Часть 11 (1/1)

Тестирование связи на прошлой неделе можно было с чистой совестью назвать провальным. Фран наотрез отказался разговаривать с Мукуро, Хром совершенно не могла сосредоточиться, пытаясь скрыть свои мысли, они роились над ее головой грязным шерстяным комом, потом его намочила морская вода и все стало совсем плохо. Разочарование Мукуро вылилось язвительными комментариями и отравило атмосферу на добрые несколько дней. Вопросы Франа тонули в мрачном омуте этого упаднического настроения, сотрудничать Мукуро не собирался. Весь прекрасный песочный замок понимания, который Фран построил себе, надеясь на взаимность, оказался призрачным и непрочным, воды реальности размыли его в мгновение ока. Хотелось неповиновения и ясности. Но за неделю злость Франа выветрилась, осталась только обида, она сквозила в каждом дне, оказывалась на дне кружки за обедом и в собственном отражении в ванной, в едва теплой воде в душе и в ровном дыхании, которое Фран тщательно контролировал перед сном. Чтобы Мукуро ничего не заподозрил, конечно. Фран лежал без сна целыми часами, пока не засыпал сам Мукуро, пока не развеивался его туманный щит и не открывалась истинная проблема, с которой Мукуро приходилось сосуществовать каждый прожитый день.– В Диснейленде есть специальные лифты, которые отвозят маскотов под землю, чтобы никто не видел, как они меняются. А ночью ожившие толстые костюмы Микки Мауса и Джессики Рэббит выходят наружу, чтобы захватить новые тела. Давайте поедем в Диснейленд? Меня захватит Микки Маус, а вас – Джессика, – сегодня Франу хотелось говорить. Слова лились из него сплошным потоком, будто разобрали плотину и теперь воду ничем не сдержать. Он молчал почти неделю, так что теперь все случайные факты следовало вкачать прямо Мукуро в голову. Фран получал от этого настоящее болезненное удовольствие. От того, как Мукуро морщится и отходит все дальше, но слова настойчивыми птицами вьются вокруг и поклевывают его мозг. Франу казалось, он даже видит этих птиц, воронкой кружащихся над Мукуро.– Раздельщики селедки должны были жить отдельно, им не рекомендовалось даже жениться, чтобы жены не разболтали секрет разделки горькой селедки. А вы хотите жениться? Если что, селедка, отбившаяся от косяка, испытывает большой стресс и обязательно гибнет.Мукуро бессловесной мыслью отправил Хром в ее комнату и продолжил удаляться к дальней границе школы, а Фран просто сел прямо на землю и заговорил снова. Хром слышала его прекрасно, он чувствовал, как она иногда улыбается там, у себя в мыслях. Мукуро не улыбался. Кажется, Фран давно превысил лимит толерантности: у Мукуро страшно болела голова, болезненные волны распространялись, как далекий колокольный звон, но Фран глушил их собственной звуковой вибрацией.– Вы же идете ужинать? А вы знали, что в Африке прямо на улице при вас готовят баранью голову. Ее сначала опаляют на огне, потом жарят, переворачивая палочкой, а затем распиливают надвое, но не до конца, чтобы барашек продолжал смотреть в обе стороны, как сиамские близнецы. У него совсем запекаются глаза, поэтому он, наверное, ничего не видит, а мозги внутри не прожариваются. Вам кладут все это в пакетик, и можете идти наслаждаться едой.Сам Фран уже ужинал, поэтому бараньи головы его не смущали, хотя природная брезгливость не позволяла ему прикасаться даже к креветкам. Из-за множества лапок. Для верности Фран отправил Мукуро визуальный образ сиамского барана, поместив его на вершину своего любимого столба на рыночной площади. Фран даже соорудил из него карусель: на самом верху вертелась нанизанная на штырь человеческая голова, пониже – колесо от старой телеги, и на нем уже – бараньи головы на потертых бечевках. Головы стукались друг о друга, летели то высоко, то низко, сталкивались глазами и носами. В общем, совершенно чудесная забава, горожанам внизу очень нравилось. Но Мукуро почему-то обрубил связь. Будто выключил телевизор, экран мигнул серым шумом и погас.