Chapitre IV (1/1)

Он держал нас вместе и, не отрываясь, смотрел мне в глаза. Меня пошатнуло, я упёрся ладонями в твёрдую поверхность за его головой, чтобы чувствовать, что ещё здесь, ещё ощущаю себя приземлённым.Кажется, я видел, как бесы пляшут в его зрачках. Озорные, дикие, похотливые и жаждущие моей плоти.Лука просто тяжело дышал, вжимая пальцы свободной руки в позвонок на моей шее. А затем он начал двигать ладонью внизу. Он не стал церемониться и разогреваться, он сделал это раньше, ещё в машине.—?Как я хотел этого весь день,?— уперся головой о шкаф.Хотел. Весь день. Твою мать. Ладно, оставим это на потом.Он выглядел совершенно по-другому, я видел его возбуждённым и до этого, когда он с яростью что-то рассказывал или утверждал, когда спорил, но сейчас, в нём горело пламя, неиссякаемое, перекидывающееся на меня, заставляющее воздух вокруг раскаляться до максимума, до закипания крови в жилах.Его движения были резкими, прерывистыми, хаотично-безумными. Не было никакого единого темпа или ритмичности, но это было и не нужно. Это не было похоже на размеренные движения, которые он проделывал утром, было просто по-другому, ново для меня. Ощущать не только его ладонь, а его твердость, жар, тонкую, потрясающе гладкую кожу, двигающуюся против моей. Бог. Чертовски хорошо.Я не думал, что может быть что-то лучше утреннего, но это. Ох, дьявол. Сколько же нового можно чувствовать рядом с ним. Сколько ещё можно почувствовать. Я даже не мог вообразить, это что-то за гранью моего понимания. Знаете, как человек никогда не сможет понять и представить, что существует вне нашей вселенной, так я не мог представить какие грани удовольствия мог постигнуть рядом с ним.—?Руку, дай руку,?— Лука почти шептал.Я перевел вес на левую ладонь, протягивая вторую ему. Он перехватил меня за запястье и положил себе на шею.Господи.Его тонкая шея, та которая так захватила мои мысли при первой встрече, напряжённая и красивая, в моей ладони, полностью. Она помещалась в руку идеально, словно была создана для этого. Он грубо сжимал запястье, надавливая себе под подбородок, возможно даже позже увижу маленькие синяки на коже, но разве это вообще должно волновать?Как в таком небольшом человеке могло сочетаться столько страсти к жизни, пошлости, жадности? Никогда этого не пойму. Настоящий дьявол?— искуситель.—?Блядь, сожми! Немного, сожми, черт,?— брови поползли к переносице, он постоянно облизывался.И я послушался, чуть надавливая, ощущая каждое тонкое сухожилие, чувствуя с какой скоростью течет кровь в вене под моими пальцами.Его рука двигалась чересчур. Сдавленные хрипы вылетали из приоткрытых губ, которыми он с остервенением хватал воздух.И все ещё смотрел мне в глаза, уже из-под опущенных ресниц. Я не мог это вынести. Его глаза пожирали мою душу, наполняя её неконтролируемой похотью. Они стремительно развращали меня, в прямом смысле этого слова.Всегда тихий и воспитанный мальчик посреди чужой парижской квартиры ловит каждый стон и отчаянно убеждает себя в том, что он не может просто прижать его лицом к этому проклятому шкафу и заставить вопить в бреду своё имя.—?Да, да, черт… ты… хочу… хочу с тобой,?— он сжал руку сильнее, заставляя меня выгнуться.Лука зажал нижнюю губу зубами, зрачки расширились, глаза начали суетливо бегать по моему лицу. Я склонился ближе, почти касаясь кончика его носа своим, чувствуя прерывистое хриплое дыхание.Он внезапно гулко ударил кулаком по шкафу позади и выругался, чем вырвал из меня стон, вместе с которым его ноги подогнулись, а моя рука на его горле непроизвольно сжалась сильнее.Он застонал громко, слишком возбуждающе и пробирающее, глубоко и хрипло. Я утонул в этом звуке, теряя контроль над мыслями и чувствами. Всё тело словно окатило кипятком, ощущал сокращение его пальцев, прослеживая каждый подрагивающий нерв идеально-аккуратного лица.Наблюдая за ним, я не заметил свой собственный оргазм, стремительный, резкий, лишь судорога пробежала по ногам. Его лицо в этот момент. Если я вам скажу, что это миллионы написанных и ненаписанных произведений искусств, ярчайший закат, первые капли освежающего дождя после многолетней засухи, вы мне поверите?Хотя о чём я говорю? Невозможно описать словами, невозможно объяснить, не существует ничего даже близко похожего, такого же безупречного. Даже если это можно было списать, зарисовать, сфотографировать, запечатлеть?