Epilogue (1/1)

Я не страшусь любой расправы,Не страшен мне вселенский суд.Душа в золоченой оправе,В глазах неиссякаемый блуд.Молчать и врать удел ничтожный,Кричать о правде не боюсь.За ними правил град безбожный,Я честен был и им и остаюсь.И что вы скажите на это?Решите загубить поэта?Я буду ведать вам о чувствах,Ведь я ещё не всё сказал.И, может быть, я странно болен,А может я простой чудак.В его глазах желание воли,В моих руках бесценный клад.Париж, охваченный огнёмИ дней минувших увядание.Твоя кровать и мы вдвоём,Ловлю горячее дыхание.И лозунгов огромные растяжкиИ сладкий стон в твоей груди.Очередные на душе затяжки,А я сгораю от любви.Лука, ведь ты совсем другойС тобой вся жизнь намного ярчеСжигаешь мир ты не впервойВыкрикивая ?мой? отчаянней и жарче.Sound: The Cinematic Orchestra?— Opening titlesИ вот я снова здесь, сижу в своём кресле под слабым светом настольной лампы, раскуриваю очередную любимую сигарету и продолжаю думать и писать о нём.Многие всегда твердят, что ?надо бы бросить, здоровье важнее?, но я никогда такой идеей не страдал, не стыдно признаваться, но я люблю курить. Люблю эти отвратные, дерущие горло, сигареты, смотреть на сизые клубы, медленно падающие на клавиши, оплывающий бумагу. Люблю то, как лёгкие наполняются едким дымом, расползаясь по бронхам в самые дальние уголки груди, люблю перебирать плотный ватный фильтр пальцами. А ещё я люблю то, как Лука зависает, смотря на меня, когда я наигранно, зная, что он видит, выпускаю неаккуратные кольца дыма.Кажется, я уже закончил свою историю, но из раза в раз я снова возвращаюсь к ней, потому что чувствую недосказанность. Я написал не меньше пяти вполне успешных книг, десятки рассказов, пару сборников стихов, и один толстенный роман, который отнял пару лет моей жизни, но я никогда не ощущал такого волнующего трепета ни за одно своё произведение, никогда настолько им не дорожил. Всё, наверное, потому что я никогда ранее не вкладывал столько себя в то, что писал.Если бы можно было расколоть свою душу и заключить её осколок в чём-то, то моя была бы здесь. Никогда мне не доводилось быть таким взволнованным перечитывая чистовой вариант рукописи. И почему? А всё просто. Просто это о нём, а всё, что связанно с ним всегда слишком личное, живое и драгоценное.Знаете, я вам соврал. Нагло и безрассудно соврал, когда сказал, что туманно помню всю ту самую неделю, что мы провели в постели лишь за одним занятием. В своём рассказе, в своём мае я упустил один день. Совсем иной и достаточно важный. Тот, в который я предельно ясно и бесповоротно осознал, что никто не сможет сравниться с ним, никто больше не сможет даже существовать для меня.Всё, чего мне приходилось когда-то желать, всё, о чём доводилось мечтать и думать, вся прошлая жизнь, выдуманные и, казалось бы, выстроенные надежды на будущее?— всё оборвалось в тот день.Я тогда, и я после встречи с ним?— два совершенно разных, ни капли не похожих друг на друга человека.18 мая?— один из тех немногочисленных дней, которые стали роковыми в моей судьбе.Нет, не думайте, что тогда произошло что-то из разряда вон. Не из тех дней, с которым ассоциируется это словосочетание, но предопределивший многое.По-моему, это было ранее утро, за окном всё ещё царила полнейшая тишина, ясное парижское небо переменилось на хмурое и серое. Огромные свинцовые облака нависали над городом, грозясь вот-вот излить всю свою душу на мощёные улицы.В считанные секунды звонкой пеленой небо наполнилось майским дождём. Сильнейший гром прогремел по крышам домов и машин, капли смело отстукивали свою мелодию, а весёлый ветер ворвался в квартиру, разносясь лёгкой прохладой, выдувая из-под моих ладоней листы со стихами, что я изливал на бумагу.