Глава 16. Just married, happy end, но есть нюанс... (1/1)

| Часть 3 |XVIЭнджи аккуратно загнул газету, открывая страничку финансовых сводок. Он сидел на белом ?троне?, точнее, на его крышке, вальяжно закинув ноги на мраморную ванну, до краёв заполненную розовой пеной. В пене нежились коленки, пятки, ключицы и другие части тела, принадлежащие наследному принцу Дримленда, только золотые волосы он собрал в большой пучок, чтоб не намокли.— Твои родители вновь правят старушечьей страной, служа верой и правдой, аллилуйя, по случаю их освобождения о тебе заказан хвалебный молебен. Внешний долг будет погашен через пять лет, с полудня возобновлён прежний визовый режим с Граммерикой и Кранадой, толпы туристов объявятся и пополнят бюджет уже на текущей неделе. А судя по последнему отчёту аналитиков “Dreamly Herald”, наши гости выпили на свадьбе две с половиной тысячи галлонов креплёного вина, слопали шестьсот килограммов буженины, сала и копчёных языков, закусили всё ещё подсчитываемыми гектолитрами разносолов и маринадов и до кучи уничтожили почти годовой урожай картофельного пюре с зеленью. И это в статье благоразумно не упомянули жареных перепелов, белугу и деликатесную арктическую зайчатину на наш стол.— Ещё бы, нам не нужны пересмотры статистики смертности оттого, что кто-то подавился слюной, — Ксавьер приподнялся, покрытый разноцветными мыльными пузырьками. — Не подашь мне полотенце?— Вот ещё, сначала смой с себя эту мерзость.— Она хорошо пахнет, миндалём и карамелью!— Я тебя после такой грязной ванны трахать не буду!— Неужели? — Кси улыбнулся уголком рта. — Возьму на заметку...— Зелёные рябчики, я не то хотел сказать!Кого-то немедленно окатили кипятком из душевого шланга, пол был залит пеной, зубными пастами и резиновыми уточками вперемешку со смехом, толкотнёй и ругательствами. В куче мале, однако, образовалось два вполне отмытых тела, одно голое, другое не очень. То, которое ?не очень?, отфыркалось от воды, завернуло голое в единственное уцелевшее после банного штурма сухое полотенце и на руках понесло из купален во внутренний дворик, а оттуда – прямиком в спальню. Украсили уютное логово новобрачных согласно обычаю: красными цветочками с листиками и без, белыми драпировками из поддельного шёлка (настоящие шёлковые своровали горничные) и позолоченными рисовыми зёрнами (их подделать было сложно, пришлось умерить жадность, да и стража орала на всех интенсивнее). На этом коварном рисе, разбросанном повсюду, Ангел несколько раз поскользнулся, чертыхнулся крабовыми палочками и варёными павлинами, но всё-таки ухитрился устоять и уложил свою бесценную капризную ношу на кровать-альков. С надеждой тронул краешек махрового полотенца, но Кси не дал его снять, перехватив за запястье.— Свадебное путешествие назначено на раннее утро, — сказал он невозможно строгим голосом. — С банкетной площади мы успешно улизнули мимо твоих телохранителей, но полночь давно прошла, успеем ли выспаться?— Я не планировал спать, — несколько недоумённо уточнил Эндж. — Разве мы не должны сейчас?..— Мы этим уже занимались, скучно. То есть не скучно, но есть дело поважнее, — Кси обернул и заткнул полотенце вокруг себя на манер юбки. — Настало время поговорить.— Сейчас?! Да о чём? У нас будет целая жизнь на досужие сплетни и обсуждение твоих причёсок!