Глава 2. (1/1)

Five Finger Death Punch feat. Maria Brink - Anywhere But HereДо определенного момента своей жизни Дазай не верил ни в судьбу, ни в благополучное стечение обстоятельств, ни во что бы то ни было. В возрасте четырнадцати лет он понял отчётливо — рано или поздно Мироздание тебя наебёт. Наебёт безбожно, вывернет наружу кишками и прокатит по асфальту, стирая всё твоё естество в кровавую кашу. Потому что иначе просто не бывает. Ни в этой жизни, ни в следующей, ни в любом из возможных миров. Не бывает и все. Как бы ты ни был счастлив, какая бы стабильная жизнь у тебя ни была, сколько бы планов ты ни понастроил — в один прекрасный день случится нечто, и привычная призма восприятия треснет, засветив тебе обломками по лицу и, может быть, по сердцу. Вполне вероятно, что после подобной встряски и сердца-то у тебя не останется, но это уже совсем другая история. Дазай вырос в мирной и любящей семье. Его отец — Шинго был преуспевающим бизнесменом, а мать — Харука, как и полагается женщине в Японии, следила за домом и сыном. По крайней мере, номинально. По факту, большую часть детства Дазай провёл в престижных детских домах, а мать постоянно помогала отцу с работой. Родители хотели, чтобы Дазай унаследовал империю отца, которую тот возводил годами, и Дазай долгое время вообще не видел для себя другого варианта развития событий. Ещё с юного возраста в минуты редкой близости он слушал рассказы отца и матери про работу и хотел поскорее вырасти, чтобы однажды стать таким же.Несмотря на то, что большую часть времени он был предоставлен самому себе, Дазаю никогда не было скучно. Он быстро научился считать и писать, и в школу пошёл достаточно рано. В шесть лет уже умел готовить нехитрые блюда и постоянно поддерживал порядок у себя в комнате. Родители никогда его ни в чем не ограничивали, придерживаясь тактики, что ребенка надо именно растить, а не воспитывать, и поэтому многие таланты Дазая раскрылись достаточно рано. Например, выдающийся интеллект вкупе с врожденной смекалкой и любопытством. Учеба стала его настоящей страстью. Сначала с Дазаем занималась Харука, но потом поняла, что это бесполезно, потому что он буквально проглатывал всё, чему она пыталась его научить, и родители наняли для сына репетиторов, поощряя ненасытную жажду знаний. Творческая жилка у Дазая, безусловно была, но вот превалировали все же аналитические и практические навыки. Он мог бесконечно решать примеры по математике, обожал логические задачи и горел историей, тактиками, стратегиями ведения войн. Что, опять же, было родителям только на руку. Шинго очень гордился сыном, потому что не может быть для мужчины большей радости, чем наследник. Особенно в сфере бизнеса, где всё достаётся потом и кровью, где вкладывается невероятное количество усилий и времени, чтобы добиться хоть каких-то высот. И Дазай изо всех сил старался соответствовать ожиданиям отца и больше всего на свете боялся его подвести. У Дазая всегда был слишком живой характер, неукротимый запас энергии и тысяча и одна идея наготове. Домочадцев он порой сводил с ума своей непоседливостью, но в школе, куда он пошёл раньше, чем другие дети (в шесть лет), именно благодаря своему характеру Дазай быстро обзавёлся множеством друзей и приятелей. Даже несмотря на то, что Дазай всё схватывал на лету, он никогда не был тем человеком, который преисполняется познания и отдаляется от сверстников. Напротив, Дазай с детства был тем ребенком, который защищает слабых, помогает другим с домашней работой, и просто не ведет себя как ебанный мудак. И именно в школе Дазай познакомился с человеком, дружба с которым стала для него во многом решающей, отправной точкой. Говорят, что истинная дружба, чистый её эквивалент, зарождается именно в раннем детстве, и большая удача — пронести эти отношения через всю жизнь, но и большая радость.И в этом плане, Дазаю, безусловно, повезло, потому что со своим истинным другом он буквально прошёл вместе через всю жизнь. Противоположности притягиваются, и доля истины в этом есть, но, на самом деле, наиболее совершенные отношения складываются именно с теми люди, которые дополняют. Разные настолько, насколько похожи — это идеальный эквивалент любых человеческих взаимоотношений, особенно дружбы. Ода Сакунуске прекрасно уравновешивал Дазая своим спокойным температментом. Они быстро подружились, и вскоре стали не разлей вода. Фонтанирующий энтузиазмом и энергией Дазай мог расположить к себе кого угодно, но сам он по-настоящему прикипел именно к более-менее спокойному Оде.Впрочем, это было взаимно, потому что Ода (“Одасаку”, как прозвал его Дазай чуть позже), несмотря на врожденную доброту и отзывчивость, никого не подпускал к себе близко, в то время как Дазаю он мог доверить абсолютно всё. Мальчики подружились на радость родителям, которые гордились тем, что дети сплотились настолько сильно. В начальной школе Ода и Дазай помогали устраивать дни рождения своих одноклассников, занимались с отстающими и даже организовали кружок студенческой самодеятельности. К экзаменам они готовились вместе, вместе же и проводили каникулы, посещали тренировки по волейболу и секцию по каратэ. Ода часто размышлял о том, что он хотел бы помогать людям, когда вырастет, а Дазай тяжело вздыхал, понимая, что его жизнь, в каком-то смысле, предрешена. Но чем больше друг говорил о том, что мир можно и нужно изменять к лучшему, пока ты жив, тем больше Дазай задумывался об этом. И в такие моменты Дазая не покидала мысль, что долг, навязанный родителями, он будет отдавать всю жизнь. Именно в средней школе Дазая начали терзать сомнения в том, что он хочет продолжать дело отца. Жизнь у японских школьников расписана буквально по минутам, но, даже несмотря на нехватку свободного времени, Дазай всё равно попытался обсудить этот вопрос с родителями. Отец не захотел его слушать, будучи свято уверенным в том, что он не зря столько лет поднимал свою компанию с колен и вкладывал слишком много денег и ресурсов в воспитание сына. Его аргумент “кто, если не ты?” казался железобетонным, но… Но Харука встала на защиту Дазая, и в тот вечер дома разразился настоящий скандал.