Часть 2 (1/1)

***Сюн вприпрыжку поднимается по ступеням, когда украшенная кружевной ковкой дверь открывается ему навстречу. На пороге стоит уже знакомый гайдзин в очках. Загадочный отчим. Улыбнувшись, он произносит:— Здравствуй, Сюн. Заходи. — Добрый день, — торопливо бормочет Сюн в идеально выпрямленную спину. Перешагнув порог, он неуклюже стаскивает с ног пропылённые кроссовки и в нерешительности останавливается посреди громадного холла. Господин Рокфорт оглядывается через плечо. — Такэру сейчас спустится. А я как раз заканчивал завтрак, составишь мне компанию? Сюн мотает головой, но господин Рокфорт уже прошёл дальше, поэтому приходится следовать за ним. В огромной светлой кухне, куда, кажется, вполне может вместиться весь дом семейства Такахата, пахнет, как в дорогой кондитерской. — Я уже позавтракал, спасибо, — запоздало говорит Сюн.— Тогда хотя бы кофе выпей. Или лучше сок?Что-то общее у этой семейки определённо есть. — Если можно, кофе…пожалуйста.Отказываться совсем кажется невежливым, так что пусть будет хотя бы это.Кофе на вкус оказывается ничуть не хуже того, что подают в крутой кофейне. А может, и лучше. Сливочно-кремовый, с лёгкой горчинкой, которую оттеняет ненавязчивая сладость, ароматный и насыщенный. Сюн старается пить не слишком быстро, чтобы не казаться голодным мальчишкой из бедного квартала, но втайне жалеет, что чашка такая маленькая. Господин Рокфорт не смотрит на него, занимаясь тостом с сыром, поэтому, когда мужчина заговаривает, Сюн не сразу понимает, что обращаются к нему. — Не могу сказать, что понимаю ваши с Такэру отношения, Сюн… но я стараюсь понять. Впрочем, не думаю, что моё мнение будет иметь для вас решающее значение. Да и поговорить я хотел вовсе не об этом.Чуть не подавившись остатком кофе, Сюн поспешно ставит чашку на стол и встаёт. Интуиция подсказывает, что зря он пошёл за этим человеком. Как же просто тот умудрился подманить его к себе! И что теперь делать? Уходить нельзя, его ждёт Амая. Остаться откровенно нервно — этот гайдзин ведь прямо сказал, что не понимает их отношений… и, скорее всего, не одобряет. Предательская краска стыда обжигает щёки, перетекает на шею, подбирается к ушам.— Думаю, ты и сам понял, что у Такэру сложный характер, — продолжает господин Рокфорт. Он уже закончил с тостами и теперь загружает немногочисленную посуду в посудомоечную машину. Для такого огромного дома здесь на редкость мало прислуги. — Видишь ли, у них с Аюми была нелёгкая жизнь. Настоящий отец Такэру оказался… не слишком заботливым человеком. Он называл себя художником и под прикрытием своего якобы искусства отказывался работать, зато слишком много пил и распускал руки. Они прожили с ним не очень долго, но нужно не так много времени, чтобы нанести ущерб.— Зачем… зачем вы говорите мне всё это? — выдавливает Сюн. Ему всегда хотелось узнать больше об Амае, в том числе и о его прошлом, однако услышанная от другого человека правда воспринимается практически воровством. Сюн мечтал, чтобы Амая рассказал ему обо всём сам. — Затем, что ты нравишься Такэру, а это очень, очень редкая ситуация, — опираясь на столешницу, господин Рокфорт рассматривает его. — У него проблемы с доверием. Нравится… нравится! Он нравится! Вопреки жалким протестам воли и здравого смысла сердце танцует в груди, того и гляди вырвется наружу. Сюн прикусывает изнутри щёку, чтобы не дать губам расползтись в дурацкой улыбке.Господин Рокфорт переводит взгляд на благоухающий за окном сад. — Поэтому, если позволишь, я хотел бы дать тебе один совет. Не обижайся на него и не принимай всё, что он говорит вслух, за чистую монету. — Я не… — начинает Сюн, но в эту минуту в кухню своей обычной пружинистой походкой хищника проскальзывает Амая. — Вот! — он плюхает на столешницу косую стопку разлохмаченных папок. — Я закончил. Надеюсь, ты не собираешься устраивать мне экзамен прямо… — его глаза расширяются. — Ой, Сюн? Ты уже здесь?— Чтобы не отвлекать тебя лишний раз, я пригласил твоего друга выпить кофе, пока ты занимаешься, — улыбается господин Рокфорт. Сюну вдруг приходит в голову, что, несмотря на отсутствие кровного родства, у этих двоих абсолютно одинаковая улыбка. Ясная, располагающая к себе — и неуловимо острая, как скальпель, разрезающий сердце. Только сейчас Амая не улыбается. Господин Рокфорт подхватывает со стула тёмно-коричневый кейс. — А теперь мне пора на службу. Ещё пять минут промедления, и я катастрофически опоздаю. Занеси их, пожалуйста, в мой кабинет, — кивает он в сторону папок и вновь улыбается. — Доброго дня, мальчики.— До свидания, — автоматически отвечает Сюн. Амая мрачно молчит, дожидаясь, пока за отчимом закроется входная дверь. — Наконец-то свалил, — буркает он. — Слушай, а чем он вообще занимается? — Ха! Ты всё равно не поверишь… Неважно. О чём вы говорили?