— Это не сплетни. Ангел... спустя долгое и смутное время, кучу сожранных нервов и выпитой врагами крови – мы снова наедине. Клятвы произнесены, кольца надеты. Но это не всё, чего я от тебя ждал. В тюремной переписке было сделано много разных признаний, но признавались мы в полной тишине, терзали бумагу, сходя с ума от беспокойства, мы были в опасности... и были малость не в себе. Сможешь ли ты теперь, когда угроза смерти миновала, повторить хоть часть написанного? А не сбежать, прихватив пару крупных рубинов из моей сокровищницы...— Ну это совсем уже наглая клевета, я никогда не был грязным мелким вором! Если уж выносить, то всю сокровищницу, — он запнулся, заметив поджатые в упрёке губы Принца. — Извини, что перебил. — Один раз ты пообещал не врать, а я обещал верить. Ты говорил о сексе без чувств, а я – о любви без секса. Помнишь? Итак, давай вернёмся туда мысленно, на лесную поляну, в точку разрыва. Я тебе нужен? Можно ли обожать меня, лобызать и боготворить, не спуская при этом трусов?— Но на тебе нет сейчас трусов...— Радость моя, если я сниму полотенце, то задушу тебя им!Шапкин пожал плечами и сел у изножья алькова на длинный пуфик. Подскочил, отряхнул попу от впившихся рисинок и снова сел. Поборол порыв положить на бёдра вполне законного супруга ладони, с сожалением констатировал про себя, что брак табуировал секс с более доступными особями его вида, и вообще... со всех сторон виделись как будто одни изъяны, ограничения и запреты.— Знаю, о чём ты думаешь. Ты устал, я устал. Многие вопросы мне кажутся просто немыслимыми и неуместными. Глупыми. Но раз ты спрашиваешь сейчас, значит, до сих пор не убеждён ни в чём. Значит, тебе и правда нужны ответы. Я горячо поклянусь, что люблю, а ты горько отпарируешь, что я понятия не имею, о чём толкую, поскольку всю жизнь любил себя, а не других. Но будь с нами третейский судья, он бы спросил: ?Ксавьер, а откуда тебе-то знать, что ты этого наркомана в чёрной шапке именно любишь?? Нет-нет, молчи, это риторика, дай продолжить. У меня было достаточно времени в плену у Трдата, чтобы обмозговать все имеющиеся правила человеческих отношений, истины, постулаты и тезисы, некоторые – выдвинутые ещё древними эллинами. Что есть любовь, что – дружба, а что – взаимовыгодное партнёрство? Я хочу о тебе заботиться, отстаивать твои интересы в хозяйственных делах и перед родителями, я согласен отдать жизнь за тебя, попав в экстремально опасную ситуацию, где мне не дадут и минуты, чтобы выбрать между твоей и собственной шкурой. И если ты совершишь тяжкое преступление или просто омерзительно и аморально поступишь с кем-то – приди ко мне за помощью, и я стану твоим омерзительно-аморальным соучастником. Спрячем трупы, расчленим и понемногу растворим с помощью едких химреактивов, не напрасно же я мелким часами в хижине у деревенского знахаря ошивался. Так что это? Партнёрство? Может, дружба? Верно, крепкая дружба. Практически братство. ?А что же тогда любовь?!? – возмущённо возопишь ты. Любовь... — он всё-таки решился и протянул руку, не прикасаясь к Принцу, она повисла между ними в жесте ожидания пожатия. — Я не хочу жить без тебя. Могу – но не хочу. Это не тупая больная химическая кратковременная страсть, что залепит мне все выводные отверстия в голове, превратив в идиота, пускающего на тебя слюни. Это взвешенное решение, моё хорошо обдуманное и обкатанное желание проводить с тобой сутки напролёт, причём у дневной части суток – преимущество. Потому что я не экстрасенс и не телепат и, когда твои глаза открыты, мне гораздо легче понять, что со мной ты счастлив. Я хочу делиться с тобой всем тем хорошим, что имею, а плохое оставлять себе.