Дазай ни разу не помнил, чтобы родители так сильно ссорились. Конечно, бывало всякое, но в основном отец и мать жили душа в душу. Единственное, что он смог понять из обрывков фраз за стеной — что Харука устала от того, что ни у кого нет выбора. Ни в этой семье, ни в этой стране, ни, кажется, что во всём мире. И Дазай чувствовал себя бесконечно виноватым в случившемся, ведь он просто хотел просто быть собой, просто жить и радоваться, что и пытался объяснить отцу. Ссорить родителей Дазай не хотел точно, но вечером Харука пришла к нему поговорить, и постоянно повторяла, что это копилось давно, и вины Дазая в случившемся нет. В итоге Харука сказала, чтобы Дазай слушал своё сердце и старался быть именно тем, как он хочет. И, наверное, это были самые нужные слова для него в тот момент, потому что поддержка матери значила для него много. Особенно в тот момент, когда он пытался разобраться в себе. А потом всё свернуло абсолютно не туда и покатилось куда-то в Ад по расшатанным рельсам. Отец с матерью начали ссориться чаще, и с каждой такой стычкой Дазай всё больше недоумевал, как его родители прожили вместе столько лет? Ведь жизненные ценности у них были абсолютно разные, как это внезапно выяснилось. И камнем преткновения, конечно же, оказался их сын. Разрыв между скандалами становился всё меньше. Отец настаивал на современном, традиционном семейном укладе, а в Харуку в такие моменты будто вселялся зверь. Она говорила, что это уже давно неактуально, что она может помогать Шинго вести бизнес, не только из дома, а как равнозначный партнёр. Но отец повторял, что она знала, с каким человеком связывает свою жизнь, и думать нужно было раньше, сейчас уже поздно что-то менять: возраст, да и положение не то. Он и так давал ей столько свободы, сколько мог, и этого должно быть достаточно, ведь менять свои жизненные установки Шинго не собирался. Мужчина — добытчик, женщина — хранительница очага, а не, упаси Боже, равнозначный партнёр. Сын — наследник всего, что удалось нажить непосильным трудом. Только так, другие варианты не рассматривались и отметались сразу. — Ты счастлив? — однажды спросила Харука, заходя к нему в комнату. — С чего мне быть несчастным? — усмехнулся Дазай. Конечно, он врал. Он всё ещё чувствовал себя виноватым в то, что именно из-за него родители начали этот бесконечный забег и всё никак не могли прийти к перемирию. Но ему было грех жаловаться, его жизнь была стабильна и размеренна, он никогда ни в чём не нуждался. Мать подошла к нему ближе и ласково потрепала по голове. — Ты определился, чего хочешь от жизни? — Людям помогать, — подумав, ответил Дазай. Харука кивнула, будто приняла какое-то решение, поцеловала его в макушку и вышла из комнаты, а на следующий день, вернувшись со школы, Дазай обнаружил у себя на столе буклеты для поступления в Полицейскую Академию. Он просмотрел их бегло, но всё равно почувствовал что-то родное. Нужное. Своё. А через неделю после этого, ровно за три дня до того, как Дазаю исполнилось четырнадцать, к нему в комнату пришёл отец и сказал, что мать от них ушла. Безусловно, тот период, когда он переживал уход матери, стал для него переломным моментом, одной из тяжелейших отправных точек. Во времена такого экзистенциального кризиса начинаешь переосмысливать свою жизнь, и Дазай действительно задумался над многими вещами. Например, над тем, что родители (отец) фактически не оставили ему выбора в самом начале, буквально обязав и навеяв грёзы, в которых Дазай станет наследником. Но ведь он об этом не просил, а сейчас и вовсе был не уверен, что ему нужно именно это. Возможно, какие-то ценности Шинго навязал и матери, так что частично Дазай её понимал.Сам он только сильнее убедился в том, что хочет делать мир лучше, заниматься чем-то по-настоящему важным, а не довольствоваться бесполезными денежными махинациями. Дазай был уверен — мать бы не ушла просто так, что-то действительно копилось, долго копилось, и в итоге взорвалось, накрыв взрывной волной всю их семью.Почему-то переосмысление многих жизненных ценностей происходит именно тогда, когда привычная картина мира трескается, и уже не удаётся посмотреть на устоявшиеся вещи иначе. Их отношения с отцом после ухода матери испортились окончательно. Тот начал постоянно срывался на сына, обвиняя его в том, что он разрушил семью, и либо пропадал на работе, пытаясь заглушить боль от ухода (или предательства?) любимой женщины, либо уходил в запой, который мог продолжаться несколько недель. Связи с матерью не было никакой, она действительно просто ушла, отрубив любые контакты. Позже Дазай узнает, что она ушла не в пустоту, а сбежала в другую страну с человеком, который считал её равным партнёром. Таким, каким не смог считать его отец, увязший в традиционных ценностях. Впоследствии Дазай будет говорить, что старшая школа стала для него филиалом Ада на земле. Наверное, однажды Дазай Осаму стал бы социопатом, психопатом и пошел бы на улицу кромсать людей, связался бы с мафией или организовал свой собственный притон, зашибая баснословные деньги на наркобизнесе, но ещё с детства Дазай знал: жизнь — это череда бесконечных выборов. Что-то человек волен выбирать, а что-то нет. И на многие вещи люди влияет не в состоянии, в том числе на дела, мысли и поступки других людей. Кровную семью выбрать нельзя, можно только нести свой крест рядом с этими людьми и приспосабливаться, чтобы потом в один прекрасный момент начать гнуть свою линию. А вот друзей выбрать можно, и друзья — это, что спасёт тебя в самый мрачный час. Друзья — это особенный вид семьи, потому что связь основывается на взаимности, на принятии и поиске компромиссов, а не только на каких-то фаталистичных вещах. Дружба — это нечто ценное, сокровенное и невероятно важное. И дружба с Одасаку — это то, на чем зиждилась вся жизнь Дазая в целом и в переломный момент в частности, то самое, что спасло его тогда и спасать будет до скончания веков. ***— Мне нужен Чуя. — Ты ему не нужен, Дазай. Зара говорит спокойно, отрешённо окидывая его взглядом, но Дазай прекрасно знает, что скрывается за этим мнимым спокойствием. Он помнит, что в складках юбки Зара прячет стилет, а указатель спиритической доски, который она носит на шее, легко надевается на руку и моментально трансформируется в кастет.Зара выбила ему три зуба однажды этой проклятой штукой. — На Чую идёт охота. — Я знаю.— Я могу ему помочь.— Себе помоги. Зара знает его как облупленного. Это злит, раздражает до зубного скрежета и непреодолимого желания сломать психованной суке шею. Дазай напоминает себе — нельзя, она ему не враг. Она — близкая подруга Оды и сестра Акселя, в конце концов. Зара — тот человек, который однажды спас его от падения в бездну, и Дазай всё ещё слишком ей благодарен, чтобы забывать такие очевидные вещи. — Как же ты бесишь, — обессиленно выдыхает Дазай. Зара молчит, равнодушно взбалтывая стакан с виски. Дазай вспоминает тот день, когда Зара на глазах у него убила человека, буквально размозжила ему череп спиритической доской. Это случилось спустя месяц после отъезда Акселя. Какой-то парень неосторожно выкрикнул, что Аксель её бросил, потому что Зара — сумасшедшая. У парня был хреновый день, и ещё более хреновое окончание жизни, просто потому что он не успел вовремя заткнуться. Зара действительно сумасшедшая, и Аксель действительно её бросил, но вслух такие вещи говорить нельзя. Тем более — ей. Дазай опускает руку в карман и сжимает открытку, понимая, что это — единственный козырь в его рукаве, и партия заранее проиграна. Зара ничего ему не скажет, если не надавить на самую больную её точку.