– Еще раз покажешь мне это, и я прослежу, чтобы до конца жизни ты ел исключительно бараньи мозги, – пообещал Мукуро и пропал с радаров. Где-то наверху вздохнула Хром – ей тоже не понравилось. С ней Франу все еще было сложновато поддерживать связь, постоянно случались помехи, будто нить к яблоку Ариадны идет сквозь лабиринт, петляя и путаясь. Зато сигнал Мукуро был всегда чистый. Наверное, с его стороны это выглядело иначе, но Фран видел его мысли проносящимися поездами: они летели по бесконечной железной дороге, уходящей круто вниз на границе взгляда. У Франа поезда не получались, только гигантские гусеницы и ветхие дрезины, которые приходилось долго катить, чтобы они набрали скорость и рухнули в обрыв, из которого приходили поезда. За несколько дней им троим удалось создать целый Бермудский треугольник, накрывающий общим ментальным полем все пространство школы. Этого Мукуро было мало, он отправлял Франа все дальше, жаловался на медленных гусениц, на минотавров в лабиринте, а вот свою дорогую японскую куклу почему-то совсем не ругал. Все это казалось Франу несправедливым и совершенно не приближало к пониманию дел Мукуро.***Мукуро сидел один, без своей малолетней свиты. Похожий на сумрачную неясную тень, ментальный оттиск кого-то из телепатов, уже ушедших в корпус, он неторопливо ужинал. Медленно и аккуратно, словно вокруг не обшарпанная столовая, а мишленовский ресторан. Бьякуран давно доел и теперь просто наблюдал за ним, положив подбородок на сплетенные пальцы. Мукуро был хорош, как нераспакованный подарок, таинственен, как запертая дверь в стене, и ни разу не взглянул на Бьякурана, так что было очевидно: он заметил. Бьякуран досмотрел до конца, и только когда Мукуро отложил приборы – изобразил самую доброжелательную из своих улыбок и подошел.– Я припас для тебя персик, любишь их? – Бьякуран протянул руку с персиком, и Мукуро взглянул на нее, как принцесса на жабью кожу: с отвращением. – Ты такой суровый, – кокетливо посетовал Бьякуран и положил персик на стол. Мукуро немедленно встал. – Я провожу тебя до корпуса, не против?– Нет, благодарю, – холодно ответил Мукуро и поспешил к выходу, но Бьякуран уже шел рядом, довольный собой и удачным стечением обстоятельств: Мукуро почти никогда не встречался ему в одиночестве.– Ну зачем ты так? Скоро нам придется проводить вместе много времени, я хочу узнать тебя получше. Мы станем отличными друзьями.Спускались сумерки, и Бьякуран сиял с каждой минутой все ослепительнее, как включившиеся фонари. А Мукуро все больше темнел, как ночное небо, только бледное лицо не давало ему слиться с окружающим пейзажем. Бьякуран находил это очаровательным. Весь их тандем, все эти гармоничные полутона, элегантное черно-белое сочетание их образов. Все же они чудесно подходили друг другу, сплошное эстетическое наслаждение.– Боюсь, у меня другие планы, Бьякуран, – отозвался Мукуро с ядовитой вежливостью, от которой у нормального человека немедленно разъело бы язык. Мукуро нельзя было коснуться, не отравившись, но Бьякуран не выходил без антидота.– Боюсь, тебе придется их поменять.Бьякуран говорил ласково, и голос лился, будто вязкий кисель, обволакивал, сгущал воздух, лип к рукам и горлу, и каждая попавшаяся муха скоро переставала дергаться.– И что же меня заставит?Они вышли на дорожку у хозяйственных построек, хлипких старых зданий, между которыми залегала темнота, но фонари загоняли ее глубоко внутрь безжалостным искусственным светом. До корпуса было далеко, бежать Мукуро было некуда, эта мысль подсвечивала Бьякурана изнутри, как маяк, к которому рано или поздно приплывут все корабли, если не хотят разбиться. И Мукуро это тоже было совершенно очевидно, поэтому ему следовало взять тот персик и сменить тактику с неприятия хотя бы на неопределенность. Бьякурану хотелось легкости и игры, он видел в Мукуро и то, и другое, но в который раз Мукуро упорствовал и совсем не желал начать наконец партию.