— это всегда будет не то.—?Блядь, хорошо, как же хорошо,?— причитал Лука, чувствуя, как огненно-горячие следы эйфории растекаются по нам обоим.Я хотел упиваться каждой его эмоцией в этот момент, это было настолько непередаваемо красиво, по-настоящему, что я готов был в тот момент всё положить на то, чтобы увидеть это же сладострастное лицо под собой.Не знаю, стыдно или не стыдно признавать?— я не был ни с кем до него. Я хотел его. Мне было мало.Лука закинул голову, разглядывая потолок, приводя дыхание в порядок, разжимая кулак, проводя этой же ладонью вдоль шеи, по моим, всё ещё держащим его, пальцам, касаясь собственных раскрасневшихся от покусывания губ, а затем облизывая их.Он легко оттолкнул меня, перешагнул брюки, что всё ещё висели на его щиколотках, не удосужившись их даже поднять, оставил внезапный быстрый поцелуй на оголившемся плече и самодовольно скрылся в тени длинного коридора то ли в ванную комнату, то ли в свою.А я пару минут стоял с голой задницей посреди прихожей, чувствуя, как дрожат руки и ноги, что я готов осесть прямо здесь.~~~Следующие пару дней не происходило ровным счётом ничего. Мы читали книжки по разным углам его комнаты: я советскую классику, которую нашёл случайно на полу под холодильником, а он продолжал перечитывать ?Маленькую красную книжицу?. Наверное, он даже спал с ней под подушкой.При наличие большого количества комнат, огромной и уютной гостиной, в которой даже был камин, почему-то всё время мы проводили именно в его комнате.Она была насквозь прокуренной. Тонкая ажурная занавеска уже давно имела желтоватый оттенок. Сначала я думал, что она задумывалась такая грязно-лимонная, пока не решил её однажды, позже, постирать и, о чудо, оказывается, она была снежно-белая.Комната была достаточно просторная и светлая: большая, никогда не заправленная, кровать по середине, две полки под завязку забитые книгами и какими-то тетрадками с его записями. Рядом с окном стоял проигрыватель и три или четыре коробки с пластинками. Там было всё: начиная от прекрасной классической музыки и заканчивая самыми попсовыми исполнителями. Обои на стенах местами прохудились, потрескались и порвались, но это не выглядело бедно, это добавляло особого шарма, создавая атмосферу хаоса, полностью соответствующую её хозяину.На одной из стен висел огромный ярко-красный плакат с товарищем Мао, по бокам от него вырезки со знаменитыми личностями из еженедельных журналов: Жанна Моро, Брижит Бардо, уже упоминавшийся мной Жан-Пьер Лео, Жан-Клод Бриали и конечно икона?— Ален Делон, он не раз оговаривался о идеальной мужской красоте этого актёра.Местами мелькали его чуть выцветшие от постоянно бьющих в окно солнечных лучей студенческие фотографии, где он в большой аудитории с группой студентов, одетых в одинаковые клетчатые серые пиджаки с нашивками Нантер-ле-Дефанс, где он в тонкой кожаной куртке снова восседает на пьедестале какого-то фонтана, а в самом углу фотография, похоже, пьяного, на какой-то рок-вечеринке в одном из подпольных парижских клубов, где Жорис держал его под руки и улыбался в пол лица.Несмотря на наличие небольшого шкафа, в комнате почти все вещи валялись либо на полу, либо на кресле. Обычно он сгребал в охапку всю эту копну и просто перекладывал с места на место, в зависимости от того, мешали они ему или нет. И даже когда я однажды принёс две авоськи из прачечной и от скуки заботливо сложил всё на полку, через день это лежало на полу под дверью.Ещё он был очень творческий. Не знаю, как вообще в нём всё это объединялось: он был неординарный, многогранный, невероятно интересный для меня. Я каждый божий день открывал для себя новую его черту или грань. В углу комнаты лежала гитара, о которой я уже обмолвился раньше, и там же лежали пару полупустых холстов, кисти и палитры и старая печатная машинка, которую я очень быстро облюбовал и утащил себе в комнату.Господи, он учился в Сорбонне, на историческом факультете! Мне кажется, это то направление, которое идеально ему подходило. Знал он и правда достаточно много и болтать любил, возможно, больше, чем курить. Как правило, историки, они все такие, хлебом не корми, дай всем вокруг рассказать ?как было на самом деле?.Но вернёмся к комнате: там, кстати, очень быстро появилось ?