Но стопроцентной уверенности, что такая тактика сработает у Дазая, конечно же, нет.***После ухода матери Дазай буквально чувствует, насколько сильно пошатнулся его привычный мир.Каждый раз, как отец слетает с катушек, Дазай ходит по тонкому льду, контролируя начавшую просыпаться ненависть к себе за то, что разрушил собственную семью. Ведь, по сути, всё началось именно тогда, когда он решил заниматься самоанализом вместо того, чтобы следовать намеченному плану. Дазай все же не выдерживает, и начинает кататься на оглушительных горках самоненависти, саморазрушения и самоистребления. Он ненавидит каждое своё принятое решение, он ненавидит себя за то, что он вообще есть, за то, что он вообще существует. Ненавидит себя за то, что пожаловался матери тогда, ненавидит, что вообще поднял давным-давно эту тему. Он ненавидит отца за то, что тот оказывается слишком слаб, за то, что он не может взять себя в руки, он ненавидит мать, которая ушла, бросив их с отцом вдвоём. Дазай ненавидит даже Оду, который пытается ему помочь, потому что Ода всегда такой — слишком правильный, слишком понимающий, живой.Но в первую очередь, конечно же, Дазай ненавидит себя. И это — самое ужасное, потому что нет на свете человека опасней чем тот, кто окончательно и бесповоротно разочаровался именно в себе. Потому для такого человека уже мало что будет иметь значение в принципе, ведь разочарование в себе зачастую означает разочарование во всём мире в целом и полное обесценивание всего. Самые страшные демоны — внутренние, и счастливы те, кто может пережить битву между ними и здравым смыслом. Равно как и глубоко несчастны те, кто эту битву проигрывает, стирая самое своё существо в порошок и обрекая себя на ещё большие страдания. Помощь извне бессильна, пока человек сам не желает спастись.Любому живому существу нужно испытывать эмоции, чувства, банальный интерес, да хоть что-нибудь, что будет двигать его вперед и поможет в дальнейшем развитии. После ухода матери Дазай чувствует лишь пустоту и ненависть, и это по-настоящему жутко, потому что из такого капкана заведомо нет выхода. Дазай начинает катиться в пропасть и не думает давить на тормоза. Он пропускает занятия, потому что школьную программу знает наперёд. Учителям нечего ему предъявить за знание материала, и они его откровенно ненавидят. Они могут высказать Дазаю недовольство только за поведение, которое становится частой причиной для обсуждения на педсоветах. Отец Дазаем, безусловно, не в восторге, особенно после того, как его начинают постоянно вызывать в школу, но он сам нуждается в помощи и сам непрерывно полыхает в Аду на земле, раздираемый уже своими демонами. Отвратительная, жестокая картина, где два близких человека пытаются друг друга сожрать заживо вместо того, чтобы помочь. Каждый разговор с отцом заканчивается безобразным скандалом, и Дазай постоянно повторяет отцу, что это он виноват в уходе Харуки, что он не дал ей того, чего она на самом деле заслуживала, и ушла она именно из-за него, из-за его приверженности традициям. Дазай ненавидит себя за такое поведение, но просто не может остановиться. И, конечно же, в ответ на все увещевания и угрозы отца, Дазай не стесняется ткнуть его в глаз раскалённой кочергой уже со своей стороны, напоминая, как он жалок и никчёмен после потери любимой женщины. Дазай напоминает отцу, что тот может потерять компанию в любой момент, потому что он слишком слаб и немощен, чтобы взять себя в руки. “Видимо, так тебе дорога твоя компания. Совсем как мама”, — усмехаясь, добавляет Дазай однажды после очередного разговора с отцом. Он пытается понять: как можно бросить собственного сына? Дазай просто не может переварить эту мысль, ведь у них с матерью всегда были хорошие отношения, она на самом деле его любила. Но просто уйти, не дав никакой возможности держать связь? Может, Харука и не любила его вовсе? Может, на самом деле, Дазай в итоге стал обузой не только для отца?Ода тоже его бросает, причём так банально, из-за девчонки. Дазай — хороший друг. Дазай всё понимает, он не мешает, он отходит в тень и пытается справиться со своими внутренними катаклизмами самостоятельно. Как может и как умеет. На деле же он только сильнее сходит с ума, и в четырнадцать с половиной лет впервые пытается покончить с собой. Он едет в метро и думает о том, что, наверное, жизнь как концепция существования, крайне бессмысленна. Не за что бороться и ничего нельзя сделать. Всё заранее предрешено, и можно либо пытаться разбить лбом бронированное стекло, либо свернуть с этого пути на новую дорогу и прекратить бороться. На следующей остановке Дазай выходит из вагона и бродит по станции, бесконечно вглядываясь в лица прохожих. Куда они спешат? О чём они думают? За что они цепляются в этой жизни? Сколько таких же, как он, сломанных, одиноких и никому не нужных? Сколько из них прикладывают невероятные усилия, чтобы открыть глаза по утрам?Дазай дожидается следующего поезда и, будто в трансе, делает шаг вперёд, навстречу составу. Машинист успевает вовремя затормозить, а Дазая приводит домой полиция. Благодаря влиянию и деньгам отца ситуацию удаётся замять, на него не заводят личное дело, но после ухода полицейских отец тихо говорит, что лучше бы Дазай довёл начатое до ума. И именно после этого случая у него как будто слетают последние гайки в башке, отвечающие хоть за какое-то подобие рассудка. Дазай физически не может находиться с отцом в одном помещении, поэтому он всё чаще сбегает из дома. Он связывается с плохой компанией, прекращает появляться дома и пытается оттолкнуть от себя Оду, который, к его огромному удивлению, достаточно быстро понимает, что Дазай не в порядке, и начинает постоянно искать встреч, пытаясь его вразумить. Ода говорит Дазаю, что он на самом деле волнуется, ведь они — друзья, и эта дружба для Оды значит многое, если не всё. Ода говорит Дазаю остановиться, подумать, прекратить разрушать себя. Одасаку искренне переживает, и повторяет, что ему больно, больно, больно, тысячу раз больно видеть Дазая таким. Весёлого, активного, доброго Дазая, который превращается в опасное, больное, изломанное существо. Ода ищет с Дазаем встреч, он говорит, что всегда рядом, что всегда может выслушать и помочь, но Дазай уходит в глухую оборону. Он молчит и слушает, слушает и молчит, но не рассказывает ничего о том, что его на самом деле тревожит. Ода просит Дазая остановиться и подумать. Дазай не хочет останавливаться, Дазай не хочет думать. Дазай хочет закончить своё жалкое существование здесь и сейчас. Он находит свою жизнь абсолютно бессмысленной и постоянно ведёт внутренние монологи с Харукой. Почему она ушла? Почему она не оставила никаких ниточек, чтобы можно было до неё достучаться в минуты отчаяния?