мэтт не собирался от своих слов и желаний отказываться.—?Посмотри на себя,?— он прижимается губами к его истерзанному и мокрому рту, языком ныряя внутрь, жадный до вкуса,?— ты отвратительный, Тэчи.Не то слово… Отвратительный на грани, безмерно ебливый и бесстыдный. Сокровище. И как Хаксу хватило ума это спрятать? Хотя на этот счет Мэтт генералу даже благодарен был?— так и надо, этого крысеныша бы, да на цепь, но это уже не хаксова забота…Язык мажет по чужому языку, юркому, сочному, и Мэтт пальцы в мелкую задницу погружает, заталкивая поглубже уже ставшие чуть вязкими потеки.—?Там ей и место,?— ведь невероятно паскудное существо, заполненное до краев и текущее, ненасытное?— попробуй прокорми эту блядскую прорву. —?Кому ты такой засранный и грязный нужен, м? Теперь никому. Никому, кроме меня. Никому нельзя,?— он поглаживает влажную от пота шею, в висок уткнувшись и губами прихватывая мягкие пряди. —?Только мне.Щекотно от прикосновения кончика носа к коже. Тэчи утыкается лицом в подушку и приглушённо хихикает, вихляя задом.И вот Мэтт рядом. Он тянется, поигрывают мускулы в искусственном свете. Большое опасное животное, громкое, сытое, дышащее полученным удовольствием. Тэчи любуется, скользя взглядом по лицу с крупными, будто наломанными чертами. И по прочерченным взглядом линиям, едва касаясь, скользят подушечки пальцев, на половинки разделяя правую и левую стороны лица, проваливаясь в ямочку на шее, ниже, ниже… Тэчи одёргивает руку, царапнув пупок. Там дальше трогать нельзя. Не сейчас. Не пальцами.Мэтт тянет его к себе, и можно нырнуть в его объятья, млея от сильных тёплых рук. Тэчи сладко вздохнул, поёжившись от удовольствия.—?Армитаж… Да… —?в голосе чуть досады и раздумья. —?Он волнуется просто. Но бесится уже.От слова ?жопа? задницу саднит, она пульсирует, и по бедру течёт ещё одна порция спермы.—?Дурачок,?— хихикает Тэчи, краснея,?— Не бьёт он меня по заднице.Чего ляпнул? Что имел в виду? Увы и ах, в такой близости от Мэтта мозговая деятельность Тэчи даёт сбой. Опять он ведёт себя, как совершеннейший дурак. И как кстати глупый рот его накрывают губы, язык толкается между зубов. Поцелуй, всего лишь поцелуй, но простреливает от пяток до макушки, пальцы на ногах поджимаются. Лизать, покусывать, питаться этими хлюпкими звонкими звуками.—?М… да-а…Всё так. Тэчи вёл себя отвратительно, а значит, он отвратительный. Уф… слава богам. Теперь можно не притворяться и не задаваться лишними вопросами. Можно в своё удовольствие трогать Мэтта везде-везде, пальцами, языком, себя подставлять. Так честно. Потому что Тэчи хочет этого. Не хочет лишь носить очередную маску, удобную там для кого-то. Чавкать, целуясь. Валяться без трусов с красной от растраханности задницей, заляпанным слюной, кровью, потом чужим и своим, размазывать сперму по лицу и телу, восторженно дрожа от её липкой текстуры, запаха, цвета.Пальцы Мэтта ныряют в дырку и Тэчи взвизгивает, подёргивая бёдрами выше. Он бьёт Мэтта по руке и заливисто смеётся, закидывая ногу ему на бедро. Кррррифф, а больно! Ходить-то он теперь сможет? Грязный и гадкий. Никому не нужный. Плохой, плохой Тэчи.—?Только тебе. Тебе можно. Всё.Он затихает, прикрывает глаза, читая губы и руки Мэтта на коже. Всё тело болит, саднит, тянет. Это чудовищно… хорошо.Ощущение присутствия ?третьего? не дает расслабиться окончательно: где-то там кипятится вечно выглаженный и зашитый под горло генерал Хакс, а где-то еще дальше буйствует замкнутый, но очень нервный Магистр. Мэтт вздыхает мученически, припомнив этих двоих всуе, да и посылает ко всем ебеням.Пусть хоть корабль рушится, разъезжаясь по винту и гайке?— не-сей-час. Потом, все разрешится потом, блядь, только не в конкретную минуту.