– Брось, дорогой, мы оба знаем, что ты будешь моим, потому что я хочу тебя. Нужно подождать всего пару месяцев – и мне дадут все, что я попрошу.– Но я не хочу. Какими словами я должен говорить с тобой, чтобы ты меня понял?Бьякуран начал выходить из себя. Облако раздражения налетело на его райский остров с белым сверкающим песком, корабль вдалеке понесся на острые прибрежные скалы, сладкоголосые сирены замолкли. Бьякуран теребил пальцами в кармане заготовленную сережку – символ принадлежности. Он бы проколол Мукуро ухо сам сразу после выпуска, и боль связала бы их узами покорности. Бьякуран наклонился к Мукуро и интимно прошептал:– Я заберу тебя, Мукуро. По-хорошему или силой.Мукуро отпрянул так, словно Бьякуран был заражен чумой, и тут же развернулся. На его лице собралась вся прекрасная мощь бушующей океанской бездны, из которой на Бьякурана смотрело угольными пылающими глазами нечто потустороннее, мертвое и безумное.– Я планирую умереть от отвращения, если ты когда-нибудь прикоснешься ко мне. А затем я приду тебя убивать и начну с твоего мерзкого лица. Меня тошнит даже от мысли о том, чтобы смотреть на твой ментальный щит. На твоем месте я отошел бы подальше, чтобы не запачкаться.Мукуро пренебрежительно поморщился, на лицо вернулось человеческое выражение, а в следующий момент он уже шел прочь, стремительный, как легкий фрегат на полных парусах. Бьякуран наблюдал за ним несколько секунд, желая кары небес, но кара не случилась, и он в сердцах швырнул зажатую в кулаке сережку куда-то во тьму. Этот упрямый корабль предпочитал разбиться о рифы, в планы Бьякурана это совсем не входило, а значит – не входило и в планы всего мироздания.***Из-за аварии на развязке в окрестностях Милана машина застряла в пробке, и Дино, как ни торопился, к ужину опоздал. Когда он втащил набитый подарками рюкзак в свою комнату и кое-как переоделся в форменный костюм, плюнув на галстук, который в спешке никак не хотел нормально завязываться, часы на капелле с гулким буханьем отсчитали восемь. Дино мысленно дорисовал гигантскую кукушку с головой Бьякурана, которая на тугой пружине выскакивает из дверей капеллы, будто черт из табакерки, и хихикает: ?Ку-ку, Каваллоне!?. Младшекурсники, которые всегда приходили в столовую позже, уже разбредались стайками голубых соек – такие же синие и взъерошенные и так же бормотали и иногда вскрикивали своими детскими ломающимися голосами. Скуало не было видно, но он всегда заглатывал еду, как последний раз, и долго не задерживался; поэтому Дино решил, что искать удачи в столовой бессмысленно и отправился сразу на кухню. Он привез для Марии Грации подарок – маленькую золотую булавку со стрекозой из цветных стекляшек. Это явно было больше, чем когда-либо дарил ей недотепа Нджулино. Мария Грация так растрогалась, что помогла Дино завязать галстук, кое-как пригладила волосы мокрыми руками с запахом кухонного полотенца и дала с собой большую тарелку паэльи, даже разрешив выковырять оттуда всех улиток.Нагруженный паэльей и сэндвичем с каким-то очень липким текучим сыром, Дино выбрался на воздух. Сквер перед хозяйственным корпусом стихал, запах акации пронизывал сизые тусклые сумерки золотыми нитями, и в этом запахе было столько одиночества и тревожной тоски, что сердце Дино вдруг на секунду ухнуло вниз и шмякнулось оземь вместе с сэндвичем. Он присел, чтобы подобрать развалившиеся куски чабатты, а когда поднялся, то увидел Мукуро и Бьякурана.