Дазай сам не успевает отсечь этот момент, когда он начинает пить и употреблять наркотики, постигая всё новые и новые границы деградации. Из-за хронического запоя он несколько раз оказывается в вытрезвителе, но это его не останавливает. Особенно, когда он видит, как отец на него смотрит. Как на отродье, которое испортило ему жизнь.Контрольный в лицо, выстрел на поражение, убивающий моментально и наверняка. Среди своих новых знакомых Дазай не распространяется о том, чьим сыном является, и быстро оказывается втянут в низшие круги мафии в качестве одного из курьеров. Дазай работает не за деньги, Дазай работает за дозу, и именно поэтому он не привлекает внимания. Таких, как он, прорва. С него, просто-напросто, нечего взять. И это делает его максимально незаметным, а ещё очень опасным. Школа давно остаётся позади, дома Дазай не появляется из принципа, предпочитая перебиваться по квартирам своих новых “друзей”. Он поддерживает связь только с Одой, который переживает первое расставание в своей жизни. Ода не прикипел к Минако слишком сильно за то непродолжительное время, что они встречались, и это позволило им расстаться на хорошей ноте, чему Дазай действительно радуется. Беспорядочные половые связи тоже входят в его новый аспект самопознания, и в ходе этих экспериментов Дазай всё же выясняет, что нравятся ему парни. Он долго думает об этом, сопоставляя факты, но в итоге понимает, что дело здесь всё же не в уходе матери. Он не становится женоненавистником, и считает это большим чудом в ворохе всех новых обстоятельств. Дазай искренне восхищается некоторыми девушками, находит их красивыми, но просто понимает, что отношения с ними не для него. И, наверное, это стало бы причиной очередного скандала с отцом, но у Дазая хватает ума промолчать о своих внезапных открытиях. Он говорит об этом только Оде, который реагирует на такую новость достаточно спокойно. И именно в этот момент Дазай впервые задумывается о том, что не заслуживает такого друга, как Ода Сакуноске. Оду жизнь по головке тоже не гладила, он вырос без отца, а мать — Аюми — была одной из тех женщин, что устремились в бизнес, и завоёвывали место и положение в обществе кровью и потом. Дазай всегда поражался её силе и человечности, которая не угасала со временем. Аюми Сакуноске подавала прекрасный пример для подражания, оставаясь, в первую очередь, женщиной, доброй, тёплой, но вместе с тем очень умной и проницательной. Ода был для неё поддержкой и опорой, и, наверное, в том числе именно поэтому он сам был не менее сильным, добрым и всепонимающим. Обухом по голове Дазая бьёт осознание того, что Ода никогда его не осуждал. Ода волнуется, просит подумать, говорит о том, что не всё потеряно, что Дазай не конченный и не пропащий (с чем сам Дазай, конечно, не был согласен). Ода бесконечно повторяет, что, да, возможно, из-за туч на горизонте не видно Солнце, но он всё равно здесь. Он всё равно будет рядом с Дазаем, он не бросит и не оставит его, как бы сильно Дазаю не хотелось верить в обратное. Дазай часто думает, что Ода — просто святой, ниспосланный ему самим Господом Богом. В период с четырнадцати до шестнадцати Дазай пытается покончить с собой пять раз, и в последний раз происходит за месяц до его шестнадцатилетия. Когда отец забирает его с больницы, взгляд Дазая цепляется за седые волосы в, казалось бы, привычных угольно-чёрных волосах, и у него будто открываются глаза. Как у слепого, который, наконец-то, соизволил прозреть. Дазай замечает несколько очевидных вещей, которые раньше, ввиду своей одержимости собственным несчастьем, он предпочитал вообще не видеть и не придавал им абсолютно никакого значения. Дазай испытывает ещё один экзистенциальный кризис, когда эмоции отступают, и голос разума всё же одерживает верх. Первое: отец уже давно взял себя в руки. На самом деле, отец пытался взять себя в руки немеренное количество раз, и теперь Дазай видит это отчётливо. Он сопоставляет факты и понимает, что Шинго прекратил срываться на нём после второй попытки суицида в пятнадцать лет, и именно тогда же стал снова собирать свою жизнь по осколкам. Дазай осознаёт также, что отец уже давно пытается до него достучаться, но Дазай, в виду своей упёртости и слепоты не видел и не понимал этого. Дазай понимает, что сейчас отец напоминает себя прежнего, и это по-настоящему греет душу. Он не может сказать, когда в последний раз отец говорил о матери плохо и вспоминал ли он её вообще в последний год. Второе, что Дазай понимает: Ода никогда не оставлял его одного, как бы сильно Дазаю не хотелось накручивать себя и обесценивать всё, что друг для него делал. Ода всегда был рядом. Ода забирал его с вытрезвителей, Ода говорил ему очнуться и прекратить разрушать себя, во время предпоследней неудачной попытки суицида именно Ода зашивал ему вены и не сказал ему ни одного уничижительного слова. И эти два открытия буквально переворачивают его мрачный мир с ног на голову. Дазай не может понять, как он это просмотрел, как у него получалось быть настолько неблагодарным и не замечать таких очевидных вещей. Отец и лучший друг всегда были рядом, они его не бросили, даже несмотря на то, что у них у самих в жизни был тотальный беспросветный пиздец. Испытывая чувство невероятной благодарности наравне с безграничным чувством вины, Дазай пытается снова встать на ноги. Он снова начинает ходить в школу, но быстро осознаёт, что восстановить своё доброе имя уже не удастся, и теперь для того, чтобы банально получить аттестат, работать придётся в разы больше. Дазай не сдаётся, он учится, сдаёт экзамены, много времени проводит с отцом и Одой, пытаясь реабилитироваться, в первую очередь, в собственных глазах. Но чувство вины и собственной никчёмности никуда не уходит, война с учителями кажется ему бесконечной, и непрекращающиеся сомнения и неуверенность в собственных силах делают своё дело. Дазай устаёт бороться и снова катится по уже проторенной дорожке, даже не отдавая себе отчёт в том, что он хочет банально сбежать от клубка внутренних противоречий, раздирающих его изнутри. В шестнадцать с половиной лет Дазай объёбывается наркотиками и выпивкой до состояния клинической смерти. Ценой титанических усилий врачам удаётся его откачать, и, вернувшись с той стороны в очередной раз, видя перепуганные