Сюн опускает взгляд, рассматривая прожилки на светлой мраморной столешнице. Уши вновь теплеют. — Да ни о чём конкретном. Господин Рокфорт угостил меня кофе и порадовался, что мы с тобой подружились.Амая сердито скалится. — Чего меня точно мало волнует, так это рад он или нет. Это моё дело.— Но мы всё-таки встречаемся здесь… В его доме.— Я у него ничего не просил! Он сам вообразил, что мне нужен заботливый папочка! — По-моему, он и впрямь неплохо к тебе относится, — рискует высказаться Сюн. И в тот же миг по глазам Амаи понимает, что не следовало этого делать. — Ну, мне так показалось…— Мне это не нужно. Не нужно! Ты понял?Отступив на шаг, Сюн примирительно поднимает ладони. Разгневанный Амая — как граната с выдернутой чекой, рвануть может в любую секунду. — Прости, если я что-то не так сказал. Я только…— Было бы на что обижаться. Я просто ненавижу, когда мне пытаются навязать… когда за меня решают… Пусть Питер заводит собственного отпрыска и ездит ему по мозгам! — Успокойся, я всё понял. Давай больше не будем о нём. Тема родительской любви, похоже, закрыта надолго. Сюн уже уверен, что за длинный язык его сейчас выкинут вон — возможно, в прямом смысле слова, но Амая, тряхнув головой, цепляет его за руку.— Ладно, забыли. Идём.— В общем, этот Такуми действительно пропал в тот самый день, когда появились кубы. Ушёл из дома в неизвестном направлении и не вернулся. Полиция начала поиски в установленный срок, но ничего не обнаружила. Парень как сквозь землю провалился. Старые дружки, ну, те из них, кто сейчас на свободе, утверждают, что не видели его. Ни в тот день, ни вообще в ближайшие годы. Он оборвал все связи. Амая опускает распечатку.— За десять лет его забыли даже самые преданные собутыльники.— Интересно, что же тогда произошло? — вынимая бумагу у него из пальцев, спрашивает Сюн. — Что за истина ему открылась?Вопрос по большей части риторический. — Думаю, он повстречался с недоками, — задумчиво говорит Амая. — Такуми писал, что видел бога, но он много лет провёл у себя в комнате. На момент явления кубов у него давным-давно не было никаких встреч. Вероятнее всего, речь шла о прошлом.— Согласен. Недоками что-то сказал или показал Такуми, что изменило его навсегда. Отвязный хулиган стал отшельником. — Но от чего Такуми хотел спасти мир? От недоками и его игр или, напротив, от тех, кто мог ему помешать? Может, существовало что-то ещё, кроме кубов?А может, только грядёт.Сюна посещает неприятное чувство, что они складывают паззл с изнанки, да ещё и вверх ногами. — Меня больше волнует, куда он направился. — Этого я не знаю, — дёргает плечом Амая, — но мне удалось выяснить, с кем Такуми встречался, перед тем как раствориться в пространстве. Сюн подпрыгивает. — Ну?! И кто, кто это? Амая выуживает из стопки следующую распечатку. — Некий профессор Окихира Тадакатсу из Университета по изучению среды обитания человека.— Такой университет и правда есть? Никогда не слышал. — Насколько я понял, это филиал какого-то западного… кхм, учреждения. Парапсихология, экстрасенсорика и прочая муть, просто называются цивилизованно, чтобы создавать более солидное впечатление. Какое-то время они сотрудничали с Фондом изучения феномена экстракубов, но потом их пути разошлись. Сюн хмыкает. В некотором смысле он понимает сотрудников Фонда. Когда прямого пути нет, приходится исследовать все тропки и хвататься за любые ниточки. Но не все из них куда-то ведут…— Этот Окихира изрядно прославился на ТВ в связи с появлением кубов, — продолжает Амая. — Утверждал, будто ему известна причина их возникновения. — Врал?— Несомненно. Все его россказни сводились к пришельцам и грядущей атаке на Землю. Однако телешоу, падкие на мистику, и жёлтые газетёнки от него не отлипали. Хотя в какой-то серьёзной программе он тоже засветился. Ненадолго, правда, — Амая открывает ноутбук. — У него даже свой сайт есть. Выпадает в верхних строчках поиска. Знаменитый шизик. Теперь понятно, как на него наткнулся Такуми. Сюн рассматривает фотографию так называемого профессора. Тот уже немолод, а в сочетании с причудливой раскраской и свободными одеждами диких цветов и вовсе производит впечатление городского сумасшедшего. Абсолютно лысая макушка в обрамлении редких кустиков волос бликует в свете софитов. Лицо профессора кажется отчего-то знакомым — видимо, Сюн когда-то мельком натыкался на одно из его выступлений.Похоже, у Такуми окончательно поехала крыша, если он решил, что этот попугай может сообщить ему нечто полезное. Зато о самом Такуми попугай и впрямь может чего-нибудь знать… — Надо попытаться переговорить с Окихирой, — решает Сюн. — Вдруг Такуми ему рассказал, что намерен делать.— Угу, но пока я не смог до него дозвониться. Всё время натыкаюсь на автоответчик. — Наверное, идут съёмки или что-то в этом роде.