Они брели мимо хозяйственных построек и оттуда, конечно, никого не замечали. Дино не слышно было, о чем они говорят, но он знал это выражение – в лице Мукуро, во всем его теле, натянутом, как слишком тонкая леска, на которую клюнула слишком большая рыба. Бьякуран щурил глаза в узкие морщинистые полоски, а Мукуро смотрел рассеянным нетерпеливым взглядом перед собой. Дино решительно бросил грязный сэндвич прямо в тарелку с паэльей и пошел за ними. Контролировать эмпатию получалось плохо, от Бьякурана расползались такие давящие, тягостные ментальные волны, от Мукуро фонило раздражением, все сплеталось в упругий клубок, и эмоции Дино против воли подстраивались под них и отталкивались, как одинаково заряженные полюса магнита. Дино вяз, как вязнешь во сне ногами в густом воздухе, когда пытаешься бежать, борясь за каждый шаг. Ему понадобилось огромное усилие, чтобы поднять щиты, и вовремя – потому что Бьякуран интимно наклонился к самому уху Мукуро. Видимо, его слова упали последней каплей в чашу терпения, она просто перелилась через край. Мукуро остановился как вкопаный, отшатнулся так резко, что Дино сам будто налетел на невидимую стену, и ответил что-то, полное глубочайшей неприязни, которой сквозил каждый его вдох, каждое подрагивание ресниц. А затем развернулся и пошел прочь.Бьякуран взмахнул рукой, словно собирался закинуть лассо и тащить Мукуро обратно в петле. Когда клубок эмоций развалился и ноги Дино перестали вязнуть в земле, он бросился бегом, чтобы нагнать Бьякурана, но тот и не думал уходить – так и стоял посреди дороги, опустив голову, фонарь выбелил ему волосы, а сумерки бросили на лицо тень. Дино никогда не видел его таким – мраморной маской, выточенной из холодного гнева, глаза выцвели и потемнели, рот поник и изогнулся, как лепесток безнадежно увядшей лилии. Если бы бедняжка Юни увидела сейчас твою сахарную рожу, мстительно подумал Дино, подходя вплотную, вот она испугалась бы! Жаль, что никто не видит.– Эй, ты! – сказал Дино.Еще мгновение Бьякуран пялился на него неузнающе, а потом тень сдуло порывом ветра и его лицо расцвело, засияло привычной фальшиво-радостной улыбкой, от которой у Дино скрипело на зубах.– О, Дино Каваллоне! Вернулся, значит? Я и соскучиться еще не успел! – он взглянул на тарелку в руках Дино, где безнадежно смешались в кашу паэлья, сэндвич и песок, и добавил: – Это что, твой ужин? Выглядит не очень-то аппетитно.Но Дино не позволил увлечь себя в бессмысленную пикировку.– Если я размажу все это по тебе – как, сможешь такое предсказать, а?! – он ткнул краем тарелки Бьякурану в грудь, прямо в хрустящую от крахмала рубашку. Бьякуран придержал тарелку кончиком пальца и укоризненно закачал головой:– Ай-яй-яй, Дино Каваллоне, ведь не тебе потом отстирывать, неужели тебя совсем не волнует, что наши милые работницы сотрут об это пятно свои нежные руки? Я думал, ты за всех на свете волнуешься, – он вкрадчиво понизил голос, – особенно за тех, кто тебя вообще не должен касаться.– Слушай, – проговорил Дино, чувствуя, как гнев ферментируется внутри него и начинает бродить, сначала молодым кислым вином, потом белой граппой, а потом прорастает виноградной лозой, и щупальца ползут, ползут цепкими усами по пищеводу, листья распускаются в горле и мешают дышать. – Ты бы оставил Мукуро в покое. Не гневи господа, в самом деле.– Я? – изумился Бьякуран и заулыбался еще шире. – Что ты, как я могу? Он же мой телепат!– Черта с два! – ствол лозы разбух и скрутился, завернувшись кряжистым драконом. Дино позволил листьям и гроздьям прорваться из своего рта: – Не хочет он в твою команду, не видишь, что ли?! Да кто вообще захотел бы! Ты же высосешь и разрушишь его раньше, чем он выйдет за порог академии! Лучше сразу вышибить себе мозги, чем кормить ими тебя!– Вот как, – деликатно поддакнул Бьякуран.– Именно! Или ты надеешься долго продержаться?! Можешь не надеяться, ты уже ненормальный, безумие – вон оно, за углом! И Мукуро за этот угол я тебе затащить не позволю!