Сейчас в руках подрагивает, повизгивает и урчит диковинное, некормленое годами существо, доверчиво прильнувшее поближе. Ластится, требует внимания и забирает его до последней крохи?— а Мэтт и не жадничает, не в силах ни взгляда отвести, ни рук убрать.В противовес недавней ярости он почти спокоен, как спокойны и неторопливы его касания, обхаживающие рыжего с головы до ног. Он трогает, беззастенчиво щупает тонкокостное тело, мнет кожу, наблюдая за тем, как под пальцами она сначала белеет еще сильнее, а после наливается цветом, стоит прекратить давление. Сколько же на ней следов… Мерзавец потрясающе живо отзывается на ласки, честность его реакции нравится Мэтту до дрожи?— он никогда не контактировал с настолько чувственными и чувствительными на грани людьми.И никогда не хотел столь многого.Тэчи закидывает худенькую ногу на бедро и он тут же под колено его подхватывает, сам вжимает в себя еще ближе?— и не может прекратить целовать. Для него самого это ново, но к мальцу тянет, и тянет от мальца?— запах тяжелый, потрясающе густой…А еще он смеется. По-настоящему, живо и легко, и Мэтт подвисает на этом смехе, на улыбке, смотрит на кадык, дергающийся под кожей?— рыжий, мать его, хохочет так, будто все происходящее абсолютно нормально, словно он ни разу не окружен обстоятельствами и под чужие правила не продавлен. Больной. Мэтт в восторге. И Мэтт смеется вместе с ним, затихая только тогда, когда между губ вместе с дыханием проталкивается согласие. Звериное в нем, то, что только что пожирало это сочное ?мясо?, довольно щерится огромной жадной пастью и сглатывает слюну, позволяя себе быть если не нежным в полной мере, то… бережным? Ведь со своим нужно быть особенно внимательным, чтобы не переломить сильнее положенного, не рвануть со всей силы, изувечив.—?Отвратительный,?— повторяет Мэтт, съехав ниже, под грудь мышонышу, и губами прикасаясь к царапинам. Никогда собственное имя не нравилось ему так сильно, как сейчас, в буквальном смысле нацарапанное поперек груди. Он обводит взбухшие полосы языком, слюной смачивая самые крупные?— откровенно зализывает, успевая быстро цапнуть маленькие соски, все еще пунцовые от трения и ласк. —?А я не лучше… Я бы твоему рыжему упырю сейчас отправил фото твоей жадной вскрытой дырки, чтобы знал, что не стоит отвлекать тебя от ?кормления?, но сдержусь,?— у мальца сладкие губы, яркие на окантовке, и Мэтт прихватывает их своими, глазами стрельнув в сторону планшета. —?Успокой буйного. Иначе это сделает Рен. Он возвращается. И он ничего о тебе не узнает.Тэчи давно не смеялся. Но у него и повода за последний год для радости не возникало. Самая верхняя планка, которой достигала стрелочка уровня настроения?— ?норм?. И Тэчи это устраивало. Генерала Хакса тоже. Ему казалось, что без своего заливистого звонкого смеха брат становится к нему ближе, что ли…А сейчас было весело.Ну, пока можно было не думать о других людях. Тэчи ласкался к Мэтту, как благодарный накормленный зверёк. Всё вкусно, всё оставило следы в памяти, на теле, между ног, на языке. Всё болит, особенно там, где цветное, где пальцы Мэтта так безжалостно давят, царапают, заставляя Тэчи сжиматься, морщиться и шипеть. Бооольно… И сладко. Каждое прикосновение считывается как благость. Тэчи бы просто повалялся, отдохнул, но эти криффовы губы, поцарапанные, зацелованные… Они с ума сводят. Тэчи облизывается и не мигая следит, как гуляет по выпуклым штрихам царапин язык.—?Ох… Мэтт… Армитажа удар хватит. Не надо,?— глупыш готов поверить, что техник на это способен: послать фото его раздраконенной задницы генералу.Планшет продолжает мигать присланными сообщениями. И Тэчи, осторожно высвободившись из объятий Мэтта, сползает на пол. Тонкие пальцы набирают код разблокировки и строчат сообщение: ?Я гуляю. Скоро вернусь. Прости.? Если написать ?не злись?, Армитаж взбесится так, что они и здесь услышат отголоски его ярости.