Амая поднимается с дивана, улыбка медленно раздвигает клыки. — Попробуем чуть позже. А пока пошли в сад. Отработаем тебе парочку приёмов. Сюн не уточняет, ему или на нём. Он привык к обоим вариантам. ***Делить с Амаей постель по ночам немногим проще, чем общаться с ним днём. Жарко, тесно, смущающе. Он ворочается с боку на бок, тычет во все стороны локтями и коленями, стаскивает с Сюна одеяло и взамен обвивает его собой. Стоит сомкнуть глаза, как сон перебивает очередной тычок или тяжесть навалившегося сверху тела. Однако любые неудобства с лихвой окупаются прикосновениями гибкого языка, когда Амая начинает вылизывать Сюна за ухом, или когда прерывистое дыхание опаляет низ живота, заставляя извиваться в жадном нетерпении. Невозможно забыть… нереально отказаться. Они просыпаются, когда солнце уже вовсю палит за окнами, но опущенные жалюзи создают иллюзию сумеречной прохлады. Сюн зевает, потягивается и с трудом выползает из-под Амаи, не мелочась раскинувшегося сразу поперёк кровати. В прохладе шелковистых простыней хорошо, и где-то на грани сознания мелькает предательская мысль провести всё утро в постели. А может, и весь день — если никто из родителей Амаи не появится. Но у них есть дела, а значит, пора вставать. Со вздохом Сюн откидывает одеяло и спускает ноги на пол, ощупью нашаривая тапочки. Стопа скользит по каким-то холодным шарикам, под босой пяткой раздаётся хруст. Что-то округлое, упруго-скользкое касается голой кожи, а потом под ней расплывается влага. Растерянно, хотя отвратительно-сочный хруст ему знаком, Сюн наклоняется, всматриваясь себе под ноги. На белоснежном ковре расплывается багряное пятно, обрамлённое тёмно-красными зёрнышками. В первый миг Сюн удивляется, для чего Амая принёс в спальню гранат и зачем разбросал зёрна по ковру. Во второй — понимает, что никакой это не гранат. В третий — каменеет от ужаса.Точно такими же бусинами, гладкими и алыми, оказывались наполнены тела тех, кто проигрывал в схватке с Дарумой. А сами бусины были наполнены кровью.Подсознание готово в любой момент услышать протяжное ?Дару-ум-м-м-а-а-а-а…?, и тело рефлекторно напрягается, чтобы тотчас замереть при окончании фразы. Но в комнате тихо. — Сюн? — Амая садится в кровати, сонно потягиваясь. — Ленишься вставать? Но надо, надо. У нас сегодня… Что с тобой? Обрывая собственный вопрос, он одним текучим движением оказывается рядом с Сюном на краю матраса. Лишённый даже намёка на сонливость взгляд спускается к пятнам на ковре в окружении горсти кровавых знаков.— Это предупреждение, — без выражения произносит Сюн. — Он знает, что мы делаем. Он не хочет, чтобы мы продолжали. Наверное, было идиотизмом полагать, что недоками не узнает об их поисках, однако Сюн почему-то полагал. Точнее, даже не задумывался об этом, пока не увидел перед их постелью россыпь бусин смерти. Не ощутил их холодное, как рыбье брюхо, прикосновение. Тёмные глаза всматриваются в алую россыпь, тонкие пальцы касаются бликующих бусин, собирая их в горсть, выпуская по одной обратно…— Отлично, — голос Амаи дрожит, колеблясь между гневом и ликованием. — Мы его достали, он боится нас!Сюн косится на него, не в силах решить, издевается любовник или в самом деле рад. Чему, чему тут радоваться?! — Как может нас бояться, тот, кто… — он замолкает, не зная, как продолжить, да и не видя в продолжении смысла. Амая был там и сам всё видел. — Тот, кто прячется в тени, не смея показаться при свете, — отбросив ногой в сторону ковёр, Амая присаживается перед Сюном на корточки, сжимает его пальцы в своих, обжигающе горячих.Это не утешает и не помогает. Напротив — вливающееся в него тепло чужого тела напоминает, что они могут потерять. Сюн с трудом глотает застрявший в горле комок. — Ты не понимаешь? Ты что, правда не понимаешь? Мы ещё ничего не сделали… мы даже не узнали ничего толком, а он уже в курсе. При мысли о том, что некая сила наблюдала за ними, пока они спали, по спине ползут мурашки. Сюн давно не боится ни боли, ни смерти, но собственная уязвимость становится неприятным открытием. Быть может, они заигрались в детективов, повиснув на хвосте настоящего тигра. Быть может, они сами привлекли к себе внимание. Так, выйдя в тёмную ночь с фонарём, становишься мишенью для всех, кто скрывался во мраке. Пальцы разжимаются, соскальзывая с запястий. Амая резко встаёт. — Я пойму, Такахата, если ты решишь уйти, — заявляет он с подчёркнутым безразличием, хотя леденеющая в глазах ярость убеждает, что не поймёт и не простит. А как иначе, если Сюн сам втравил его в эту историю? Это он затеял охоту на фальшивое божество, он хотел вырваться из-под контроля, а теперь, когда божество напомнило о своих реальных способностях, хнычет и мечтает убежать. Неправда… он не мечтает убежать! Он не струсил! Сюн вновь смотрит на рассыпанные по полу затвердевшие красные капли. Никаких сомнений, что недоками пытается их напугать. В это утро он напомнил им о своих возможностях, выходящих за пределы реальности. Показал, что в любой момент может сотворить с божьими детьми что угодно… Стоп. Или всё-таки не может — раз не сотворил? Что это, проявление доброй воли или бессилие? — Я не собираюсь бежать, — Сюн тоже встаёт. — Хватит уже, набегался.