Дино умолк, чтобы перевести дыхание, хотя внутри клокотали еще слова, болезненные, ревнивые, яростные, а еще клокотал страх неизбежности – извивался змеей, которую должен был пронзить сияющим солнечным копьем всадник Веры верхом на кобылице божьего суда.– Неужели, – опять ласково подбодрил его Бьякуран, а потом вдруг переменился в лице. Уже знакомая тень сковала черты, и теплый, карамельный голос упал гильотиной. – Знаешь, мне что-то начали немного надоедать эти брачные танцы. Как хорошо, что есть такая замечательная вещь, как предопределенность, верно? – Бьякуран улыбнулся, но в улыбке не осталось ни следа фальшивой радости. – Всего месяц-другой – и мой прекрасный Мукуро больше не сможет капризничать. Он будет делать все, что я прикажу.– Это мы еще посмотрим, – просто сказал Дино. Разговаривать с таким Бьякураном, искренним в своем безумии, было легче. Такой Бьякуран мог напугать кого угодно, но избавил Дино от всякого страха.– У тебя есть варианты? – Бьякуран рассмеялся. – С удовольствием посмотрю, в последнее время мои видения приятны, но несколько однообразны. – Зато под собственным носом ты ничего не видишь, – напомнил Дино мстительно. Бьякуран сдвинул брови.– Как некрасиво тыкать человека в его слабости, Дино Каваллоне! Я же молчу, что у тебя шнурок развязался, – он вернул всю фальшь одним махом и пошел спиной вперед, отдаляясь, прячась в густеющие сумерки. – Ты такой злой, потому что голодный, лучше поужинай, пока совсем не озверел…– Да когда ты сдохнешь наконец! – заорал Дино и швырнул ему вслед тарелку. Швырнул метко, она обязательно должна была попасть в голову, но Бьякуран, конечно, увернулся – может, предвидел, а может, просто повезло.– Ужас, ужас… – некоторое время еще слышался его удаляющийся смех, а потом сумерки заглушили все звуки и окончательно проглотили и Бьякурана, и его самого. Реальность осталась только в пятнах фонарного света, по которым Дино отправился обратно в корпус оракулов, как по лунной дорожке, ругая себя, на чем свет стоит. Отлично, просто отлично! Это же надо было так сорваться! Он нечасто терял контроль, а вспыхнув, быстро остывал, но всякий раз потом чувствовал себя виноватым и опустошенным. Сейчас не помешали бы дыхательные практики или чайная церемония от строгой безмятежной И-Пин, но волнение никак не унималось, отстреливало иглами в кончики пальцев, а виноградные гроздья наливались соком и лопались, и вино текло реками, дорогами, ведущими со всех концов планеты в один-единственный город мечты. От гнева и испуга Дино пьянел, и страшно подумать, что сейчас творилось бы, обладай он хоть капелькой разрушительной силы.Юни и Савада спустились ему навстречу. Глядя в их одинаковые лица с ясными, честными глазами и печалью, спавшей в глубине, как карп в застоявшемся мутном пруду, Дино окончательно устыдился. Нужно было как-то замолить грехи, поэтому он начал с раздачи подарков.– Это мне? Спасибо, – удивился Цунаёши, когда Дино вручил ему огромный кусок мягкой яичной нуги с орехами – в Эстранео такую варили только на Рождество. Он был такой маленький, словно воробей, и такой неодолимый в своей простоте, что хотелось подарить ему все сладости на свете, лишь бы радовался, ведь если он загрустит – рухнут столпы миропорядка и вселенная пошатнется, а звезды, наперсники древних оракулов, поменяют свой извечный путь. Юни достался мешочек фруктов в карамели. – Как вкусно! – воскликнула она, пробуя и очень стараясь не запачкать перчатки. – Синьору… – тут она запнулась, будто выболтала что-то чересчур интимное, и закончила уже тише: – Бьякурану бы понравилось. Ничего, если я с ним поделюсь??