Лука немного лениво встал с постели, выловил с пола песочные прямые шорты, больше похожие на небрежно обрезанные брюки, натягивая их на голое тело. И только их.—?Хочу кое-что сделать,?— заставил меня оторваться от потока мыслей, обернуться. Он вопросительно вскинул брови, смотря приглашающе, зовуще. Мне ничего не оставалось, как бросить всё и поддаться очередной, наверняка, безумной идее, которая снова взбрела ему в голову.Я также натянул пару брюк, накинул на плечи рубашку, беспрекословно следуя за ним. Забыв об обуви, обо всём, мы совершенно босые выбежали в подъезд, стремительно сбегая по холодному кафелю на шесть пролётов вниз.Лука вылетел из дверей, смело ступая под майский дождь, вскидывая руки, подставляя полуобнажённое тело под освежающие капли. Глаза прикрылись, а его лицо озарилось восторженной улыбкой.Буря пьянящей волны веселья захватила его, заставляющая запрокидывать голову, смеяться и запускать ладони в, в одно мгновение ставшие влажными, волосы, убирая их назад.Он выскочил на середину проезжей части, разводя аккуратными лодыжками воду, подтопившую улицы, заставляя маленькие круговые волны разбегаться вокруг него.А я, я, как всегда, прятался под козырьком, восхищённо прослеживая каждое его движение, зачарованно любуюсь блеском кожи и шоколадно-кофейными прядями, несдержанным смехом. Что бы ни происходило, что бы он ни делал, это всегда выглядело завораживающе. Лука отдавался каждой своей эмоции целиком, растворяясь в ней, высвобождая и наслаждаясь. Плакать?— только навзрыд, радоваться?— только с криком и рукоплесканием, любить?— сжигая сердце, бороться?— до смерти.Как детвора он прыгал по лужам, улыбался, кажется, даже плясал, восторженно встречая грозу как салют. И вот наблюдая за этим разве можно оставаться равнодушным, можно ничего не чувствовать и на заражаться?В какой-то момент он просто сел, а затем лёг на асфальт, раскидывая ладони в стороны.Ненормальный. В сотый, тысячный раз ненормальный.—?Иди ко мне,?— он повернул голову и приподнял руку, протягивая и приглашающе раскрывая ладонь,?— ну же. Здесь невероятно, Элиотт.Разве я мог ему отказать? Ни в чём и никогда.Мы лежали на горячем от недавнего зноя асфальте, посередине проезжей части, ранним утром, рискуя в любой момент быть сбитыми проезжающей машиной.Горячий камень под спиной и чуть прохладные капли, прыгающие по всему телу. Я никогда не любил дождь до этого дня, до того, как он показал мне, что даже самая обыденная вещь может быть такой волнующей.Неужели можно вот просто так, беззаботно? Лежать на асфальте с ним, в центре самого красивого города на свете, ранним майским утром, не думая об испачканной одежде, позабыв всякий стыд и боязнь заболеть с осложнениями, наслаждаясь весенней грозой, всем этим и больше ни о чём не думать?Не спешить завтра на учёбу или работу, не прыгать в строгий выглаженный костюм и не сидеть на собрании с людьми, которых, возможно, ненавидишь всей душой. Не нужно о чём-то заботиться и хлопотать. Не нужно откладывать кучу денег и мчаться на другой конец света, чтобы просто ?отдохнуть и насладиться? на пляже. Не нужно выдумывать занятия и прыгать с парашютом, чтобы просто почувствовать себя живым.Ты можешь просто встать, спуститься, лечь на землю и ощущать, что вот сейчас, вот в этот самый момент, ты по-настоящему живёшь.В тот день я понял, что он меня вдохновляет, будит меня от сна, в котором я провёл двадцать три года, показывает настоящую жизнь, ту которая у многих проходит мимо. Он научил меня наслаждаться очень многим. Самыми банальными, обыденными и незаметными для всех вещами.