— Нет, — Кси всё-таки приоткрыл полотенце, сверкнув бедром. — Если ты редкий засранец, сволочь и отморозок, я хочу, чтобы это тоже принадлежало мне. И пакостное, и добродетельное. Я же не устраивал делёж внутреннего имущества, решая, что показать тебе, а что зажмотить. Ты получил меня целиком, с короной, землями, болезнями и недостатками.— Да нет у тебя недостатков! Более правильного мальчика на всём свете не сыскать. Слово ?честь? тебе при рождении высекли с обратной стороны лба. Что до болезней... я попросил Джинни вылечить твои генетические, аутоиммунные и вегетативные хвори. Явные, неявные, ещё не открытые, спящие в глубокой инкубации – все.— Попросил?— Приказал, хорошо, приказал. В рамках второго бизнес-желания.— И не просил такого для себя?!— Нет. И в голову не пришло лечить ещё и себя. Только тебя.— Но ты сейчас об этом на секундочку пожалел?— Кси, не старайся подловить. Тогда не пришло — и сейчас не придёт.— Ладно, — он придвинулся к Ангелу, больше не придерживая полотенце на себе. — Но что же у сексоголика с сексом? Конечно, ты не стал рьяно открещиваться от него в своём признании – ты просто его не упомянул. Неужели стал импотентом? Тебя не возбудит упругая персиковая попа какого-нибудь несовершеннолетнего пажа, который наклонится поцеловать сюзерену руку? Тебя не мучает по утрам стояк? Ты перестал думать о моих торчащих ключицах? Больше не хочешь оттянуть мне трусы сбоку на одно бедро, запустить под них мокрый нетерпеливый язык?Ангел побледнел, отнял руку и спрятал за спину.— Нет, ты сволочь...— Один недостаток у меня нашёлся, прекрасно, — Ксавьер широко улыбнулся и заложил обе свои руки за спину. Лежал нагишом на окончательно смявшемся полотенце и пялился в свод алькова. — Ещё и поразительно похожий на твой.— Какая новость, да, я хочу трахаться! И я не стану лицемерить, что возбуждение вызываешь только ты! Вокруг были и будут красивые юноши, если их оголить и толкнуть ко мне, я не останусь спокоен – особенно если замечу в их глазах мольбу и похоть. И я вообще привык ходить со стояком в силу возраста и дурости, как-то справляюсь с этим и не жалуюсь.— Так в чём же причина? Почему я?— Потому что осознанно я хочу тебя. Наяву. И трахаюсь с тобой даже во сне, не с каким-то сраным пажом, а с тобой. Сплю и вижу. Потому что ты откровенно мучаешь меня собой, не раздеваясь и не кидаясь в объятья. Потому что из-за тебя стояк особенно жёсткий и болезненный. И теперь я привыкаю к боли в паху, а не к наслаждениям, в силу того, что не готов променять секс с тобой на секс с кем-то другим. Я согласен корчиться от боли и ждать, пока ты соизволишь. Доверишься. Покажешь свои проклятые ключицы в расстёгнутом вороте сатиновой рубахи, обратно спрячешь и пройдёшь мимо. Посмеёшься над тем, как закатываются мои глаза и закусываются губы – от спазмов – и дальше займёшься неотложными делами королевства.— Неправда! — он подскочил, ложась вплотную. Вжался в Ангела, сполна и с удовольствием прочувствовав обжигание пульса в его промежности. — Я не смеюсь. Я менее темпераментный, мне легче контролировать и обуздывать свои желания. А вот ты – совершенно необузданный. И, Будда свидетель, как же мне это нравится, как прёт, как крышу рвёт... — он быстро облизал алые губы Шапкина, заставив их удивлённо приоткрыться. — Энджи, я хочу тебя не реже и не меньше, но моя похоть чаще бьётся в голове, а не между ног. И всякий раз мне нужно, чтобы ты переводил её куда надо. Переводил мою кровь... в более подходящее место. В правильное. Ведь на самом деле я неправильный, я ущербный: я в самом сочном возрасте, когда нужно думать не головой, а яйцами, а я не могу. Что же будет потом, лет в тридцать? Если в пятнадцать ты должен будить меня, тормошить и поджигать собой. Только ты меня и способен воспламенить и сжечь. Безумие в твоих глазах заводит меня больше, чем ласки ртом внизу. И когда ты делаешь меня... возбуждённым, я готов зарыдать – от страха, что следующего раза не будет, что тот наглый паж заинтересует тебя сильнее. Ну вдруг у него кость тоньше, ключицы соблазнительнее выпирают...