Несколько секунд они испытывают друг друга взглядом, затем Амая кивает. Краткий приступ паники миновал, теперь в крови закипает азарт предвкушения. Сюн думает, что не отступит, пока не найдёт того, кто старался сделать из него типовую марионетку для коллекции. Возможно, это будет последним — единственным — что он сделает, но напоследок Сюн посмотрит в глаза бездушной твари. И если выпадет хоть малейший шанс — нанесёт ей удар. Даже если это окажется бесполезным. Вероятно, безумие Амаи оказалось заразным… кто знает, каким путём оно передаётся?— Отлично, просто замечательно, — одеваясь, Амая возбуждённо кружит по комнате. Он похож на хищника, учуявшего кровь жертвы. Алые бусины хрустят под его ногами. — Это то самое, чего нам не хватало. — Ты псих, знаешь? — с нервной усмешкой сообщает Сюн, прежде чем поймать Амаю и притиснуть к себе. Кому-то, значит, не хватало угроз от неуравновешенного псевдобожества. — Возможно, — Амая кровожадно улыбается в ответ, глядя на Сюна снизу вверх. Взгляд лучится торжеством. — Но чего бы там ни хотел нам сказать недоками, показал он одну простую вещь: мы на верном пути. Амая слушает невидимого собеседника с непроницаемым лицом, но едва разговор заканчивается, швыряет телефон на ковёр. Явно хотел швырнуть в стену, но вовремя одумался. — Проклятье!Сюн без объяснений понимает причину его гнева. Какая-то часть внутри него уже знает, что произошло. — Профессор тоже пропал. Амая смеётся, и Сюн различает в его голосе истерические интонации. — Все они пропадают, стоит нам приблизиться. Будто кто-то убирает со стола лишние фишки. Не кто-то. Самозваный ками. — Как давно?— Наверняка никто не знает. Вероятно, в тот же день, когда он встречался с Такуми. Окихира закончил эфир и покинул студию. Немного позже у него ожидалась ещё одна съёмка, участие в ток-шоу, но до неё было не меньше трёх часов, поэтому никто не удивился, что профессор хочет отдохнуть. У него выдались напряжённые сутки — выступления, встречи, интервью… с первых минут инцидента он был нарасхват. В десять утра система видеонаблюдения около телецентра засекла Окихиру беседующим с Такуми. Около одиннадцати он позвонил своему ассистенту и сказал, что собирается кое-что проверить, а потом вернётся обратно в студию. Однако к назначенному сроку не явился. Как и на следующее утро. И в дальнейшем.Ещё одна ниточка обрывается. Последняя — из тех немногих, что вели их.— Значит, их с Такуми забрали вместе. — Похоже на то. Есть слабая вероятность, что Окихира переговорил с Такуми, а потом отправился по делам, где и попался, но вряд ли. Скорее всего, они обменялись информацией и узнали нечто такое, чего им не следовало знать. И мы так старательно ищем эту информацию… Опустившись в кресло, Амая сплетает и расплетает пальцы. Потом бешеная натура берёт своё, и он начинает метаться по комнате, словно зверь в клетке. Придвинув к себе ноут, Сюн бесцельно щёлкает по вкладкам сайта профессора. Ему требуется лишь занять руки, он едва видит экран.— Представляешь, когда-то этот Окихира писал песни. Наверняка про каких-нибудь зелёных человечков, которые… О господи! Амая резко оборачивается. — Чёрт, не может быть… да нет же, не могу я так… — Сюн вцепляется в монитор, опасаясь, что стоит отвести взгляд, как изображение мигнёт, пойдёт волнами и исчезнет. Или, хуже того, изменится. — Что там? — Амая в один миг оказывается у него за плечом. — Сюн, что ты увидел? Сюн молча демонстрирует ему развёрнутую на весь экран фотографию молодого человека с удлинённым носом и гладкой чёлкой, спадающей на глаза. Помолодевшее лет на двадцать, но всё равно узнаваемое лицо человека, чей фоторобот они пытались составить несколько дней назад. Ниже указана ссылка на статью.— Трагедия в семье специалиста по среде обитания, — читает Амая вслух броский заголовок. — Экстрасенс не сумел отыскать сына родной сестры.Они пробегают глазами строчки и дружно вдыхают, когда вдруг оказывается, что в лёгких не осталось кислорода.— Оказывается, у Окихиры был племянник, — озвучивает Сюн общую ошеломительную мысль. — Масару. Сын старшей сестры, погибшей в аварии.Фамилия в статье не указана. — Который пропал без вести десять лет назад, кто бы мог подумать! — нервно хихикает Амая. — Как раз тогда, когда Такуми явился недоками. — Этот Масару как две капли воды похож на человека, которого я видел. Он постарел, конечно, но его нос… подбородок… Нет, не понимаю, какой-то бред… Племянник профессора? Но если Окихира всё знал, к чему тогда вся эта ерунда про пришельцев и внеземную угрозу?Сюн ставит ноут на место. Вот почему лицо специалиста по инопланетным цивилизациям показалось ему смутно знакомым. Дядя и племянник. Эти двое похожи между собой — не слишком выраженно, но если поставить фото рядом, сходство угадывается без труда.