Вот еще!? – мысленно возмутился Дино, но вслух благородно разрешил:– Конечно, – не стоило тревожить Юни их сварами – одержимость Бьякурана Мукуро наверняка и без того доставляла ей много болезненных минут. Поэтому он оставил ее и Цунаёши жевать сладости, а сам торчал в душе, почти в кипятке, отмываясь от неприятного разговора, пока не кончилась горячая вода.Около девяти заглянул Скуало. Дино выразительно шлепнул перед ним свежий, нераспечатанный выпуск ?Плейбоя?.– О! – обрадовался Скуало, хватая журнал, а когда дошло – отшвырнул его, как ядовитую гадюку. – Твою мать, Каваллоне! Жить надоело?!– Что это такое? – Цунаёши с любопытством перегнулся через стол, пытаясь разглядеть обложку.– А ты, пиздюк, засунься обратно! Мелкий еще! – рявкнул Скуало и потянул журнал к себе. Цунаёши залился таким густым румянцем, что сделался похож на вяленый помидор. Дино расхохотался, чувствуя, как на душе становится легче.– Можешь передать кое-что Ланчии? – попросил он Скуало перед уходом, вытаскивая из кармана открытку с видами Больцано, где желтые тирольские домики с покатыми крышами уютно лежали в ладонях гор. Скуало пожал плечами:– Он не возьмет.– Все равно передай, – Дино упрямо сунул ему открытку. Какая-то непокорная часть его души все еще надеялась, что при виде родных мест внутри Ланчии что-нибудь отомрет и шестерни его разума скрипуче тронутся, смазанные надеждой на возвращение. Когда Скуало ушел, Дино рухнул на диван, прикрывая глаза рукой.– Вы в порядке, Дино-сан? – робко спросил Цунаёши. Дино улыбнулся ему сквозь пальцы.– Все отлично, Цуна, не беспокойся. Я просто отдохну здесь немного, ладно? Дорога была такая долгая.– Конечно, конечно, – засуетился Цунаёши, принимаясь сгребать тетрадки. ?Плейбой? глухо шлепнулся на пол, заставив его снова мучительно покраснеть. – Я пойду позанимаюсь наверху, не буду вам мешать!Дождавшись, пока легкие ноги Цунаёши затопают вверх по лестнице, Дино перекатился на спину, сунул руки под голову и моментально задремал, а проснулся, когда часы на капелле пробили одиннадцать раз.Отбой. Смена караула. Коменданты прикалывают к рукавам кипенно-белые повязки и выходят в ночной патруль. Послушные дети, вроде Савады Цунаёши, ложатся в свои кровати и смотрят, как шевелятся тени деревьев на потолке, погружая академию на морское дно, где безмолвно и холодно и каждая тварь норовит схватить тебя щупальцами. Дино встал, преисполненный решимости, – и пошел в своем золотом доспехе, презрев всякую опасность. Где-то там, в темных переулках, наверняка бродил новый король Хибари Кёя, кидаясь на каждый шорох, но Дино верил, нутром чувствовал: даже если они встретятся, Хибари не сделает ему ни-че-го. Ничто не могло сбить Дино Каваллоне с пути.Корпус телепатов он знал хорошо. Когда у телекинетиков рухнула часть стены, а двое малышей-пирокинетиков едва не задохнулись в пожаре, Дино отселили к телепатам – и он неплохо уживался там, с осторожными и скрытными соседями, пока одному нестабильному бедняге не выпала участь проснуться от собственного кошмара в здании, полном криков боли. Только тогда Дино наконец спрятали в глубине парка, в особняке с зелеными ставнями, где прошлое неотделимо от будущего, а оракулы пьют по утрам кофе, обсуждая сводки завтрашних новостей.Но все-таки он помнил кирпичные стены этого сумрачного чистилища и окно Мукуро на втором этаже. Сколько раз бросал туда камешки, с восторгом замечая, как блики в стеклах подрагивают – значит, кто-то касается рамы, кто-то смотрит! Рядом проходила водосточная труба, и Дино ухватился за нее и полез, упираясь ногами в кронштейны. С высотой он не очень-то дружил, но потолки в типовых корпусах были низкие, и Дино карабкался, пока не сумел ухватиться за подоконник, заглядывая в окно. Снаружи в слепую черную дыру ничего было не разглядеть, поэтому Дино просто решительно и громко постучал.Внутри мелькнула тень. Потом к стеклу прижалось призрачно-белое лицо и заморгало дымчатыми, бликующими в свете фонаря глазами. Дино принялся жестикулировать, умоляя открыть, и призрак спрятался.