лица Одасаку и отца, Дазай понимает — хватит. Третий экзестенциальный кризис случается с ним после этого случая, когда до него доходит очевидная истина: тебе никто не сможет помочь, пока ты не захочешь помочь себе сам. Усилия близких будут обесценены, потрачены и выброшены в мусорное ведро ровно до тех пор, пока не удастся взять себя в руки самостоятельно. В конце концов, какое всё это имеет значение, если самый важный человек в твоей жизни ни во что не ставит эти усилия, бесконечно обнуляя результат? Единственный важный человек — это ты, и всё начинается, в первую очередь, с тебя. Благодаря ослиному упрямству, поддержке отца и Оды и остаткам силы воли Дазаю в этот раз удаётся взять себя в руки окончательно. В семнадцать лет он заканчивает школу, сдаёт экзамены на отлично и вместе с Одасаку поступает в Полицейскую Академию. Он едва ли уверен, что на самом деле теперь хочет помогать людям, но решает гнуть свою линию до конца. Из схватки со своими внутренними демонами Дазай Осаму выходит живым, но абсолютно другим человеком, безвозвратно потерявшим часть себя. ***Молчание затягивается, и Дазай пробует ещё раз:— Я могу помочь ему с Портовой Мафией.— Как же?— Отвести от него глаз и помочь залечь на дно.Зара качает головой, а Дазай задыхается от собственного бессилия. Ему нужен Чуя. Просто нужен. Он искренне не понимает, почему Зара не хочет идти навстречу. Разве что есть какие-то причины, скрытые причины, которые он пока не может прощупать и понять.Что-то, что ведомо только ей и скрыто от обычных глаз. И Дазай очень надеется, что он ошибается, потому что, если дела обстоят действительно так, то Зара не расколется даже под дулом пистолета. Во всём, что касается паранормальной ахинеи, она становится до безумия фанатична. — У меня есть информация от Акселя, — наконец говорит он, понимая, что иначе ничего не добьется. Он роняет последнюю бомбу на Хиросиму, полыхающую в огне последний год, и мысленно начинает обратный отсчёт. Всё, что случается потом, происходит за считанные секунды, но Дазаю кажется, что кто-то поставил реальность на паузу и включил раскадровку. Пять. Зара ставит стакан на стол и опирается на локти, пристально его рассматривая. Она отрицает происходящее, и Дазай ловит себя на мысли, что на её месте тоже не сразу бы поверил в услышанное. Потому что это действительно страшно. Четыре. Ее зрачки расширяются, взгляд стекленеет. Дазай понимает, что сбежать уже не удастся, да ему и не особо хочется. Единственное, от чего он бы не отказался: чтобы в порыве гнева Зара не сломала ему горло. Тяжело искать Чую, будучи мёртвым. Три. Она смотрит куда-то сквозь него, и Дазай думает о том, что бомба взрывается у неё в голове в эту самую минуту, безостановочно просчитывая варианты и обходные пути. Дазай ненавидит себя за то, играет грязно, но у него правда нет выхода. Ему нужен Чуя. Два. К его горлу прижимают стилет, так стремительно, что Дазай даже не успевает отсечь момент. Руки у Зары не дрожат, и Дазай неосознанно задерживает дыхание. Она в отчаянии, он надавил на самое больное её место. Как же сильно он ненавидит себя в этот момент. Один. Зара притягивает его за волосы, лезвие царапает кожу до крови. Самое важное — она до сих пор не перерезала ему горло, она буквально в шаге от этого. Но Дазай всё ещё жив, и есть большая доля вероятности, что он отделается всего лишь неглубоким порезом. Связный разговор ещё может состояться. Дазай всё ещё не может сделать вдох. — Говори, — хрипло говорит она, но Дазай боится шелохнуться лишний раз. Он поднимает вверх правую руку, Зара следит за его движениями, хищно раздувая ноздри. Дазай медленно опускает руку в карман, достает открытку, и разворачивает к Заре обратной стороной. Все эти годы Аксель присылал открытки без подписи. Письма в никуда, на которые не было возможности ответить. Каждая картонка, безусловно, была с изображением какого-либо места, но очевидно было одно — как только открытка отправлялась, Акселя там больше не было. Все эти бесконечные три года, пока Зара подыхала без него заживо. Сейчас на обратной стороне открытки каллиграфическим почерком Акселя Енешти выведена одна надпись.Всего одна. Без обратного адреса, по классике, но… “Найди меня, если сможешь”.А на лицевой стороне тем же самым почерком оставлен быстрый росчерк “Беркуа Сакре”. Точное указание места. Такого не было ни разу за все эти годы. Немой приказ, замаскированный под просьбу.Зара убирает стилет от его горла, Дазай снова начинает дышать. И выкладывает на стол последний кусок мозаики. Три покерные фишки. Те самые, из набора Акселя. И цент. Не тот, является валютой в Америке. А эксклюзивный цент с перевернутым орлом, с которым Аксель никогда не расставался.Зара гипнотизирует взглядом вещи на столе, её глаза лихорадочно бегают от одного предмета к другому. Дазай даже боится себе представить, что именно сейчас происходит у неё в голове. Он даже не хочет думать, как сильно голоса сейчас разрывают её на части. Он не хочет этого знать. Сердце внезапно сдавливает иррациональным приступом паники, как будто он сделал нечто ужасное. Открыл ящик Пандоры и обрёк на страдания весь человеческий род, например. Добровольно приставил себе дуло к виску. Что-то страшное и неотвратимое. Что-то, что больше нельзя будет изменить. Зара поднимает на него абсолютно безумные глаза, и теперь уже Дазаю становится по-настоящему страшно. ***В свои семнадцать лет Дазай ощущает себя абсолютно пустым, выжженным и угасшим непозволительно рано. Он чувствует себя так, будто прошёл через настоящую войну, наградившую его душу глубокими ранами, которые будут болеть всегда, даже если однажды шрамы от них зарубцуются. И самое страшное, что по этому поводу Дазай не испытывает ничего. Такое ощущение, что весь его спектр чувств и эмоций выгорел во время внутренней борьбы, оставив после себя только пустую оболочку. Ему в сердце будто пробили огромную чёрную дыру, которую, кажется, уже ничто и никогда не сможет заполнить. Он живёт на автомате, он движется на автомате, он поступает в Полицейскую Академию на автомате в призрачной надежде, что когда-нибудь снова ощутит вкус жизни и хоть какой-то отголосок былых эмоций. Ему не хорошо и не плохо. Ему никак. Единственное, что утешает Дазая — восстановившиеся отношения с отцом, который принял его выбор, и присутствие Оды рядом. По сути, дружба и семья — это всё, что у него осталось. А единственное, о чём он по-настоящему жалеет — что не смог уберечь ту самую важную часть себя, которая когда-то делала его живым, любопытным и общительным. Сейчас же у Дазая весьма ограниченный запас эмоций и чувств. Во время учёбы Дазай… Учится. Просто учится, ничего больше. Он ничего больше