— Кто его знает, — Амая взял себя в руки и больше не ухмыляется. Во всяком случае, такой безумной ухмылкой. — Отчим говорит, хочешь отвлечь от чего-то внимание публики — расскажи ей самую фантастическую сказку. Возможно, Окихира не желал, чтобы кто-то узнал о связи между кубами и его семьёй. — Если это всё-таки его родственник. — Есть только один способ выяснить. Добудем адрес и нанесём визит. Аяко звонит в самый неподходящий момент, когда они спускаются к станции метро. Отступив к стене, Сюн пытается одновременно твёрдо и вежливо объяснить, что он не пойдёт в кино, и на выставку укиё-э, и в парк Уэно… — Такахата, — с раздражением окликает Амая, — ты со мной или посвятишь этот день болтовне с Акимото?Сюн давится словами, чувствуя болезненно-острый укол в сердце. Сам того не ведая, Амая всегда умудряется попасть ему по самому больному месту. Но нет худа без добра — полоснувшая боль потери заставляет собраться с мыслями и решительно отказаться от всех развлечений разом.— Пока, увидимся в школе, — заканчивает Сюн, забыв, что у них ещё четыре дня каникул, и спешит догонять Амаю. — Итики больше нет, — с упрёком напоминает он, — это была Аяко. — Я что, буду твоих девиц считать? Делать мне больше нечего. Не отставай. ***Дом в конце длинного переулка выглядит самым обычным. Здесь таких — целый квартал, может, только чуть поновее, да сады вокруг невысоких деревянных стен кажутся не столь заросшими. Шторы на окнах, грязных от попеременно сменяющих друг друга дождя и пыли, опущены, и сколько Сюн ни вглядывается внутрь, ему не удаётся различить ничего из обстановки дома.Приблизившись к ветхой калитке, Амая слегка пинает её. Та не поддаётся, но не потому, что заперта, а из-за ржавчины, изрядно поевшей петли. Потемневший от времени замок, впрочем, тут тоже есть — валяется по другую сторону забора. Амая наваливается плечом, и калитка с протестующим скрипом открывается, впуская их под сень разросшихся кустов шиповника и барбариса. Затерянная среди травы дорожка усыпана прошлогодней листвой, потемневшей и уже догнивающей. В гуще крапивы борются за жизнь полузадушенные тёмно-голубые соцветья. На какой-то миг Сюну чудится, что край шторы в дальнем окне вздрагивает, но вскоре он убеждается, что это лишь игра лучей солнца и его воображения. — По-моему, здесь никто не живёт, — говорит Сюн. — И уже давно. — Такое впечатление и впрямь создаётся, — соглашается Амая. — Пожалуй, даже слишком старательно. Неужели любящий дядюшка не стал хоть немного следить за домом пропавшего племянника?— Может, он был не очень любящим. — Угу. Или всё это — умелые декорации. Тут не живут, конечно, долго… но явно не десять лет. Не особо усердно ухаживают — это да, — Амая возвращается назад, к калитке, и смотрит на проржавевший металл, — но в дом… заходили.С одной стороны, Амая ведёт себя как параноик, а с другой… с другой стороны, возможно, он прав. Настолько заброшенный дом на вполне благополучной улице вызывает подозрения. Сюн решается: — Нужно попасть внутрь. — И я так думаю. — Надо ли нам стучать? — он полувопросительно смотрит на Амаю. — Обязательно. Иначе как он поймёт, что мы пришли?На стук никто не отзывается. За ссохшейся облезлой дверью царит мёртвая тишина. — Как и ожидалось, — констатирует Амая, вытаскивая из кармана затейливо согнутый кусок проволоки. — Погоди, — Сюн хватает его за локоть. — Мы что, собираемся просто вломиться туда?Сам он собирался поискать неплотно затворённое окно либо ключ, оставленный под ближайшим камнем… Внутренний голос ехидно уточняет, что их методы разнятся не принципиально. — Нет, — Амая стряхивает его руку, — мы будем стоять на крыльце и стучать до наступления божественных сумерек. Пропустив мимо ушей колкость, Сюн хмуро смотрит, как сообщник по уже вполне реальному взлому орудует самодельной отмычкой. Ему категорически не нравится происходящее, но в одном Амая прав: ожидание ничего им не принесёт. Если честно, он до смерти устал ждать. Когда начнётся следующая игра? И начнётся ли? Что приготовила для них воля, утратившая память о человечности? Возможно, забраться в покинутый дом — не такое уж большое преступление по сравнению с годами, а может, и десятилетиями в клетке подозрений. Всё должно решиться сегодня. — Нельзя останавливаться, — выдыхает кто-то из них. А может, только думает, но их мысли текут настолько синхронно, что слова постепенно становятся не нужны. В замке тихо щёлкает. Дверь отворяется. — Между прочим, твой драгоценный Питер научил, — зачем-то говорит Амая. В голосе проскальзывает затаённая гордость. Сюн лишь вздыхает. С чего вдруг отчим Амаи стал ?его? и ?драгоценным? — понять способен только Амая.Из глубины полутёмного коридора тянет сладковатой гнилью. Правда, слабо, едва уловимо. Видимо, всё, что могло здесь гнить, давно сгнило. — Масару? — тихонько зовёт Сюн, сделав несколько шагов по грязным половицам. — Такуми? Профессор Окихира?