– Теперь вы начнете считаться с моим мнением? – послышался тягучий голос Франа. Ответом ему была зловещая тишина. – Вы сказали, что после второго пришествия обязательно начнете. Это разве не второе пришествие?Еще секунда – и окно распахнулось внутрь. Мукуро держал его обеими руками, будто собирался прыгать, и не хватало только незримого кинематографичного ветра, который всколыхнул бы ему волосы перед прыжком.– Какого черта, – сказал Мукуро.– Привет, – сказал Дино. – Я скину тебя отсюда, Дино Каваллоне, – пообещал Мукуро. Фран маячил за его спиной ведьминым фамильяром.– Давайте нашлем на него монстров из-под кровати?– Не надо! – взмолился Дино. – Можно, я войду? Тут вообще-то высоковато.– Даже не вздумай, – предупредил Мукуро, отходя на шаг. Дино ухватился покрепче и кое-как втащил ноги, опасно балансируя на узком подоконнике, всклокоченный и взмокший. С облегчением потянул с плеч пиджак и начал расстегивать верхние пуговицы на рубашке.– Что тебе нужно? – резко спросил Мукуро, будто Дино творил на его глазах что-то непристойное. – Я скучал и волновался, – честно признался Дино и вдруг заметил, что Мукуро одет. И еще – что Мукуро мал форменный костюм: между рукавами пиджака и перчатками виднелись голые запястья, как черепаха, которая выросла из своего панциря. – Ты куда-то собираешься?– Наверное, на свидание, – встрял Фран, явно сбитый с толку, но горевший желанием поучаствовать. – А когда вы вернетесь? Хотите, я с вами схожу, покараулю...– Фран, – сказал Мукуро, не оглядываясь, напряженно и непререкаемо. – Подожди в коридоре.– Вы меня выгоняете?! – ужаснулся Фран. – Но там же темно и страшно, хотите, чтобы я сидел один-одинешенек, а если меня кто-нибудь заметит…– Фран!– Пожалуйста, – добавил Дино.Фран насупился. С уныло поникшими плечами, закутанный в клетчатый плед до самых глаз, поплелся из комнаты. За ним мстительно хлопнула дверь. Слышно было, как он бубнит оттуда, будто в испорченный микрофон, жалобы сливались в одну бесконечную литанию, и Мукуро яростно потер пальцами между бровей, словно надеясь изгнать из своей головы демонов. А Дино смотрел и молчал, растеряв слова, потому что вечность истекла, сорок лет скитаний вынесли иудеи, тридцать серебреников прошли семь стадий трансформации и стали золотом, а девственницы в мусульманском раю состарились и зачахли с тех пор, когда Мукуро был так близко. И выглядел он таким надрывно-усталым и одновременно собранным, что виноградные реки замедлили бег, разбившись о стены города, куда вела всякая дорога.– Ты сошел с ума? – поинтересовался Мукуро с вежливым бешенством. – Как тебе вообще такое в голову взбрело?Дино рассмеялся, смущенно зарываясь пальцами в волосы, потом вдруг вспомнил:– Я привез тебе подарок, – и вытащил из нагрудного кармана платок. Он увидел этот платок на праздничной ярмарке и долго прижимал к лицу синий шелк, убитый тоской и желанием. И угадал ведь: оттенок был точь в точь, как глаза Мукуро – пронзительного цвета океана, который наверняка накроет землю после потопа, когда наступит вечная ночь. Мукуро посмотрел на платок и снова на Дино. Он боялся волхвов, поэтому никогда не принимал дары, но попробовать стоило.– Ну… как дела? – спросил Дино, чувствуя себя полным идиотом. Разговор катастрофически не клеился.– Ты за этим пришел? – Нет, – Дино глубоко вдохнул и облизнул горячие губы, смочив русло для скованных смертельной близостью виноградных рек – и они потекли опять, вздымаясь под стенами города волнами. Он ждал вопроса ?тогда зачем??, но Мукуро не делал того, чего от него ожидали. Пришлось продолжать: – После ужина я случайно – клянусь, случайно! – видел тебя и Бьякурана, и не похоже было, что ты очень-то радуешься. Вы ругались, да?