Может быть это громкие слова, но он научил меня жить. И жить сейчас, а не бесцельно существовать, надеясь на завтрашний день.—?Чёрт, как же я обожаю весенний дождь,?— Лука поднял ладони к небу, крутя их, рассматривая как блестящие дорожки бегут по пальцам к запястью и по предплечью к локтю,?— никогда не мог понять этих людей, которые прячутся и вечно ноют и ноют, как их заебали ливни. Скучные идиоты.—?Я и сам своего рода скучный идиот,?— усмехнулся, повторяя за ним, чувствуя, как вода струится под рукавами рубашки, приятно щекоча кожу.—?Ты-то? А не ты ли сейчас лежишь на грязном асфальте в расстёгнутой рубашке здесь со мной? —?он отвёл руку в сторону, ближе к моей, разворачивая и сплетая наши пальцы,?— всем бы быть такими идиотами.Лука научил меня жить. Научил не стесняться себя, делиться своими мыслями и чувствами, слать далеко и надолго всех тех, кто надменно осуждает за образ жизни или убеждения. Не терпеть то, что не нравится.Я состоялся благодаря ему, стал успешен и занимаюсь тем, о чём мечтал, лелею то, что люблю больше всего (после него, конечно же). Благодаря поддержке, словам, мыслям. За что бы я ни брался, даже если это казалось полнейшей фигней, он мог сказать: ?Эли, это хуета какая-то, но, если тебе хочется, ты должен это сделать, просто обязан! Мне не забудь показать потом только.?И сейчас я даже представить не могу, где бы я оказался, не появись он в моей жизни. Как бы всё сложилось? Наверняка я был бы обычным серым человеком, с унылой работой, всё ещё пишущий, но только в стол, стеснительный, испуганный и одинокий. Скучающе проживающий свою единственную жизнь так, словно она будет длиться вечно.Я ни секунды не жалел, что всё сложилось именно так и именно с ним. Даже, когда он бесит, а поверьте, иногда он может бесить своей просто неуёмной энергией и острым нахальным языком. Хотя даже то, как он бесит?— самое лучшее.Просто иногда так случается, когда меньше всего ждёшь или не ждёшь вовсе, ты встречаешь человека, с которым по непонятным причинам ужасно комфортно. Вы можете быть совершенно разными, ни капли не похожими друг на друга, будто два магнита с разными полюсами, каждый со своими страхами и мыслями, своими взглядами на все: политику, поэзию и искусство, на мир и глобальные проблемы, на любовь. Но всё это не имеет значения, потому что вместе, вы как две шестерёнки, идеально выточенные друг под друга, приводящие в действие вечный механизм.—?Боже, как же хорошо, как давно я этого не делал,?— Лука открыл рот и высунул язык, лежа так не меньше минуты, медленно поглаживая тыльную сторону моей ладони большим пальцем, а затем повернул голову на бок:—?Может поцелуешь? —?глаза блестели, а губы маняще приоткрылись.Я убрал свободной рукой капли с его ресниц и кончика носа, пару прилипших прядей с висков и потянулся ближе, за поцелуем.Что может быть романтичнее поцелуя под дождём? Это так до омерзения избито, да? Но мне настолько плевать.Его холодные и мягкие губы, ледяной кончик носа касающейся моей щеки, но такой невозможно горячий язык, выбивающий дух, как в первый раз. Всё, что угодно, может происходить вокруг, но целуя его - всё стирается. Хоть прохладный ливень, ласкающий наши тела, хоть десятибалльное землетрясение, раскалывающее пополам земную твердь, всё в мире в этих губах и в этом человеке.Лука провёл ладонью по моему обнажившемуся наполовину телу снизу вверх, цепляясь пальцами за кромку брюк на секунду, затем выше, смахивая рубашку, очерчивая грудь, оглаживая ложбинку между ключиц и обхватывая шею. Нам было по-настоящему всё равно где упиваться друг другом, а главное, что остановиться было практически невозможно.