и не хочет. Ему бы радоваться, что в итоге идёт своей дорогой, что не сбился с пути, да только радоваться не получается. Дазай проводит много времени за учебниками, и ещё больше времени он уделяет физической подготовке, надеясь отвлечься от ноющей пустоты внутри. Но ничего не выходит. Периодически у него мелькают мысли вернуться к наркотикам или выпивке, но он гонит их от себя прочь. Они с Одой становятся одними из лучших студентов на потоке, и на второй год обучения жизнь начинает готовить им очередные сюрпризы и вскрываются внезапные факты. Не то чтобы Дазай не верил в существование эсперов, он, конечно же, о них знал. Но для него оказывается неожиданным выяснить, что он тоже обладает даром. Причем выяснить внезапно, в конце первого курса на тренировке. Во время спарринга Дазай прекрасно отражает атаки, ведь годы обучения карате не прошли для него бесследно, и сокурсник — Кенджи — откровенно психует. Психует настолько сильно, что у него под ногами начинает буквально плавиться паркет, охваченный пламенем. Парень в растерянности, огонь разгорается только сильнее. Дазай хватает сокурсника за руку и внезапно чувствует… Что-то. Он не успевает разобраться в своих ощущениях, потому что Ода, который находится на другом конце спортзала, срывается с места и успевает вовремя — он отталкивает Дазая и Кенджи от стены, на которую перекидывается огонь, и врубает пожарную сигнализацию. Дазай понимает — если бы Ода не вмешался, огонь распространился бы моментально, и спастись они бы навряд ли успели. В шоке оказываются все, вспышка не проходит бесследно, и уже спустя полчаса они втроём сидят в кабинете ректора. На выбор: обучение по особой программе с последующим трудоустройством в специальные органы для особо отличившихся или исключение. Звучит ультимативно, но Дазай понимает, что в этом есть доля логики, ведь в полицейской академии учат по-настоящему опасным вещам. Конечно же, все выбирают альтернативное обучение. Но что Дазая действительно несказанно удивляет — так это то, что Ода про свой дар знает чуть ли не с самого детства.— Почему ты ничего мне про это не рассказал? — спрашивает Дазай по пути домой. — Это всё не имело никакого значения, — пожимает Ода плечами.Дазай не может не согласиться. Они заканчивают первый курс с отличием и переводятся в университет при правительстве ради той самой, “особенной” программы. И обучение в новом месте оказывается в разы сложнее. Дазаю с Одой приходится много и упорно работать, чтобы оставаться одними из лучших. Их учат обращаться со своими способностями и параллельно развивают в них детективные таланты. Дазай никогда в жизни не мог подумать, что в университете Канагава на юридическом факультете на самом деле обучают далеко не юриспруденции. Здесь готовят кадры в Министерство внутренних дел, точнее, в Особый отдел по делам одарённых, действующий в тени министерства. Порой Дазаю кажется, что его жизнь превращается в какой-то детективный сериал, смешанный с психологическим триллером.Во время учёбы они с Одой знакомятся с Анго, обучающегося по этой программе с самого начала. В отличии от них с Одой, у Анго способностей нет, он — всего лишь человек, но сюда попал по наследству, через связи отца. Они быстро находят друг с другом общий язык, правда, Дазай и Одасаку всё же держатся вместе, а Анго — особняком, но это не мешает их тандему крепнуть во время учёбы и, особенно, сессий. У Оды от инфаркта умирает мать в конце второго курса. И, наверное, именно это и сломало бы Одасаку, но после похорон Дазай принимает решение к нему переехать, потому что Ода начинает жаловаться на приступы паники, тоски и одиночества. Дазай прекрасно знает, насколько страшно оставаться одному в такие моменты и как важно присутствие рядом человека, которому действительно есть дело.Отец, на удивление, не противится переезду, и это Дазая настораживает. А потом он понимает, что у Шинго уже давно новая жизнь, и, возможно, новые отношения, которые тот старается сильно не афишировать. И Дазай не находит это чем-то плохим, Дазаю ровно, Дазаю никак. Потому что Харука всё равно больше никогда не вернётся, а жизнь не стоит на месте, она продолжается. Но дома у Оды начинают происходить странные вещи, и Дазай вскоре начинает думать о том, что они оказались в сиквеле “Паранормальных явлений”, происходящем в реальной жизни. Предметы оказываются не на своих местах, мерцает свет, периодически посуда падает со стола, двери закрываются сами при отсутствии сквозняка и ещё много, пугающе много необъяснимых вещей. У Оды, Анго и Дазая становится нормой ходить в Люпин по пятницам после учёбы и делиться новостями. В этом раз Ода с Дазаем, сидя за баром, наперебой пытаются убедить Анго в том, что в квартире появилось привидение. Анго лишь называет их психами и не верит ни единому слову. Даже аргумент в виде существования эсперов не производит на него никакого эффекта. — Вы правда думаете, что призраки существуют? — раздаётся голос откуда-то сбоку. Дазай и Ода синхронно поднимают головы и видят смуглого парня, подозрительно похожего на цыгана, который, хитро улыбаясь, выжидательно на них смотрит. Анго закатывает глаза и отворачивается, знаком показывая бармену налить ему ещё. Дазай хочет отвернуться и проигнорировать цыгана, но внезапно даже для себя спрашивает:— А как иначе объяснить происходящее?Парень усмехается и подсаживается к ним. Так в свои восемнадцать лет Дазай, Ода и Анго знакомятся с Акселем Енешти, который на следующий день приводит в квартиру Одасаку свою сестру, Шендельзар, более известную по своему краткому имени — Зара. Дазай никогда не сможет ответить себе на вопрос, почему он заговорил с Акселем в тот судьбоносный день. У них получается сдружиться с Акселем, который является далеко не последним человеком в информационном поле Йокогамы. Впоследствии Аксель предоставляет им много полезных сведений, необходимых для расследований, в обмен на постоянный поток клиентов в лавку Зары. Взаимовыгодной сотрудничество, которое сильно упрощает и Дазаю, и Оде жизнь и работу. А вот с сестрой Акселя найти общий язык получается только у Оды, потому что Дазая она чуть ли не ненавидит практически сразу. После отъезда Акселя Зара занимает его место в качестве человека, знающего о происходящем в Йокогаме буквально всё. И сильно, необратимо меняется. Дазай многое бы отдал за то, чтобы забыть, как именно происходит эта трансформация. Зару отъезд Акселя ломает со скрежетом и выворачивает ей душу наизнанку, заставляя метаться в агонии бесконечно долгое время. Дазай ловит себя на странном сочувствии по отношению к ней. В начале четвёртого курсе Дазай утрачивает свою способность и обращается к Заре за помощью. Она возвращает ему дар, и после этого Дазай начинает испытывать к ней уже не только сострадание, но и благодарность. Странная и удивительная смесь ощущений. Это не меняет того факта, что они с Зарой грызутся как кошка с собакой, но едва ли это от того, что они разные. Наоборот, слишком похожие. “Знаешь, — говорит однажды Зара, — если этот мир прекратит вращаться завтра, то я не пророню ни единой слезы. — Она ненадолго замолкает, а потом продолжает с тихим вздохом: — Я всю жизнь мечтаю оказаться где-нибудь, но только не здесь”.