Вспоминается дурацкий ужастик про проклятый особняк, забиравший всех, кто когда-либо переступал порог. Там ещё была женщина со сломанной шеей, замотанная в полиэтилен, маленький ребёнок и злобный чёрный кот… Он оглядывается на оставшийся позади прямоугольник света. Дверь не спешит захлопываться у них за спиной, отсекая путь назад, будто пытается создать ложное чувство безопасности, заманивает в ловушку. Запах гниения с каждым шагом усиливается. — Надеюсь, мы не наткнёмся там на его тело, — шепчет Сюн и тяжело сглатывает.Кто знает, не требует ли божественная сила отказа от человеческой плоти. — Я тоже очень на это надеюсь, — Амая поправляет перевязь на спине, в которой висит бамбуковый меч. Впрочем, Сюн сомневается, что его обожаемый псих захватил с собой именно меч для кендо. Кроме того, он почти уверен, что под тёмной курткой Амаи скрывается много чего интересного… и как только их пустили в метро? Небось опять советы безобидного отчима. Очень, очень необычный человек. — Сильный охотится на слабого. Слабый прячется, сильный идёт искать, — нараспев произносит Амая, но, стиснув горячее запястье, Сюн чувствует, как его бьёт дрожь. Он тоже боится? Неужели безумцу, у которого вместо крови по венам бежит адреналин, бывает страшно? Семнадцатилетнему безумцу, один раз уже пережившему игру кубов… Вряд ли они выберутся из этого дома живыми. Во всяком случае, вдвоём. Ещё можно уйти… сбежать, хотя бы на время спрятав от судьбы осколки счастья… вот только бежать им некуда. Когда-нибудь их найдут и снова заставят играть. Может, даже уже завтра. Оказывается, рисковать намного сложнее, когда тебе есть что терять. И всё же они должны это сделать — иначе всё будет напрасно. Плечом к плечу, как когда-то стояли на вершине куба, они направляются вперёд. Изнутри дом оказывается таким же грязным и заброшенным. И абсолютно безлюдным. Две небольших комнатки, закуток крошечной кухни и похожая на заплесневелый пенал душевая пустуют явно не один год. Они обыскивают каждый угол, распахивают засиженные мухами шторы, впуская внутрь солнечный свет, перетряхивают содержимое шкафов и покосившегося комода, но нигде не находят ничего, хоть как-то связанного с творцом кубов. Жилище пропавшего Масару является копией комнаты ленивого, инфантильного подростка. Оно до странности напоминает мансарду Такуми. Упаковки из-под чипсов громоздятся вперемешку с покрытыми чем-то липким дисками, с края холодильника свисает растянутый рукав свитера, а земля в одиноком цветочном горшке превратилась в труху. Войдя в комнату, Сюн немедленно спотыкается о кроссовку с намертво перепутанными завязками и чуть позже обнаруживает пару к ней засунутой за обогреватель. Дешёвая приставка разбита, словно кто-то со всего размаху кинул её в стену после очередной неудачи в игре. — Его здесь нет, — мрачно признаёт Амая. — Как же так… Неужели я ошибся? — растерянным взглядом он обводит запущенное помещение.— Кажется, мы зашли в тупик, — Сюн заканчивает осмотр полок над письменным столом, устланных толстым слоем пыли. Там ничего нет, кроме разбросанных как попало коллекционных статуэток. Попытавшись оторвать от столешницы прилипшую к ней чашку с остатками истлевших чаинок на дне, он мечтает поскорей помыть руки. — Давай убираться отсюда, пока нас не застукала полиция. — Не думаю, что полиция вообще помнит о существовании этой дыры.— Знаешь, я не удивлён. Сюн видит, что Амае не хочется уходить без добычи. Он и сам чувствует острое разочарование. Неужели все их поиски были бессмысленны? Неужели всё это время они двигались по ложному пути? Как, должно быть, недоками веселится над ними. Припёрлись в самый дальний район города, по уши извозились в пыли, притащили с собой меч и приготовились к возможной кончине… а вместо славной борьбы их ждала свалка, откуда давно сбежали даже тараканы!Сюн опускает голову. Подобное чувство он испытывал, когда брошенный в корзину на шее манэки-нэко колокольчик отскочил от кольца. Однако в тот раз Амая завершил бросок, а сейчас он стоит рядом с Сюном, печальный и обескураженный. Проигрывать — горько и обидно.— Хочешь, проверим тут всё ещё раз? — предлагает Сюн. — Вдруг мы чего-то упустили? Амая качает головой. — Нет. Ты прав, нам здесь больше нечего делать. Идём. Они даже успевают добраться до двери. ***Высоко в безоблачно синем небе парит какая-то птица. Прикрыв ладонью глаза, Сюн несколько секунд наблюдает её полёт. На таком расстоянии кажется, будто птица плывёт, раскинув крылья.— Чего там?