Насквозь вымокшие, совершенно ненормальные (да, я ведь тоже уже давно ненормальный), мы кайфовали от этого момента, такого, казалось бы, простого, но определённо очень много значащего для меня и всей моей жизни.Пиздец, как я люблю его. Ну вы знаете.Лука, ты знаешь.Блеклый свет, выделяющий каждый отдельную каплю из потока, громкий и противный гудок и скрип тормозных колодок. Маленький белый ?фиат? резко затормозил у наших ног, противно и продолжительно сигналя. Я подскочил на месте от внезапного испуга, дёргаясь и вскакивая на ноги, а Лука лишь залился смехом.—?Чего ты ржёшь? Вставай,?— протянул ему руку, помогая подняться, притягивая к себе и заключая в объятия, отводя ближе к поребрику.—?Чёртовы придурки,?— пробурчал водитель, высовываясь из приоткрытого окна и зажимая педаль газа и медленно трогаясь дальше.—?Катись к хуям,?— крикнул Лука, недовольно фыркая,?— всю атмосферу разрушил, козлина,?— произнёс уже чуть тише, для меня.—?Лукааа,?— протянул смущённо, немного краснея за него, сам не зная почему.—?Да что? На кой чёрт он куда-то едет в 5 утра? Урод,?— закатил глаза и поморщил нос,?— ладно, пойдём, хочу скорее снять с тебя эти проклятые мокрые брюки.∽∽∽Sound: Jon Hopkins?— Small MemoryПомните, я как-то обмолвился, что позже нашёл способ заставить его молчать? Так вот он и правда оказался действенный. Правда не совсем молчать, но он хотя бы переставал трепаться обо всём на свете.Нет, я любил, обожал его слушать, начиная с того, что рассказывал он увлекательно и увлечённо. Его голос, тембр, все это очаровывало и обволакивало. Особенно я любил слушать его перед сном. Как детям рассказывают сказки на ночь, так он рассказывал что-то мне, все что угодно, о чем бы я не спросил (хотя чаще спрашивать не доводилось). Но в тот момент он завел свою шарманку про внешнюю политику Франции, касательно войны в Алжире, разглагольствуя и сыпя малопонятными, скучными терминами, уходя куда-то совсем не туда (ей богу, да простит меня первая французская республика, из него вышел бы хороший министр. Прочитаешь это?— не бей.)Вещи уже давным-давно успели высохнуть, город полностью проснуться и небо над Парижем проясниться, отдав последние свои слёзы остывшим улицам и домам. Лука сидел сверху не больше получаса назад, но тогда, опираясь спиной о шероховатую стену, смотря как он стоит у окна и неспешно курит, запрокидывая время от время голову к потолку, выдыхая очередную струю дыма, оглаживая свободной рукой себя вдоль груди, по животу, совершенно без намёков, так обычно, машинально, я снова чувствовал прилив желания: острого, стягивающего все мышцы, концентрирующегося обжигающим сгустком внизу живота.Тогда всё ещё дикие для меня фантазии блуждали в голове: как его рука тянется всё ниже, касаясь себя, мучительно медленно. Когда его длинные тонкие и музыкальные пальчики пробегаются вдоль по всей длине, сжимая наполовину, ближе к верху, плавно скользят вверх-вниз, а он сам выстраивает и контролирует ритм, делает это так, как нравится ему, зная, где удовольствие более острое. Как напрягаются упругие бёдра, округляются и отчётливо выделяются мышцы на икрах, а маленькие пальчики поджимаются. Как вздуваются и отчётливо вырисовываются безумно сексуальные вены на той самой руке. Как он подводит себя всё ближе к истошному крику, я…О, боже, блядь… Я сорвался, перехватывая его сигарету, откидывая ее за окно, прижимая ладонь под его подбородок, подводя спиной к прохладному стеклу, чуть сжимая шею и запрокидывая голову вверх, заставляя поднять глаза, а губы приоткрыться, вытягиваясь всем телом, даже чуть приподнимаясь на носочки.