– Не помню, чтобы это тебя касалось, – Мукуро сложил руки на груди. – Но экзамены совсем скоро, а этот подонок болтает направо и налево, что ты будешь его телепатом, что ты уже – его! Он будто отравил тебя и теперь таскается, ждет, пока ты упадешь замертво и он сможет тебя забрать…– Забрать?! – от Мукуро дохнуло арктическим холодом, таким, что створки окна покрылись изморозью, а все реки должны были заледенеть, если только это не реки лавы, бурлящей на склонах вулкана, и если вулкан не извергнется – мосты не спасти. Дино пришел в отчаяние.– Зачем ты это терпишь?! Я столько раз предлагал помощь, почему ты отказываешься!– Господи, – Мукуро вдруг надломился и упал на кровать, опять сжимая пальцами переносицу. – Чем, Дино Каваллоне? Чем, по-твоему, ты можешь помочь?Дино умолк на мгновение, а потом жарким шепотом сказал:– Хочешь, я убью его?– А, ты действительно сошел с ума, – подытожил Мукуро после долгой звенящей паузы. – Ты же понимаешь, что это невозможно?– Значит, я сделаю невозможное! – упрямо воскликнул Дино.Казалось, Мукуро ждет, что Дино сейчас рассмеется и признается в нелепой шутке. Когда смеха не последовало, он поднял голову.– Ну допустим, – согласился он медленно. – А что потом?– Да плевать! – Дино взмахнул руками, отцепившись от подоконника, и едва не загремел вниз, но все-таки умудрился охватить целый мир – какая разница, что у него не было команды и никаких внятных перспектив, он все равно предлагал Мукуро этот мир, возвышаясь, как статуя Христа-искупителя, со всеми винодельнями и пекарнями, с гробницами и пустынями, с затерявшимися в океанах ковчегами, с огнями на Эйфелевой башне и крокодилами в желтых водах Амазонки. – Главное, что Бьякурана больше не будет! Разве тебе нужен оракул? Уезжай со мной, куда угодно, неважно, ты будешь свободен…Арктические льды раскололись и покрыли лицо Мукуро тонкой, сочащейся талой водой коркой усталости. В дверь комнаты занудно поскреблись. Дино смотрел на него, тяжело переводя дыхание, глотая едкую кислоту в горле.– Почему ты молчишь?– А я должен что-то сказать?Снаружи опять постучали. Тогда Мукуро встал, распрямившись, как проволока, по которой ударили молотком.– Тебе пора.– Еще даже полуночи нет! – воспротивился Дино.– На полночь у меня совершенно другие планы, – резко сказал Мукуро. Дино всегда думал, чтобы попасть в ад – нужно умереть. Оказалось, это не обязательно, если ад уже клокочет внутри, выплевывая все новых и новых голодных и жаждущих демонов.– Ну да, точно. Свидание.Мукуро секунду смотрел молча, будто окончательно забыл свою роль. Или раздумывал, хватит ли высоты второго этажа, чтобы Дино Каваллоне свернул шею. Потом вдруг выдернул из его пальцев забытый платок и повторил настойчивей:– Уходи.– Ладно, – сказал Дино, не двигаясь.– Забери свой пиджак.– Ладно.– Я уже говорил, что скину тебя отсюда?– Ладно!Дино швырнул сначала пиджак, потом, стараясь не глядеть вниз, – сырая, покрытая росой трава выглядела не очень-то мягкой и дружелюбной – выпрыгнул следом, приземлился неудачно и тут же принялся нянчить ушибленную лодыжку.?Возвращайся к себе?, – раздался голос Мукуро прямо в его голове. Дино замер на одной ноге, схватившись за другую обеими руками. – ?И учти, я узнаю, если ты попытаешься меня обмануть?.Дино возмущенно задрал голову, собираясь крикнуть, что ему не нужны никакие предупреждения, но лицо Мукуро наверху исчезло, словно крепость свернула белый флаг, раздумав капитулировать. Где-то глухо стукнула дверь.– Входи, несносный ребенок! – услышал Дино, а потом: – Так вот, если хотите знать мое мнение… – тут окно наконец захлопнулось, и Дино обессиленно беззвучно засмеялся. Отвечая ему, издалека донесся окрик:– Эй! Кто здесь? А ну стойте, паршивцы!Дино пригнулся и, подгоняемый демонами, захромал перебежками из тени в тень. Корпус оракулов, как путеводной звездой, светился только одним окном – почему-то в спальне Бьякурана.