моё? место, я приволок гору подушек, которую смог собрать по дому, покидал их на пол возле окна, открывал створку, так, чтобы свежий воздух обдувал меня, и лежал там, занимался своими делами: читал, думал, записывал какие-то мысли, разглядывал парижское небо за окном, особенно в пасмурно дни, а иногда просто дремал, расслабляясь.И вот мы сидели в его комнате, читая, иногда переговариваясь. Чаще, конечно, как обычно, говорил он: иногда восхищённо или возмущённо с выражением цитировал какую-то фразу, распаляясь на мнение, а я молчаливо соглашался, иногда поддакивал ему.Возможно, вы подумаете или уже давно подумали, что я бесхребетный и слишком легко шёл на поводу, поддаваясь, дозволяя слишком многое, соглашаясь с ним, слушая и не выражая протеста? Нет, просто… А хотя, знаете, я что, пришёл сюда оправдываться? Это моя история, и да, рядом с ним я был таким, я хотел быть таким, мне нравилось, это подстёгивало и заводило. Я был совершенно очарован, чтобы пытаться ему перечить.Да и спорить, кстати, с ним очень плохая идея. Потому что:А) Это просто совершенно бесполезная трата времени.Б) Он переговорить мог совершенно любого. Ему слово?— он с десяток в ответ. Я просто даже не успевал осознать, как он с лёгкостью уводил разговор в другую сторону.В) Он непрошибаемый. Знаете, как эти отвратительные набожные католички? Вот сам знаю не понаслышке. Никому не под силу было хоть в чём-то его переубедить. Его мнение было для него слишком ценно, значимо и верно. Но! Но при этом он никогда не уничижал точку зрения других людей, он не пытался насадить своё. Вталдычивая какую-нибудь очередную безумную идею и мысль своему собеседнику, он всегда, даже переходя на повышенные тона, вежливо говорил: ?Я понимаю, что это только моё мнение, и ни в коем разе не заставляю вас думать также?, но продолжал яростно спорить.Г) Как ни странно, хотя, что в этом странного? Его доводы и мнение всегда было подкреплено весомыми аргументами, которые сложно было переиграть.Д) Ну и на сладенькое?— он всегда, в ста случаях из ста, держался так самонадеянно и уверенно, что это сбивало с толку.Знакомьтесь, человек-оксюморон?— мистер Лукас Лалльман, причина моей скоропостижной смерти в молодости.Ладно, я здесь, я пишу это вам, я жив. Если вы конечно не читаете это лет эдак через пятьдесят. Тогда я наверняка давно почил. Но не расстраивайтесь, почил я однозначно счастливым. Но рядом с ним я и правда иногда боялся за свою жизнь, его выходки порой доводили меня до предынфарктного состояния. Думаю, уже заметили.И вот нам даже не нужно было выходить из дома: холодильник был под завязку забит продуктами, занятий, по его словам, у него не было. Дни тянулись очень лениво. И всё это от того, наверное, что за эти два дня он не смог ни разу меня подловить, ни разу не было проигравшего, и это с одной стороны давало мне выдохнуть, так как я мог не ожидать очередных нарушений границ моего личного пространства, а с другой всё зудело, чесалось и не давало мне сидеть на месте. Я отчаянно хотел, сам не зная, чего.К вечеру меня потянуло в постель, засыпал я обычно достаточно поздно, но сегодня, разморенный длинным пустым днём, Пастернаком и парижской духотой, я отправился к себе; Лука, даже не подняв на меня глаза, что-то хмыкнул и продолжил заниматься своими делами.Я открыл настежь окно в комнате, полностью разделся (никогда не спал голым, не имел такой привычки, но сегодня было слишком жарко, каждый лишний кусок ткани на коже ощущался очень остро) и плюхнулся лицом в чуть прохладную подушку. Блаженство. Для мая стояла невероятная жара, воздух был спёртый, горячий и сухой. Невероятно хотелось грозы и дождя, освобождающего лёгкие.Проснулся я глубокой ночью от тихого поскрипывания ставней и еле уловимого шуршания.Этот засранец опять пробрался ко мне через окно. Боже. Его дверь находилась в пяти метрах от моей, протяни руку и открой, но он настойчиво продолжал это делать.Я не подал виду, что проснулся, лежа всё в той же позе, что уснул, ожидая дальнейшего развития событий. Я лежал и думал, может, он просто хочет взять какую-то из книг, что валялись у меня, или ему вдруг понадобилась печатная машинка, иногда он уносил её на пару часов по вечерам, от других мыслей я решительно пытался отмахнуться.Лука тихо ступил на край кровати, видимо, пытаясь не создавать шума, а затем медленно опустился на колени, садясь поверх моих бёдер. Я ощущал его жгущую, но чуть прохладную кожу. Почти не касаясь, он провел пальцами по пояснице, задерживаясь на позвонках. Прикосновения разбежались по телу приятными тёплыми волнами, слишком нежными.