Он тут же замолчал, глаза смягчились, приобрели хитрый прищур. Обладатель неземных глаз полных порока, выворачивающих меня наизнанку.Это был тот самый день, когда я впервые ощутил ту будоражащую и пьянящую власть над ним, раздирающую в клочья тихого и скромного мальчика, из раза в раз убеждающего себя, что ему не было недозволенно такое.Я отплывал на волнах полного безумства, с этим охватывающим чувством вседозволенности, которое ощутил, когда смог его так свободно касаться. Никогда не чувствовал себя так раскованно как с ним в те дни и все следующие.Лука дьявольски улыбнулся, склоняя голову чуть вбок, показывая, что ему нравится то, как моя ладонь обвивает его шею.—?Господи, боже, какой же ты неконтролируемо болтливый,?— склонился к его уху, цепляя зубами мочку. Уши?— его слабое место. Как любил смотреть, так любил и слушать. Стоило едва слышно вздохнуть рядом, опалить его ухо простым дыханием, как он тяжело шипел и становился податливым.—?Так заткни меня, попробуй,?— выгнулся чуть вперед, голос похрипывал.Переместился к его губам, придвигаясь ближе, почти их касаясь, но выдерживая секундную паузу, поддразнивая его, да и себя. Обхватил свободной рукой его бедро, прижимая ближе, заставляя его снова соприкоснуться с моей кожей, отдать ему её жар. Лука тяжело и хрипло выдохнул, когда ощутил, как накаляется воздух, а наше совместное возбуждение притирается где-то внизу.Его ладони потянулись вниз, с желанием обхватить, прикоснуться, но я перехватил его запястья, заводя над головой, прижимая к стеклу, оставляя на нём следы. Следы, которых станет ещё больше, которые весенним утром, с лучами солнца, будут напоминать о минутной страсти.Лука изогнулся вперёд, упираясь в стекло лишь лопатками, выпячивая грудь, заставляя выделяться идеальные рёбра.—?Слабо взять меня стоя? —?выдохнул, соблазнительно облизывая губы, бросая вызов и чуть морща игриво нос.—?Пф,?— подхватил его одной рукой под бедро, всё еще держа его ладони поднятыми, поднимая выше, вынуждая обвить меня ногами как можно крепче.Sound: Max Ritcher?— Ocean House MirrorУмереть, какой он всё-таки лёгкий, невесомый, идеально созданный для меня.Я отпустил его руки и потянулся губами к шее, потрясающей тонкой шее, желая впиться в неё губами, зубами, провести языком по нежнейшей коже, а Лука тут же повис на моих плечах, оставляя крохотные сине-желтые пятна, повторяющие очертания его пальцев.Двинулся ближе, впечатывая его плотнее спиной в стекло, упираясь ладонью сам, переводя весь вес на неё, сжимая второй рукой сильнее ягодицы. Ох, мать моя, пиздец, пиздец как сносит голову, когда его невероятно твёрдый и уже влажный член упирается в живот, когда он норовит двинуть бёдрами, чтобы ощутить трение.Чуть сгибая ноги, опираясь на одни лишь носочки, приподнял его бедра, находя такую нужную, обжигающую точку, и опуская его, медленно, потихоньку, жмурясь и задерживая дыхание, чтобы просто пережить это сладострастное мгновение. Первое и такое, как первый раз чуть болезненно-острое. А затем, поддавшись порыву, неимоверному желанию, двинул бёдрами, опуская его до конца, максимально глубоко. Лука вскрикнул, откидывая голову назад, ударяясь затылком, прикрывая глаза и сжимая бёдра, заставляя звёзды перед глазами вспыхивать снова и снова. Как же узко, запредельно глубоко и близко, фатально, невозможно.