— Жареные русалки, пажа ты сам выдумал для примера, и ты идиот, — Ангел сделал сосредоточенное лицо, заново привлекая внимание. Театрально засунул руки ему в воображаемые штаны, оттянул под ними не менее иллюзорные трусы и нарочито медленно закатил глаза, оглаживая и сминая маленькие ягодицы. Прошептал: — Ты самый тонкий и худощавый. Самый белоснежный. Самый нежнокожий и лакомый, вызывающий неконтролируемый аппетит и слюноотделение у всех официально зарегистрированных сексуальных маньяков, насильников и серийных убийц. И не потому, что у меня помутился рассудок от желания засадить тебе или, наоборот, я хладнокровно вешаю лапшу на уши (от всё того же желания крепче засадить тебе), а потому что ты принц. И твои ключицы – главная гордость королевства, его золотой и платиновый стандарт. Мы не в сказке, а в учебнике анатомии, забыл? И ты центральный персонаж, образец для врачей, самая последняя грань между здоровьем и анорексией, твои жизненные показатели – нижний предел, благодаря которому они будут знать, кого лечить и как лечить – когда-нибудь в будущем, с технологиями, превосходящими воображение всех, кроме разве что Джинна.— Значит, ты...— Влюбился в эталон, какая наглость. А почему? Потому что я эгоист и хочу иметь самое лучшее.— Нет. Это учебник не анатомии. То есть... и анатомии тоже, это...— Давай уже заткнёмся и отсосём друг другу, пока я не взорвался.— Какой же ты урод моральный, — Ксавьер расстегнул ему ширинку туго врезавшихся в тело штанов и отодвинулся, выбирая место между подушками, чтобы лечь удобнее.— Знаю. Но тебе нравится засовывать член этому уроду в рот, а потом притворяться, что ты торопливо хочешь целоваться, а на самом деле – слизываешь с его языка свою тёплую сперму вместе с его слюной.— Бллин, Энджи, я же сейчас сбегу к чертям! К викингам!— Не сбежишь, ты недостаточно покраснел для этого. Да и грузовой паром до скандинавов не достроен. Да и... поедем мы и так к ним! – в деревню к твоему знакомому на медовый месяц. Кси, о вкусах не спорят. Дети испорчены лишь в глазах родителей. Свою сперму из твоего рта я попробовал тоже, но твоя куда слаще, — Ангел спустил до колен свои штаны, слишком узкие и обтягивающие, чтобы они сами упали на пол, коротко ругнулся на не в меру продвинутого дизайнера и содрал всё до пят резким движением. Оседлал Кси, всё ещё розового от стыда, немного встревоженного и выгнувшегося в напряжённой позе. В очередной раз поборол желание немедленно приступить к траху и пригнулся к груди Ксавьера, продолжая говорить. — Наши тела принадлежат только нам. Расслабься, дыши глубже. Ты свободен. Аморальность – лишь лживая строчка в лживом законе. И если он не прописан с рождения в наших головах, – а он не прописан, – то он и не должен там подло появляться впоследствии. Это происки врагов, заговор масонов, ордена иллюминатов и рыцарей Зелёной Свиньи. И если ты вдруг тихонько стонешь и обвиваешь ноги вокруг моей шеи, пока я тянусь поближе, облизываюсь и примеряюсь, чтобы поглубже всадить тебе в...— Что-то я с трудом представил себе эту позу.— ...