Амая лежит на спине, заложив руки за голову. У него сонный, разомлевший вид. Полдень миновал, но солнце ещё высоко, и луг, где они расположились, купается в тёплых лучах. — Ничего, — Сюн укладывается рядом, в густую зелёную траву. Её шелест, смешанный с гудением насекомых, навевает дрёму. Где-то рядом, позади зарослей дикой вишни, негромко журчит ручей. — Это орёл, — сообщает Амая, поднимая взгляд в безбрежную высь. — Он охотится. Ну, конечно, кто о чём, а любимый псих об охоте. Однако голос звучит с сытой ленцой, а хищный огонёк в посветлевших на ярком свету глазах затуманен умиротворением. Кажется, покой этого летнего дня смирил даже Амаю.— Жарко, — мимо Сюна степенно пролетает полосатый шмель и устраивается на сочном цветке клевера. — Наверное, к вечеру будет гроза. Знаешь, когда я был маленьким и боялся грома, мама рассказала мне сказку о божестве, спавшем в яме под скалой.Амая усмехается, срывая травинку. — Мой отчим рассказал про конвекцию и образование облаков. А потом подарил мне учебник физики.Склонившись над Сюном, он легонько проводит зелёным стебельком ему над бровями, задумчивыми мазками обводит скулы, лоб, затем, расшалившись, пушистым кончиком щекочет нос. Тёмно-каштановые завитки покачиваются в такт движению. Пронизанные солнцем, они отливают густой медью. — И ты перестал бояться? Сюн глупо улыбается. Ему хорошо. Он не помнит, куда они направлялись и почему остановились здесь, но уходить совсем не хочется. Потянувшись, он ловит губами край травинки и прикусывает, ощущая на языке терпкую сладость.— Я и не боялся, — Амая отбирает у любовника добычу, кончиками пальцев коснувшись губ. — Мне было интересно, откуда шум и свет в пустом небе.Сюн притягивает его к себе и целует. Амая разгорячённый и покорный, как котёнок, пригревшийся на солнцепёке. Их объятия сейчас не игра и не борьба, а просто желание быть ближе друг к другу. Такое у них бывает нечасто. Хочется пойти дальше и заняться любовью прямо здесь, в украдкой перешёптывающейся траве, но, во-первых, Сюн не уверен, что Амая согласится, а во-вторых, ленивая сонливость мало-помалу оплетает мышцы. Слизнув напоследок каплю пота, нависшую над отчётливо припухшей верхней губой, он удовлетворённо отстраняется. В кустах сладко щебечут невидимые глазу птицы. Юркий паучок деловито взбирается на листик, чтобы перекинуть через него сеть. Здесь и сейчас всё хорошо настолько, что не хочется менять ни на что. Амая так редко позволяет ласкать себя — вроде бы только плавился от нежности, и вот уже в глазах вспыхивают колючие звезды, а улыбка становится дразнящей, провоцирующей… обычно так, но сейчас Амая не скрывается, и это кружит голову. Всё так мирно и безопасно, что с языка сам собой срывается вопрос: — Ты был с кем-нибудь, кроме меня? До меня.Выпалив это, Сюн мгновенно жалеет о сказанном. Сейчас Амая посоветует ему не лезть не в своё дело или вообще рассмеётся в лицо, оставляя наедине с ворохом ядовитых подозрений. И, честно говоря, будет прав. Какое в самом-то деле первый встречный мальчишка имеет право…Амая пару секунд медлит, приподнявшись на локте и разглядывая его краснеющую физиономию. Потом усмехается, кривовато, но без издёвки. — Полагаешь, я подпущу к себе кого-то ещё?Самое время остановиться, возблагодарив небеса за подарок, однако Сюн продолжает искушать судьбу.— Но почему ты подпустил меня? В смысле я рад, конечно… и мне с тобой очень… Но я не понимаю, Такэру. На фига тебе сдался такой, как я?Усмешка становится смущённой. — Ты особенный, Сюн, — шепчет Амая, не отводя прозрачного, как янтарь, взгляда. — Я заметил тебя с первого дня нашей встречи. Ты был смешным и неуклюжим, запинался через слово и едва отыскал собственный класс, но меня сразу к тебе потянуло. И сейчас продолжает тянуть.В груди ёкает, но следом за вспышкой счастья по телу расползается тревога. Сюн чувствует, как с него слетает дрёма, ему даже становится холодно под ясным летним солнышком. Амая никогда не сказал бы такого. Всё это, все эти слова — желал услышать сам Сюн. Он поднимает голову, заново окидывая взглядом волны травы, темнеющий вдали лес, птицу у горизонта... Как они сюда попали? Где они сейчас?Память трепещет, словно мотылёк в паучьих сетях. Они с Амаей отправились в дом племянника Окихиры. Того самого племянника, что вот уже десять лет числится пропавшим без вести, однако умудрился каким-то образом втайне ото всех взобраться на вершину парящего над городом куба. В заброшенном жилище их встретили лишь пыль и запустение, но Сюн уверен: что бы ему ни грезилось, они не покидали того дома. Вроде бы Амая даже собирался открыть дверь — но и в том случае они должны были выйти на тихую вечернюю улицу. Ни на каком он ни на волшебном лугу и перед ним сейчас вовсе не…— Ты не Амая, — отрывисто говорит Сюн в доверчиво распахнутые карие глаза. — Всё это фальшивка. И отталкивает от себя бледную копию свой мечты. В тот же миг луг, небо, хрустальная трель ручья — всё исчезает. Сюн вновь стоит посреди погрязшей в беспорядке комнаты. ?— Игра окончена. Игра окончена?, — проносится в памяти.