И Дазай не может с ней не согласиться. В свои двадцать один он чувствует себя абсолютно так же и часто думает о том, что, если бы он не был нужен Оде, то давно бы пустил себе пулю в голову. Интересов, равно как и желания жить, у Дазая давно уже нет. Какое стремление к чему-то, какие отношения, семья. Иногда его существование (именно существование, это даже не жизнь) скрашивает работа, но не более. Дазай на практике легко раскрывает сложные дела, опираясь исключительно на свою логику и знание людей, которых, как это внезапно обнаруживается, он научился считывать просто превосходно за свою жизнь. Ему пророчат большое будущее в Особом отделе, но, признаться честно, он абсолютно ничего не чувствует по этому поводу. Иногда его злит отсутствие эмоциональной реакции на что-либо, но чаще Дазаю просто плевать. Наверное, если бы Дазай обратился к психиатру, ему бы поставили диагноз “тяжёлая депрессия” или что-то в этом духе. Но Дазай едва ли когда-нибудь обратится к врачу, потому что он понимает, что одним диагнозом дело не ограничится. Он уйдёт с пухлой врачебной картой, которая будет ломиться от множества предположений о виде его душевного недуга. Дазаю это не на руку. Как ни крути, у него есть работа. И Одасаку.После выпуска Дазая отправляют в группу, которая занимается делом Портовой мафии, и вот тут он понимает, что оказался на своём месте. Ему нравится даже не столько то, что он поможет стране с точки зрения закона, выследив и сместив верхушку Портовых, сколько то, что противник практически неуловим. Точнее как: все знают Мори Огая в лицо, все знают, чем он и его организация занимаются, но доказать никто ничего не может. И это подкупает, это заставляет Дазая прикладывать всё больше усилий и разжигает в нём угасший интерес. Нет мотивации лучше, чем достойный соперник. Правда, в случае Дазая соперником оказывается целая организация, которая действует как единый и давно слаженный механизм, но это ли не прекрасно? Это повышает уровень сложности и заставляет подходить к работе с невиданным рвением. А потом Оде поручают курировать поимку Чуи Накахары, и Дазай с самого начала чувствует, что тут что-то нечисто. Когда Дазай узнаёт про то, что Портовым кто-то дышит в спину, у него хватает ума сложить два и два. Он отправляется к Заре за информацией, но она не говорит ничего, а Дазай буквально кожей чувствует, что Зара настроено враждебно. Даже больше, чем обычно. Это настораживает. А позже он сталкивается в дверях лавки с Чуей, и картинка складывается окончательно. Не узнать Чую невозможно, у него очень яркая внешность, а ориентировки на него разосланы по всем ведомственным организациям. Но Дазай чувствует себя, по меньшей мере, странно. Он не может отвести взгляд, как бы не пытался. Ему хочется впитывать в себя каждую линию этого лица, хочется высечь раскалённым железом в мозгу каждую мимическую морщинку. И едва ли это связано с работой. Устраивать скандал в дверях лавки Зары ему не с руки.Дазай знает — когда он вернётся, Чуи уже не будет. Если Зара захочет — она быстро спрячет его в городе, и Дазай не сможет достать Чую даже из-под земли при всём своём желании и связях. Прятать людей Зара Енешти умеет не хуже своего брата, у него же и училась. С другой стороны, Дазай понимает, что ему было бы выгодно заключить с Чуей соглашение, чтобы добраться до Портовых, которые сидят как кость в горле последние полгода. Весь Особый отдел на ушах стоит, к Портовым никто не может подобраться, потому что следы они заметают мастерски. А потом от Акселя приходит открытка, и Дазай решает попытать удачу. Или пойти на откровенный шантаж. Тут как пойдёт. ***Вспышка гаснет, не успев толком разгореться. Зара опускает глаза и берёт в руки стакан с выпивкой, одновременно притягивая к себе открытку. Она делает глоток, пальцем теребит нижнюю губу и задумчиво смотрит на кусок картона, перебирая фишки и цент. Дазай думает, что пан или пропал: — Я мог не передавать тебе ничего и смотреть, как ты подыхаешь заживо в этой помойке. Она поднимает на него взгляд, пустой, остекленевший. Дазай передёргивает плечами. Он знает этот взгляд как никто другой. Он видел его слишком много раз, и после каждого случая он может смело заявлять, что сверхъестественное существует в реальной жизни. Те, кто думают, что Зара — это средоточие спокойствия и уравновешенности, ошибаются, и ошибаются просто невероятно. Дазай знает, что голова Зары — это ёбаный проходной двор, и там никогда не было, нет, и не будет даже подобия спокойствия. Тихие истерики всегда самые громкие, крик внутри по-настоящему страшен. Зара кричит внутри себя три года, с тех пор, как Аксель уехал, с тех пор, как она, буквально, потеряла всё, что связывает её с миром живых. Дазай уверен: в эту самую секунду несколько голосов одновременно буквально упрашивают Зару разорвать его на части. И самое страшное заключается в том, что она может. Дазай знает это, у него было много поводов убедиться. — Ты не хочешь говорить, потому что духи не велят? Судьба и другие вещи, которых нельзя избежать? Она отводит взгляд в сторону и молчит, но по тени, которая скользнула по лицу и тут же пропала, Дазай понимает, что попал в цель. — Что произойдёт, Зара? О чем ты не хочешь мне говорить?Она продолжает молчать, снова принимаясь гипнотизировать предметы перед собой. Дазай чувствует себя так, будто разговаривает со стеной, но продолжает давить. Если бы она хотела закончить этот разговор — она бы его закончила. Но Зара колеблется, это даёт Дазаю надежду. — Что ты умалчиваешь?Зара резко встряхивается и облизывает губы, что-то беззвучно проговаривая. Её поза неуловимо меняется, пальцы, порхающие над фишками, останавливаются. Зара поднимает голову, и Дазай ёжится. На него смотрят чёрные провалы вместо глаз и, Дазай готов поклясться, что радужки, окольцовывающие гигантские зрачки, теперь разного цвета. Неуютно. Жутко. Страшно. Даже ему. Особенно ему, человеку, связанному с мистикой напрямую. — Ты умрёшь, Дазай, — наконец хрипло говорит она, а Дазай не верит своим ушам. Она не стала бы так долго артачиться просто потому что. Только если не… — Только я? — спрашивает он самое очевидное. Потому что иначе это всё не имеет смысла. Зара сгребает вещи Акселя в бесконечные карманы юбки, внезапно кидает на стол потрёпанную карту и поднимается на ноги. — Чуе свернут шею у тебя на глазах, а ты захлебнешься собственной кровью, — заканчивает Зара свою мысль, и после этих слов направляется к выходу. Дазай срывается следом, но врезается в официанта, и они неловко падают на пол. Раздаётся звук разбитого стекла, а когда Дазай поднимает голову — Зары в помещении уже нет. Как будто и не было вовсе.