—?Мэтт. Мне нужно будет встретиться с ним. Сообщения мало. Если я не объявлюсь, Армитаж подумает, что меня опять похитили.Тэчи бросил резкий взгляд на Мэтта из-за плеча и усмехнулся.—?Что в общем-то правда. Мне надо вернуться к себе, увидеться с ним,?— он кряхтя развернулся и положил голову на колени технику. —?Мне нужна моя одежда… Ах, крифф! Тогда мне нужен комбинезон. Как у тебя, технический, но с воротником под горло, чтобы не дать Армитажу повода для расспросов. Скажу, что украл, а свои шмотки залил маслом.Пальцы сжали собственное горло, закрывая бледной рукой бордовые метки. Тэчи нравились они, ох как нравились, но это было очень интимное, не для посторонних глаз.—?Спасибо, что не скажешь обо мне Магистру,?— Тэчи поймал руку Мэтта и уткнулся губами в ладонь, целуя благодарно, а потом укладываясь в эту ладонь щекою.В синих бионических глазах блеснули слёзы.—?Помоги мне. Пожалуйста. Я постараюсь отделаться от Армитажа как можно быстрее,?— рыжик поднял голову и посмотрел на Мэтта с отчаянной нежностью. —?И вернусь к тебе.Мэтт неопределенно крякнул на все сказанное мышонышем. Рыжий прав, надо избавиться от злобного и гавкающего хвоста в виде Хакса, ведь мало ли, что ему в голову взбредет?— запрет еще непослушного братца, под арест посадив, и ищи его потом.А Мэтт бы искал. Обшарил бы весь корабль, вынюхав мальца из любой гребаной норы.И вроде все так сладко да гладко, и никакого подвоха… Но подозрительность все еще не отпустила.Мэтт щурится, прикидывая для себя, стоит ли идти у Тэчи на поводу, и приходит к единственно верному решению?— стоит. Рисков, по сути, никаких?— все равно говнюк вернется. А если нет?— опять-таки будет пойман, и неважно, как и когда, главное, что уже по-настоящему жестоко и расчетливо.Двигаться лень, думать лень тоже. Малыш льнет к руке щекой и Мэтту не хочется его ударить. Вместо этого он большим пальцем трет засохшее пятно спермы, ногтем поддевая пленку, и одобрительно кивает головой.—?Умойся. Вряд ли генерал Хакс будет рад видеть твое ?неуставное? непотребство. Комбез тебе найду, у меня остались старые.Видеть в этих синющих глазах слезы невыносимо?— на мордашке самое трогательное выражение, ну и мерзость… Мэтт не переносит слюнопускательства вне постели, не очень понимает, как расценивать слезы и уж тем более как на них реагировать, когда так, когда они связаны с прошением. Мышоныш звучит отчаянно, ему против воли верится и Мэтт сам на себя зол за свою неспособность противостоять опять и снова. Манипулятор, крифф, не отпускал бы, по новой в шкаф запрятав и заперев, но кому нужны проблемы с генералом, о безжалостности которого ходят легенды локального масштаба?Вздохнув, Мэтт нашел в себе силы хотя бы просто отвернуться, чтобы и дальше не проваливаться в этот препарирующий и полный воды взгляд. В шкафу действительно были подходящие вещи: рыжий, при всей своей субтильности, достаточно высок, а там, где недобирает?— подкатает рукава да штанины, Хаксу для отмазки точно сойдет.Он находит один из старых комплектов, темно-болотного цвета, но с именной нашивкой?— к хаттам ее, Мэтт зубами ее срывает, нитки поддев. Рыжему надо спрятать горло?— это тоже не беда, ворот у комбеза высокий, поднимет да подденет мелким крючком. А вот что делать со всем его изрядно потасканным видом?Мэтт обернулся, глядя на свое персональное ?неуставное?, прошелся взглядом вдоль и поперек, запнувшись о все самые яркие места и метки… И понадеялся, что генерал всея Ордена не настолько внимателен, как его малюют.—?Держи,?— Мэтт легко кинул рыжему одежду. —?Тебе бы сначала вымыться… Но обойдешься. Не в мою смену.Не хотелось, чтобы малец смывал с тела запах и всю грязь. Да, будет зудеть, да, неприятно, но, крифф его раздери, Мэтту хотелось самолично это все с него смыть и слизать, но времени не было совсем. Так не одному же мучиться?