то ты не делаешь ничего плохого. Ты просто живёшь. Живёшь как хочешь, наперекор другим – тем, кто хочет, чтоб все жили одинаково. Одинаково плохо. И зачем мучить уже замученное воображение, представляя что-то горячее и пикантное, если я тебе сейчас всё это покажу.— Энджи, сюда в любую минуту нагрянут родители!— Что?! Не-ет... А я-то думал, мы в самом деле поговорим наедине, — специально медля и никак не реагируя на недовольное полузмеиное шипение, он закинул длинные ноги Принца себе на плечи. Любовно огладил угловатые коленки – единственный королевский изъян. — Сладкий лжец и лицемер. И я не ?Энджи?, пора уже с этим заткнуться и звать меня мысленно и вслух любимым сукиным сыном. Привстань.* * *Ночь не могла кончиться для королевских молодожёнов мирно. Решив никого не будить стуком в дверь, Дезерэтт бесшумно прошёл сквозь неё с крайне озабоченным выражением лица, всем своим видом выражая срочность и спешку... и совершенно незапланированно замер на некоторое, никем не запротоколированное время. Чем занимался? Любовался прекрасной голой парочкой, спавшей с комфортом в разных углах кровати и ни единой клеточкой тела друг с другом не соприкасавшейся.?Всё уже просекли. Идеально совместимые?, — про себя восхитился Джинн, потом насилу-таки опомнился и тронул ближайшего красавца за лодыжку. Им оказался Златовлас.— М-м, мням... — проворковал он спросонья, но прикрытые глаза уже сообщили ему о факте вторжения и заставили пискнуть и нервно прикрыться свободно торчащим краем простыни. — Напугал! Дэз, ты что тут забыл? Случилось чего?— Случилось. Считанные минуты остались до того, как сюда ворвутся ряженые, чтобы похитить одного из вас и испортить медовый месяц. Старинный обычай, похищать будут не в шутку, поэтому молодожёнам надобно либо ещё ночью делать ноги, либо искусно прятаться по укромным местам. По счастливому стечению обстоятельств, у вашей спальни есть второй выход, тайный. Он ведёт в одно прелестнейшее подземелье, где Трдат обосновался с колдовскими предметами и библиотекой чернокнижника. После обращения его в Тарью там всё немедленно пришло в запустение, стало довольно холодно и сыро, так что, одеваясь, не забудьте шерстяные носки и шарфы – и бегом за мной. Отсидимся полчасика, подышим ветхой пылью и обратно.Сборы прошли тихо, не считая ругани сквозь зубы на всюду застревавшие рисовые зёрна. Кси обулся в зимние ботинки, не зашнуровывая, а Ангел напялил поверх рубашки толстый пуловер. Оба широко зевали, но по части ночных приключений ничего не имели против.— А рычаг, открывающий тайный лаз – тут? — Чёрный Берет тронул прикроватную тумбу. На ней стояли два канделябра, один обычный, а другой – намертво прикрученный.— Нет, что ты, это же прошлый век. Теперь всё на дистанционном управлении, — Джинн достал из кармана пульт с большой красной кнопкой и нажал. К удивлению молодожёнов с грохотом начала сдвигаться не какая-то из стен, а их кровать-альков, открывая в полу проход с узкими каменными ступенями, уводящими круто вниз, в темноту.— Наверное, в следующий раз надо поосторожнее прыгать и кувыркаться на этой перине... — пробормотал Кси. — Не ровен час ещё сломаем и ухнем туда.Ангел прыснул со смеху, но благоразумно промолчал, а немного сконфуженный Джинн зажёг волосы ярким пламенем, обернувшись живым красным факелом, и двинулся в подземелье первым.— Альков сам встанет на место, — единожды нарушил он тишину, когда они сошли со ступеней и двигались дальше гуськом по тоннелю. — Тут недалеко, потерпите духоту, вентиляция отсутствует по причинам... ну сами понимаете.