Эпилог (1/1)

Робин вынырнул из кустов с каким-то кулем подмышкой, полупридушенным гусем и словами: — Как быстро, однако, распространилась весть, что Хэрн снова призвал себе сына, то есть меня! Гай бросил на землю охапку хвороста, что насобирал для костра, и воззрился на Робина с удивлением. — А ты где был? Оставил мне записку, что скоро будешь, и улизнул с утра. — Ходил к старой Берте узнать, готово ли, — последовал загадочный ответ. — Робин Локсли, ты с ума сошел? Тебя же могли… — Нет, не могли. Кстати, там все думают, что страшный и ужасный оборотень из Торнтона — это ты. Гай только фыркнул. — Еще бы они так не подумали! Я же всегда во всем был виноват, и в первую очередь — для тебя и твоих! Так что не удивляюсь, что и это оборотничество мне приписали. — Да ладно тебе, не всегда и не во всем. И не для меня! Особенно не для меня, Гай. — Угу… так я тебе и поверил. — Поверь, Гай, просто поверь. — Ладно… а зачем ты ходил к этой… Берте? — Потому что не мог не пойти, и это очень важно. — Что ты опять задумал? И где ты птицу спер? У нее? — Гай сокрушенно покачал головой, а Робин, ни мало не смутившись, продолжал: — Ничего такого я не задумывал, я подарок тебе забрал. И с этими словами вытряхнул из мешка то, ради чего он старался добыть шерсть. Гай онемел, глядя на добротный темный зимний плащ. Робин пояснил: — Твой старый совсем не грел уже, вот я и подумал, что нужен новый — я не хотел повторения твой болезни прошлой зимой. Ну, что ты на меня так смотришь? — Ну, теперь-то мне это не грозит — сам знаешь, по каким причинам. — Однако теплый плащ не помешает все равно. Хотя бы в качестве одеяла. — Да тут на двоих хватит… Спасибо! — уже совсем смущенно произнес Гай и, чтобы как-то скрыть эту свою неловкость, принялся разводить костер. Однако слова Робина заставили его вскинуть голову: — Тогда и испытаем это одеяло сегодня же! Глядя на него, нагло и совершенно бесстыдно улыбающегося, Гай попытался отогнать собственные далекие от целомудрия мысли: — Ты лучше скажи, что мы делать будем, когда сюда бывшие твои припрутся и, боюсь, что с прежними намерениями? А что-то мне подсказывает, сие произойдет весьма скоро.— Как что делать? Встречать. И говорить, что прежнего не будет. Второй раз я не собираюсь, как ты говоришь, лезть в эту бодягу.— Что-то мне сомнительно: во-первых, относительно тебя, а во-вторых, относительно твоих бывших приятелей. — А ты не сомневайся. Гай, у сыновей Хэрна много разных дел, кроме того, чем я раньше… Я тебе потихоньку все объясню, и расскажу, и тем более покажу, так что ты быстро поймешь, что тут к чему. — Ну, если так, то… Но, Робин, как бы там ни было, если они появятся, ты сразу-то широко не улыбайся, дай людям в себя прийти… хотя бы от новости, что Сын Хэрна это опять ты. Я уж про другое молчу.— Хорошо, только насчет широко улыбаться, тебя, друг мой и брат, это тоже теперь касается, — не удержался от шпильки Робин, устраиваясь поудобнее на камне и глядя, как Гай разводит костер на берегу озера. — Кстати, а как ты собираешься им еще и этот факт преподнести? — Гай в ответ как раз-таки широко улыбнулся, обнажив белоснежные клыки. — Не говоря уже про меня. Робин некоторое время молча любовался на него, такого же, как и много лет назад. Да, сейчас перед ним был все тот же Гай Гизборн с которым он столкнулся тогда в лесу и не знал, что в тот момент он встретил своего Хранителя. Только несколько седых прядей в волосах, обрамляющих красивое лицо рыцаря, свидетельствовали о том, что все-таки прошло двенадцать лет, и Робин понимал, что они уже никуда не исчезнут. Останутся, как напоминание. Робин улыбнулся: — А никак. Я просто хочу провести всю свою оставшуюся жизнь с тобой и уж точно быть счастливым. И единственное, что мне нужно — это твое на то согласие. Что скажешь?— А что я, по-твоему, тут тогда делаю, м? — Гай уселся рядом.— Вот и замечательно. А что по этому поводу думают остальные — мне плевать, — заявил Робин, притянув его к себе. Сегодня ночью их тела будут сплетаться в свете пламени костра со всей страстью, на которую они способны. И никто не сможет им помешать. ***Треск кустов стих вдалеке. Двое переглянулись. — Мне кажется, что насчет пятидесяти галлонов человеческой крови ты им зря сказал. — Думаешь? Веселый смех спугнул маленькую красногрудую птичку, и она вспорхнула в небо с недовольным писком. Но тем двоим было не до возмущений лесной певуньи.***В канун Самайна аббатство Керклис было разбужено страшным криком, и сбежавшиеся монахини обнаружили в церкви скрюченное тело, лежащее в нарисованном мелом круге. А снаружи, у белой черты, они увидели длинную стрелу с пестрым оперением, рядом был воткнут меч. Прямо в каменную плиту. На лице несчастной, в которой они с трудом признали леди Ровену, навсегда застыло выражение неописуемого ужаса, а волосы были абсолютно белыми.