—?Одевайся и выметайся поживее,?— он подмигнул крысенышу, снимая блокировку с двери. —?Не хочу знать уровень ?рыжей угрозы?.—?Крифф тебя раздери… Брендол! —?Тэчи выпал из вентиляционной шахты прямо под ноги генералу, ткнувшись губёшками в блестящий начищенный сапог.Ещё час назад эти губы целовал Мэтт, и вот на тебе.—?Где ты был?! —?у Армитажа, кажись, шерсть стояла дыбом от ярости.Мэтт отпустил. Не особо охотно, и взгляд его был полон сомнения, но всё же отпустил. Его комбинезон был широк в плечах, штанины чуть длинноваты?— пришлось закатать, и шея болталась в вороте как неродная, но в целом вышло неплохо. И что особенно хорошо?— комбинезон пах Мэттом, создавая иллюзию защищённости и его присутствия.—?Я очень быстро,?— шепнул Тэчи на ухо технику, сжимая его шею в кольце рук, выцеловывая щёки, взъерошивая волосы. Дурацкий брат! Надо сказать Армитажу, чтобы отъебался от него. Он уже взрослый, самостоятельный. И он теперь не один.Пришлось задумчиво поковырять панель в стене, пропуская патрульный наряд. Если кто-то из штурмовиков обратил внимание на раздраеный вид техника?— взлохмаченные спутанные волосы, безумные глаза, странные пятна на лице и босые ноги, то они и слова не сказали. А генерал Хакс сказал.—?Что с тобой?.. —?нотки растерянного ужаса прошили вопрос, и тут уже начал паниковать Тэчи.—?Всё хорошо. Я просто гулял. Прости, знаю, знаю… Но я с тоски тут дох.Каждый вопрос, который не успевал быть произнесённым вслух, Тэчи перехватывал заранее заготовленным ответом.—?Я испачкал шмотки, пришлось выкинуть их в утилизатор. Взял на складе комбез и еды там же. Я больше не буду, честное слово.Рыжик тараторил, и Армитаж не перебивал. Его взгляд выхватывал и отмечал каждую отклоняющуюся от нормы деталь. А их было множество. Царапины, синяки, запёкшаяся кровь под кромкой ногтей…Братишка говорил слаженно, как будто репетировал. Как будто кто-то заготовил для него речь и заставил выучить на случай допроса. Ох… Да что же такое с этим дурачком. Опять и снова. Опять у какой-то твари встало на возможность помучить и попользовать беззащитного Брендола.Папашка дал ему своё имя, и на этом всё. Своей доверчивостью, смешливостью и беззащитностью Брэн был в мать, просто копия. Так же отчаянно защищала третировавшего её отца. И кончилось всё ой как плохо.Тэчи вошёл в раж, придавая своим извинениям и объяснениям объём и краски. Он облажался?— Армитаж за целый год не слышал от него больше слов, чем за эти три минуты. А когда вертлявый Тэчи начал вертеть головой и размахивать руками, то от дёрганья расстегнулся воротничок и съехал набок, обнажив отпечатки пальцев на тонкой шее.Армитаж присел на корточки рядом с братом и, протянув руку, отогнул край воротника.Тэчи оцепенел. Сглотнул слюну.—?Я упал,?— сипло соврал он.—?Ага. В чью-то руку.Пальцы, спрятанные в тонкой чёрной коже перчаток, легли на подбородок.—?Ты врёшь мне. Но не бойся. Я не накажу тебя. Я накажу тех, кто посмел тебя тронуть. И кто заставил тебя покрывать их чудовищные поступки. Накажу самым жестоким образом. Ты будешь в безопасности со мной, Брендол. Зря я упрятал тебя в эту дыру. Моя вина. Но я всё исправлю, братишка.Ох, крифф…Множество возможных вариантов дальнейших действий пронеслись в голове. Тэчи решил, что скажет правду. Частично. Что у него есть любовник (нет, ну, а что? он взрослый, имеет право!), что их игры немного превышают границы общепринятого, но… Это их личное дело в конце концов! И не суй свой нос в мою жизнь, Армитаж!Но вместо этого он вскочил на ноги, запрыгнул на приборную панель и уже собирался дать дёру назад в ?воздушку?, когда округлый заряд парализатора ударил в спину.—?Я помогу тебе,?— это было последнее, что услышал Тэчи, шлёпаясь на пол.И пришла темнота.