Каждый раз, каждый сучий раз, я боюсь задохнуться, умирая в нём, разорваться на тысячи, миллионы маленьких осколков и утонуть в вечности. Неконтролируемая страсть и похоть разжигались внутри всё сильнее, туманя рассудок, заставляя отбрасывать всякое смущение, робость и брать то, чего хочется больше всего на свете?— его.Перехватил Луку удобнее, упираясь коленями в гладкую и прохладную поверхность, чувствуя, как ноги начинают предательски дрожать от напряжения, а руки наливаться свинцом. Двигаясь быстрее, набирая ритм, опуская и приподнимая его всё быстрее, выходя лишь на мгновение, смертельное, входя до конца резко и снова, заставляя его вскрикивать при каждом таком пошлом и приятно обжигающим сознание хлопке, разлетающимся по его комнате.Наверняка все соседи на милю вокруг слышат его срывающий голос, его хрипы и стоны, больше похожие на рычание молодого льва. Стоны, принадлежащие лишь одному мне.Сука, ну почему я такой, вспоминая снова, руки дрожат над машинкой, а сердце бешено заходится где-то в глотке, дыхание сбивается и словно чувствую его сидящим сверху сейчас.Как тебе удалось сделать это со мной? Изверг.—?Сильнее, ещё сильнее, мать твою,?— почти на крике вылетало из его груди.Пот бежал по нам обоим, он соскальзывал, а я подхватывал его, впиваясь в кожу всё сильнее, зверея от его слов, сбиваясь и просто толкаясь всё быстрее, рвано и безумно. Он подавался навстречу.—?Блядь, сука, ты чёртов бог. Со мной, давай со мной, пожалуйста, сейчас,?— рука между наших тел, обхватывая двумя пальцами напряжённую головку, сжимая её и скользя вниз, а я прослеживал его движения, чувствуя как эйфория стекается по венам, готовая вырваться через секунду, лишь от одного вида его собственных ласк.Ох. Сумасшествие. Будь ты проклят.Последний раз приподнял и опустил его, готовый вот-вот упасть от судороги в ногах, отпуская глубокий неконтролируемый стон, взрываясь удовольствием, сжимающим грудь.—?Мой. Мой,?— на издыхание лишь прохрипел Лука, не в силах даже повысить голос, содрогаясь всем телом, сжимая меня в себе, извиваясь, закусывая с силой губу, последний раз дёргая кулаком и обмякая на моих руках.Отпечаток моей ладони, его потрясающей спины и пальцев, лёгкая испарина, два сбивчивых дыхания и головокружение.На негнущихся ногах я еле донёс его до постели, просто кидая и падая сверху, готовый отключиться в любую секунду.—?Как видишь, не слабо,?— устало и довольно пробормотал ему в шею.—?Пиздец, и каждый раз будет так охуенно? —?со смешком произнёс Лука.—?Надеюсь,?— глаза непроизвольно закрывались. Он высосал из меня слишком много сил.И было, и осталось, каждый раз вот так, как он сказал, охуенно.Это что-то за гранью фантастики, разрушающее меня и собирающее по осколкам обратно.Сигарета дрожит в руках, смеюсь сам над собой. И, может быть, я вас уже бесконечно заебал, и вам давно не интересно читать, и вы открыли конец книги в надежде на что-то другое, интересное, а я тут снова о чувствах к нему. Ну, а что? В этом абсолютно вся моя жизнь. Каждая её минута и каждое её мгновение.Может кому-то покажется, что так не бывает, что нельзя жить и дышать только одним, но с уверенность скажу вам, что можно. И если вам не довелось ещё встретить кого-то, кто уничтожит ваш мир, прочувствуйте хотя бы мой. Хоть на минуту.А еще, может быть, вам покажется, что такая жизнь не моя, он захватил и подчинил её себе. Да, так и есть. Но я сам этого хочу, желаю и вожделею всем сердцем.Лука, моя единственная любовь, моё ярко-алое солнце, живая и стихийная революция, моё сердце, жизнь без тебя не жизнь. Я без тебя не я.Наверное, я никогда не говорил тебе самого банального, но самого важного: Спасибо.Спасибо, что подарил мне жизнь.Вот теперь я, кажется, сказал всё…Или нет?