Спёртый воздух, впрочем, скоро похолодел, явственно потянуло сыростью. Источник её без труда нашёлся непосредственно в тайнике Трдата – бездонно чёрный колодец, вода в нем застаивалась последние десять тысяч лет, не меньше, по краям резервуара буйно разросся мох, летали мошки... в общем, приятно было мало. Круглая каменная крышка, весившая не одну тонну, валялась рядом, поднять её персидский царь, очевидно, самостоятельно не мог, а помощников приводить побоялся.— Дэз?.. — Ангел выразительно приоткрыл рот.— Ха. Легко.Но даже его мощные мышцы вздулись и задрожали от усилия, поднимая монолитную плиту и с большой осторожностью водружая на колодец. Если бы Джинн уронил её, то не только расколол на части, но и грохоту было бы...— Молодец. Ювелирно поставил, — Энджи нашёл на подвесных полках старинные масляные светильники и протянул ему один. — Туши уже волосы, смотреть на них больно.— Миленько тут, — выдал Ксавьер, осматриваясь тем временем. — Паутина под столами, обомшелые книги, — он брезгливо понюхал пару корешков и чихнул. — Гадость. Позеленевшие весы времён халдеев, видали? Подшивки “Dépêche du Moyen ?ge1” за двенадцатый век, кусочки какого-то совсем уж непонятного полуистлевшего говна... Но вот на кой хрен Тарье тут ещё и зеркало сдалось?Зеркало, занимавшее целый угол, кстати, было знатным: крупное, в человеческий рост, в толстой бронзовой оправе, украшенной геометрическим орнаментом, явно дорогое и привезённое издалека. Удивительно чистенькое, не потускневшее от времени, и пыль к нему не приставала. Однако, подойдя поближе и полюбовавшись своим отражением, Принц нашёл два изъяна: вмятину посередине, где-то чуть выше уровня живота, и ещё царапину в левом нижнем углу. Если загадочную вмятину можно было объяснить дефектом при производстве, то царапина выглядела свежей и странной – бороздой от чьего-то острого ногтя. Или когтя. Кси присел на корточки, рассмотреть её поближе, и непроизвольно дёрнулся, когда Ангел опять заговорил.— Джинни, раз уж мы тут в добровольном изгнании, а заняться нечем... я придумал третье желание. Ты не ослышался. Чтобы закрыть между нами эту неприятную тему. Не волнуйся, велосипед изобретал долго – все две недели заключения в башне. Перебирал всевозможные ништяки, примерялся на роль бога, морской русалки, всемирно известного музыканта, политика, полководца, крестоносца, миротворца, жонглёра горящими веточками... Смекнул, не моё это всё. И в то же время – я бы всё хотел перепробовать. По очереди и не сразу, отпуска между желательно брать, — он поймал офигевший взгляд Златовласа и выставил вперёд руку, как бы прося к себе не приближаться. — И поэтому... Дэз, ты исполнишь мою самую первую просьбу? Дашь нам с Ксавьером бессмертие? Я обмозговывал помимо прочего вопрос потомства. Трудный вопрос. Дети – своеобразная форма бессмертия для придурков, вынужденных постоянно воспроизводиться, чтоб не исчезнуть из очередей за пирожками. Но если мы с Кси физически не способны иметь совместных детей, то нам нужна прямая возможность печь пирожки вовеки веков. Через двести лет небось придумают новые начинки, охота попробовать.— Это решение не может быть принято... — Дезерэтт оторопело указал на Принца вытаращенными глазами, носом и даже торсом вильнул, — ...единолично.— Его не спрашивай, он будет возмущаться и отрицать причастность к еде. Слушай только меня. Это моё желание, — дополнительно подчеркнул Шапкин. С вызовом перевёл взгляд на Ксавьера. — Он любит меня и подчинится.Принц не реагировал. Медленно отвернулся и снова встал лицом к зеркалу.