Часть 3 (1/1)
Они сразу сошлись на почве большой и безграничной любви. Любви к жестким шуткам и подколам. Когда Санхен поставил обложку одной самой жестяцкой манги Джинену на телефон, Чонсан чуть не лопнул от смеха, глядя, как округляются глаза их маннэ. Влетело им тогда обоим от Ыджина знатно, хотя Чонсан был тут и ни при чем.Просто так как-то сразу повелось: где Санхен, там и Чонсан. Ыджин оградился от них всех, и его за это никто не винил: на нем держалось все их существование. Один Ыджин знал, где берется провизия и как подземное помещение наполняется воздухом. Ыджин первый разобрался с внутренним строением комнат, нашел карты, расшифровывал списки условных сигналов и учился обращаться с техникой, которой огромный подвал был буквально напичкан. Именно Ыджину каждый из них был обязан жизнью — даже Чонсан, сколько бы он не ворчал на него, понимал это.Хекджин непонятно каким образом притерся к Джинену (Санхен шутил, что на почве общей тупости), и Ыджин остался за бортом.
По сути дела они должны были стать командой, кулаком из пяти пальцев, но по факту они стали никем. Случайно, по ошибке забытая горсточка живых существ в мире, где стало тихо — только дозиметры гудят.
Чонсан никогда не позволял себе задумываться об этом. По негласному правилу каждый из них вел себя так, будто родился в этом бункере, будто так с самого начала мира было заведено: завтраки в металлической кухне, дежурства, слежка за безмолвными экранами, попытки связаться с остальными убежищами, список которых Санхен случайно нашел, когда ночью свернул не в тот коридор и перепутал туалет с не открытой раньше дверью.Еще Санхен рассказал, что у него сестра учится в Америке. Это была их первая совместная смена — тогда на экранах еще периодически случалась активность и уровень радиации не зашкаливал (они даже не знали, что это за датчики, потому что обратили на них внимание только тогда, когда все стрелки рванули к максимуму). Чонсану о себе рассказать было нечего. Он видел, как дом, в котором он прожил 23 года, развалился — просто осел бетонными осколками, сравниваясь с землей.Небо взрывалось.Асфальт взрывался кровавыми пятнами.Просто так легче. По-детски представить себе, что ничего не было, и пытаться как-то жить дальше, даже если смысла абсолютно нет. Спрятаться от всего под толстое махровое полотенце — очень по-взрослому, но сойти с ума и перерезать Санхену ночью глотку кухонным ножом, наверное, все-таки хуже.Санхен возвращается часа через два — серьезный, уставший, загруженный. Бухается на кровать к Чонсану, складывает на него конечности и рассказывает последние новости.Рассказывает, что запасов у них осталось недели на четыре максимум, и то, если уже затянуть пояса, но Ыджин обнаружил еще один коридор с закрытым доступом, такой же, как и на складе с едой, так что если Санхен взломает, то не все потеряно.Рассказывает, что Ыджин нашел как связать с Центром безопасности, но в ответ на сигнал глухо и непонятно: то ли сигнала нет, то ли в Центре никто не отвечает, то ли аппаратура у них сломана. Хотя последнее вряд ли — ведь экраны продолжают показывать что снаружи.
Рассказывает, что Джинен, когда Чонсан был на дежурстве, нашел в одной из запечатанных комнат что-то на подобие защитных костюмов, а значит, есть шанс вылезти на поверхность.— Ыджин сейчас разбирается с ними. Обложился снова книжками, — низкий голос Санхена убаюкивает и ласкает, словно он рассказывает сказку или пересказывает фантастический фильм; Чонсан устраивается у него на плече и водит пальцами по голой груди в вырезе расстегнутой рубашки.
— Ыджин хочет выбраться на поверхность?— А кто не хочет? — устало отзывается Санхен и трет виски пальцами. — Толку тут сидеть.Чонсан молчит, царапает ногтем: на коже остается красный след, чуть вспухает и наливается кровью.— Ауч. Ты чего делаешь? — Санхен шлепает Чонсана по спине, но с плеча не сталкивает.
— Мы с тобой первые пойдем? — Чонсан продолжает вырисовывать странные узоры: то гладит, то царапает. Прислушиваться к тому, как изменяется дыхание Санхена и напрягаются мышцы, куда интересней, чем выслушивать об очередных свершениях Ыджина.— А кто еще? Уже забил нам первую очередь. Костюмов больше десяти штук, Ыджин разобрал один до деталек. Говорит, что если радиация упадет хотя бы на пару делений, можно будет попробовать. — Санхен морщится, когда Чонсан царапает близко к соску, и дергает за кудрявый локон, что щекочет ему плечо. — Да прекрати царапаться, гад.
Чонсан фыркает и дергает головой, зная, что его кудри непременно полезут Санхену в рот. Санхен начинает отплевываться в следующую секунду и все-таки сталкивает его с себя, вдавливает лицом в подушку, дергая за кудрявые патлы.— Сегодня с извращениями? — хохочет Чонсан, пытаясь вырваться; Санхен наваливается на него всем телом, кусает за плечи, но волосы отпускает, чтобы Чонсан в этой подушке не задохнулся. Дыхание Санхена отдается по коже теплом; он сам весь всегда очень теплый, что для вечно мерзнущего Чонсана очень кстати.— Если захочешь, то будем с извращениями.Чонсан изворачивается под Санхеном, как гусеничка, чтобы повернуться лицом. Глаза у Санхена потемневшие, зрачки расширены; Чонсан запускает ладонь ему в волосы и чуть оттягивает назад. Улыбается.— Хочу.Про Ыджина сегодня они точно разговаривать больше не будут.
Может, это не совсем правильные и уместные в данной ситуации отношения, но Чонсан бы их ни на что не променял.Каждый раз Санхен трахается, как последний. У Чонсана кружится голова, когда Санхен подхватывает его под бедрами; он обвивает ногами санхенову талию, цепляется за плечи; больше всего ему хочется уткнуться Санхену в изгиб шеи и дышать, дышать Санхеном, пока не задохнется.Война снаружи. Война у Чонсана внутри.Санхен наклоняется к нему низко-низко, тычется в губы и целует как всегда — немножко со злостью и очень отчаянно, будто через секунду они распрощаются на целую вечность.Чонсану не хочется думать, что такое однажды случится.Чонсану вообще не хочется думать.Он стонет Санхену в губы, царапает плечи.
В соседней комнате Хекджин с плохо разбираемыми матами стучит кулаком по общей стенке.