—?What do you see when you turn out the light? I can't tell you but I know that it's mine,?— откуда-то из недр сонного сознания вырвалось из меня вслух.—?Блядь,?— Лука подскочил,?— что?—?Кто написал? —?я только что застал его врасплох?—?Э… эм… Дилан? —?он замялся.—?Нет, это Джо Кокер,?— я почти истерически засмеялся, понимая, что вот оно, вот, я выиграл. Серьезно?Серьёзно? Нет, блядь, серьёзно сейчас? Он не знал?И как его застал врасплох его проигрыш, так и меня мой выигрыш, потому что я совершенно не ожидал этого, не был готов и даже не знал, что придумать. Мне не позволяло воспитание и фантазия сделать что-то из того, о чем я думал в ночи, оставаясь наедине с собой. Но я хотел его, хотел почувствовать то, о чем не догадывался.—?Разомни мне спину,?— пробормотал, расслабляясь и вытягивая руки вдоль тела, задевая кончиками пальцев его острые колени.Лука лишь хмыкнул, поднялся чуть повыше, удобно усаживаясь у меня под ягодицами, пробегаясь сначала ласково по лопаткам, вдоль позвоночника, задерживаясь на пояснице, оглаживая, наверное, ямочки? А позже начал мять, сильнее и сильнее, нажимая, выбивая из меня болезненные мычания.—?Пиздец, Элиотт, серьёзно? —?раздражённо пробурчал Лука, впиваясь ногтями в рёбра.—?Ммм? —?блаженно промычал, мне, почему-то, понравилась эта его грубость.—?И всё? Это всё твоё наказание? Что за хуйня? Не думал, что ты такой сопливый мальчонка,?— был явно недоволен.Меня это выбесило, я резко развернулся под ним, поднимаясь, наши лица оказались на одном уровне, теперь он сидел на моих ногах, слишком близко к оголённой, уже проснувшейся части тела. Я чуть наклонился вперёд, к его уху.—?Ты понимаешь, что только что проиграл? Первый раз с того дня, проиграл мне?—?И что ты сделаешь? Смелости хватит? —?дерзил.—?А чего бы ты хотел? —?я склонился ещё ближе, шепча, почти касаясь губами его уха.Лука передёрнулся и резко выдохнул.Ах, вот оно, вот она его слабая точка, та, за которую можно было ухватиться.—?Скажи, чего ты хочешь? —?обвёл языком его мочку, а после отстранился, чтобы посмотреть в его лицо.—?Сука,?— он зажмурился,?— хочу их,?— Лука провел большим пальцем по моим губам, медленно, прослеживая каждое движение.Я приоткрыл рот, втягивая его палец внутрь, зажимая его зубами, облизывая. Он снова дернулся и негромко зашипел.А затем я разжал зубы, а он положил уже два пальца в рот. Я не знаю, что происходило со мной, почему я вдруг стал таким, но мне хотелось, я позволял себе то, чего не позволил бы никогда. Хо-хо, это будет месть. Я наконец-то отомщу ему. И, как там говорят, месть это блюдо, которое подают холодным? Хрена с два, моя месть будет горячей, огненной, испепеляющей всё под собой, словно тягучая лава, бурлящая сотни лет в жерле самого большого и незатухающего вулкана.Я посасывал его пальцы, а он смотрел с замиранием. Что-то твёрдое упёрлось в живот, я перевёл на секунду взгляд вниз.—?Нравится? —?ухмылка поползла по лицу. Осознание того, что я, похоже, так же быстро могу его разогреть, как и он меня, врывалось в сознание ликующими возгласами.—?Да, да,?— он причитал, совсем не похожий на себя.—?Попроси,?— сорвалось в полной тишине, нарушаемой лишь его дыханием и ёрзанием на мне.Чёрт, как охуенно звучит. На мне.—?Чего? —?Лука словно вышел их гипнотического транса, возмущенно сдвигая брови, отрывая взгляд от моих губ, возвращаясь в тягучую реальность.—?Попроси как положено, если хочешь,?— я намеревался выбить из него просьбу. Он, который всегда берет и делает всё, что хочет, не спрашивая разрешения. Я хотел, чтобы он просил меня вежливо.—?Ха, с чего бы? Почему я должен про… —?я, не дожидаясь очередного потока болтовни, подхватил его под спину, перемещая весь вес на одну руку, опрокидывая его на спину и нависая сверху.—?Попроси или я прекращу,?— коснулся снова его уха губами, проскальзывая ладонью по груди.—?Хорошо-хорошо, пожалуйста, Элиотт, прошу, пожалуйста,?— я не видел, но чувствовал, как прикрываются его глаза, опускаются длинные ресницы. Его просьбы?— это срывало крышу безоговорочно, я слышал от него это впервые, и, похоже, теперь догадывался, чем могу выбить снова.—?Отлично, а теперь покажи, как ты хочешь, научи.—?Аа-а, сука, да, да, сейчас, хорошо,?— да, я однозначно нащупал его слабые места.