— Должно быть установлено условие, — выдал Джинн после продолжительного почёсывания шевелюры. — Правила не позволяют мне уточнять и озвучивать – какое, надеюсь, ты сам поймёшь.— Понял. Джинни, — Эндж слегка повысил голос, чтобы тот раскатисто пролетел эхом по подземелью, — я хочу, чтоб ты даровал моему супругу и мне бессрочную молодость. Наши тушки не сожрут болезни, слабость и немощность, не продырявят пули врагов, яды и кинжалы или иная форма проявления зависти и враждебности. Но мы сможем вновь стать смертными и пожухнуть, при одном условии: если кто-то из нас будет в печёнках у другого и захочет уйти – из его жизни и из своей, предусмотрительно превысив лимит на кредитке. Пожалуйста, исполняй.— Спрашивать о...— Бесполезно. Я всё хорошенько обдумал, вдоль, поперёк и по диагонали, правда. Исполняй.Дэз громко протестующе вздохнул, оглянулся на Принца с неприкрытым соболезнованием, но пальцами послушно щёлкнул.— Готово. Вы навсегда останетесь такими, какими есть сейчас. Со старостью, что со временем поселится у вас в глазах, я ничего не поделаю, но внешне вы будете вечно молоды и прекрасны.— С такой лакомой старостью, как у тебя? — Ангел подёргал его за щеку. — Она не так уж и плоха. Не ворчлива, не беззуба, разбирается в гаджетах.— Ты многого не видишь, Эндж, — мягко возразил Джинн. — По юности... по глупости. Но теперь мы в расчёте.— Только ты. Моя очередь: чего ты хотел за все плюшки и тефтельки? Колись, самое время.— Не так громко.Дэз опасливо повертелся, будто их могли подслушивать, и наклонился шепнуть что-то на ушко. Ксавьер, заинтригованный, невольно начал к ним подходить, но желание Джинна оказалось очень коротким (и, несомненно, ёмким). Он закончил делиться тайнами и встал со скромным просительным видом поодаль. Крепко сжал губы. Вся его поза дышала стыдливым ?больше никому ничего, ни гу-гу?.Ангел же удивлённо вскинул брови. В расширенных синих глазах металось нечто, отдалённо похожее на ?а мне точно не послышалось??, но больше – шок. Жутенький сюрприз, который ему подсунул Дэз, точно не был билетом в кино или в бордель: простые житейские радости вавилонский маг покупал себе сам, ещё и со скидкой.Принц, устав пасти наскучившее зеркало и уже буквально давясь слюной от любопытства, нетерпеливо и назойливо покашлял. Чуть не сорвавшийся медовый месяц, насильно навязанное бессмертие, даже промозглый холод подземелья были давно и прочно забыты. Он едва сдерживался, чтоб не выкрикнуть свой возмущённый вопрос. Каково было Джинни – только Дхарме и Йоге известно. Но пауза была длинной. Сохранять фирменный покерфейс и до кучи спокойно дышать тянуло на тринадцатый подвиг Херакла.Чёрный Берет о желании своего всемогущего барабанщика вовсе не думал. Он размышлял о том, что будет дальше. Что натворит в ярости Принц, как начнут травить и гнобить их обычные люди, в какой водоворот устремится вся его жизнь, если он произнесёт ?да?, если разрешит это вывернутое наизнанку безумие. Сильно шарахнутый по голове во время бегства из горящей крепости или же от рождения такой? Дезерэтт искусно притворялся нормальным, рассудительным и вменяемым, годами обманывал – возможно, даже самого себя. Да и разве настоящий псих может признать в себе психа? Упоротого наотмашь, настолько коматозного, чтоб врачи при осмотре не заметили, в сто раз хуже, чем просто объевшегося грибами и галлюцинирующего на дискотеках сутки напролёт.Но он был другом. Настоящим. Верным. Лучшим. И Ангел пообещал ему это.— Хорошо. Я разрешаю.~~~~ Конец третьей части ~~~~