Напротив него стоит Амая, залитый кровью с головы до ног, даже на щеках алеют свежие потёки. Сердце сжимает ужас, но в следующее мгновение Сюн понимает, что это чья-то чужая кровь. Похоже, Амая тоже разобрался со своей иллюзией, причём, в отличие от него самого, сделал это радикально. — Браво! — восклицает длинноволосый, закутанный в лохмотья человек. Медленно, подчёркнуто нарочито хлопая в ладоши, он выступает из затемнённого угла.Но ведь там раньше никого не было? Они же осмотрели всё вокруг… Не могли они его не заметить! Сюн чувствует, как пересыхает в горле, а тело оседает, словно пригибаемое к земле возросшей силой тяжести. Ощущение незримой мощи дрожит в воздухе. Амая сдувает с глаз промокшую чёлку. Что он видел в своей безупречной иллюзии? Очень хочется знать, но вряд ли достанет решимости спросить. Аплодисменты смолкают. Незнакомец очень высок и очень худ. У него смуглое, измождённое лицо, которое Сюн едва успел разглядеть в свете нарождающегося утра и уже никогда не забудет. Время замирает, послушное не высказанной ни словом, ни жестом воле. Тишина обнимает их, пеленает, сковывает, стирает и воссоздаёт, считывая каждое движение. Украшенные выцветшими постерами стены раздвигаются, вмещая Вселенную. Кровь, мечты, облака, стук брошенных на блюдечко игральных костей. Боль, стыд, сожаление… Мерцающие ледяным светом далёкие звёзды, всемогущие и мудрые, чьё знание граничит с пустотой. На один бесконечный миг глаза Сюна встречаются со спокойным, как бескрайние космические глубины, взглядом. Он не страшен ничем, этот взгляд, однако выдержать его почему-то трудно. А потом незнакомец улыбается, кланяется им и пропадает без следа. Ни тает, ни растворяется в воздухе, ни переносится куда-то ещё — просто пропадает, будто его и не было. Тишина меняется. Из неё уходит звенящее напряжение, и теперь пространство вокруг них — всего лишь заброшенная комната, заваленная молодёжными журналами с фантиками от конфет вместо закладок. Луч закатного солнца золотит сплетение паутины над раковиной, за окном дребезжит монорельс. На подгибающихся ногах Сюн подходит к месту, где только что стоял… некто. На серых вытертых половицах лежит плотный слой пыли. Ничья нога не ступала здесь уже очень давно. По всей комнате пылевой ковёр хранит отпечатки лишь их следов. Окончательно сбитый с толку, Сюн переводит взгляд на Амаю. Тот выглядит непривычно ошеломлённым. Его одежда вновь чистая, на бледном лице — ни одного кровавого пятнышка. — Нам это привиделось? — неуверенно спрашивает Сюн. — Вряд ли, — шепчет Амая. Опустившись на одно колено, он касается ладонью пола, а потом долго рассматривает испачканные сухой грязью пальцы. — Но он ушёл. Интересно, надолго ли?— Хоть бы навсегда, — выдыхает Сюн. Он не понимает, с чем они столкнулись, и хотя встреченное нечто не проявило угрозы, оно было чуждым, и от этого осознания по спине бегут мурашки. Нечто, танцующее на грани ничто. — Но мы хотели его убить… Я хотел!Растерянность Амаи быстро переходит в возмущение. Он хмурится, как всегда в такие моменты становясь обманчиво милым. Однако тянуться к нему сейчас — всё равно что тянуться к шаровой молнии. — Если честно, я уже сомневаюсь, что у нас получилось бы, — признаётся Сюн. Проблема даже не в могуществе, в конце концов, они знали, что тот, кто придумал игру кубов, обладает сверхчеловеческими способностями. Но этот человек… он и вправду был каким-то другим. Впервые Сюн всерьёз допускает мысль, что матрёшка не солгала. С другой стороны, создания куба лгали на каждом шагу, казалось, обман является частью их программы. Неудивительно, если их создатель — сам великий лжец.Или великий игрок?— Этот тип смылся от нас, будто опаздывал на любимое телешоу, — в голосе Амаи звучит неприкрытая обида, как если бы у него отобрали интересную игрушку, даже не дав приблизиться к ней. Вопрос в том, кто из них для кого в действительности был игрушкой. Впрочем, Сюн подозревает, что нет смысла долго думать над этим вопросом. — По-моему, его шоу были мы, а потом он попросту переключил канал. — Говорю же, мерзавец!А может, недоками в самом деле исполнил их желание, как изначально и предполагал Амая? Неправильно, странно, искажённо — как это могла сделать лишь сила, только претворяющаяся человеком. Недаром мудрецы древности советовали очень аккуратно выбирать то, о чём просишь небо. А потом он исполнил их желание ещё раз. Разочарование сменяется облегчением. Огромным, похожим на свалившийся с души тяжеленный камень облегчением. — Возможно, он просто потерял к нам интерес.Пусть так и будет. Человеческий мир и без того слишком увлекательное и совсем не спокойное место, чтобы разнообразить его проделками неоками. Наверное, Амая в конце концов чувствует то же самое, поскольку на его губах проступает знакомая ясная улыбка. — Зато мне ты всегда интересен, Такахата-кун. Пойдём домой.К вечеру и правда собирается гроза, но обрушившийся с небес ливень приносит лишь прохладу.