На столе остаётся лежать перевёрнутая карта Башни. Дазай забирает её и выходит из кафе. У него сердце разрывается в предчувствии чего-то нехорошего, а интуиция Дазая подводит очень редко. Но он не может найти логическую причину таких обострившихся наваждений, чтобы устранить её. Он добирается до дома в крайне смятённом состоянии и радуется, что Оду командировали в Токио, и некому задавать Дазаю неудобные вопросы. Дома он рассматривает карту Башни и видит, что в углу кривым почерком Зары нацарапана дата, время и место. Дата стоит через девять дней, время — после полудня, а вот место… Дазай не успевает толком удивиться, потому что у него внезапно звонит телефон, и Рэн, знакомый полицейский, говорит, что его вызывают на место преступления. “У нас тут очень странное убийство”, — поясняет он. Дазай хмурится, но едет. Внутренности скручивает от неприятного ощущения, что произошла настоящая катастрофа. ***Аксель стоит напротив стены и смотрит на неё. В белом халате, с чётками в руках и улыбающийся своей той самой улыбкой, на которую так велись люди. Зара ненавидит эту улыбку, потому что она знает, что добродушное выражение лица — всего лишь маска, которая не предвещает ничего хорошего. Аксель — хитрый и изворотливый, как змея, пригретая на груди. Один шаг до того, чтобы сгинуть и ни единого шанса спастись.Зара знает — на самом деле у стены никого нет. — Скажи, как долго его не было? Она смаргивает, но видение не исчезает. Наоборот, черты становятся более резкими, сумрак сильнее сгущается вокруг знакомой фигуры. Аксель перекатывает на костяшках излюбленный цент, Зара прикусывает губы и чувствует, как сердце будто сдавливают холодными пальцами. Зрительный спектр продолжает искажаться дальше, и этот процесс она контролировать не в состоянии. Цент в кармане её юбки холодит ей пальцы. Рот Акселя кривится в оскале. — Давай же, признай, что это — всего лишь очередной трюк, уловка. Ты никогда не была ему нужна. Никогда. Обуза, обуза, тысячу раз обуза. Не самая лучшая сестра, отвратительный, ужасный человек. Она должна была сдохнуть ещё будучи ребёнком, она не заслуживала того, чтобы жить, она не должна была отправлять ему существование на этой планете своим присутствием, нельзянельзянельзянельзя, она просто не имеет права.Аксель поднимает на неё взгляд — пустой, безжизненный, белки запали в глазницы, кажется, что глазниц-то и вовсе нет. Чёрные дыры. Зара хочет забиться в угол и выть. Она не двигается с места, отсчитывая про себя секунды. — Ему и сейчас на тебя плевать. Ему всегда было плевать, всегда, он никогда её ни во что не ставил, никогда, с самой смерти родителей, он был только рад избавиться от неё и сбежал сразу, как представилась возможность, потому что больше просто не мог выносить её присутствие рядом. Бред.— Ты же не думаешь, что действительно его там найдёшь?Нет, неправда, он заботился о ней, он оберегал её, он — единственный, кто мог до неё достучаться, и он уехал-то только тогда, когда был уверен, что она будет в порядке, когда они сделали её пребывание здесь комфортным, когда появилось хоть что-то, за что можно цепляться.Кажется, что у Акселя поперёк горла странгуляционная борозда, но ведь ведь в случае такой смерти кровь не может вытекать из раны, верно?А она вытекает. Пульсируя, очерчивает красными полосами ему горло, капает на ключицы и белый медицинский халат. Аксель всё ещё на нее смотрит чёрными провалами вместо глаз. — Это — Аксель, Зара. Срать он на тебя хотел. Зара устало прикрывает глаза. Нестройный хор голосов раздирает ей черепную коробку пополам, и ей бы, правда, очень сильно хотелось, чтобы это всё закончилось, но это навряд ли закончится. И там, в углу, не призрак. В углу — плод её воспаленного воображения, иллюзии уставшего разума, которому уже давно пора на покой. В этот раз Аксель превзошёл сам себя, и это настолько паршиво, насколько в принципе паршиво может быть. Он сжимает пальцами фишки в кармане юбки, напоминая себя, что вот она — граница реальности. Эти ощущения — настоящие, пластик и металл, впивающиеся ей в кожу — настоящие, а вот Аксель в углу — нет. Аксель в углу даже не призрак, чёрт бы его побрал. Фантазия, галлюцинация, бред. То, что она хочет увидеть здесь и сейчас. То, чего ей не хватало так долго. То, в чём она отчаянно нуждается в эту минуту. Некстати вспоминается разговор с Дазаем. Зара знает — он её не послушает. Ему на роду написано сгинуть, наблюдая, как Чуе сворачивают шею. Фиксированная точка во всей этой истории, и изменить что-либо не в её силах. Ей жаль и Чую, и Дазая. Себя Заре не жаль. О тех, чьи дни сочтены, жалеть не принято. Только вспоминать.— Выйди, — говорит она и разворачивается к двери. Из сумрака выходит нежить. Худая фигура, мрачное выражение лица, чёрные полы плаща развеваются позади, добавляя картине ещё больше жути и мистики. За последние сутки Зара видела эту сцену, наверное, десятки раз. Во множестве вариаций. Правая рука сильнее сжимает пластиковые фишки, пальцы левой сминают открытку. Заре не страшно. Заре больно, очень больно. И обидно. Она многое не успела сделать. Аксель оказывается чётко за фигурой в тёмном плаще и поднимает на неё вопросительный взгляд. Странгуляционной борозды больше нет, крови больше нет. Только фантомное присутствие человека, который действительно нужен ей в эту самую минуту. Остаётся надеяться, что там, куда она отправится дальше, она будет помнить хоть что-то.— У тебя есть шанс спастись. Выдай Накахару, и всё закончится, — тихо говорит человек, пришедший по её душу. — Не оскорбляй меня, Рюноске, — выдыхает Зара и вскидывает голову, смотря на Акутагаву в упор. В глазах напротив нет души. Пустота и мрак. Где-то в глубинах сознания этой оболочки бьётся то, что осталось от Рюноске Акутагавы, и Заре действительно жаль, ведь он даже не понимает, почему из всей нежити именно к нему она относится тепло и почему именно его к ней и отправили в конце всего этого сумасшедшего забега. Формально, происходящее сейчас — назидание для Чуи, попытка указать место зарвавшемуся щенку. Но это не совсем так, ведь в поступках Коё Озаки всегда скрыто двойное дно. А Акутагава навряд ли когда-нибудь это поймёт. Навряд ли когда-нибудь узнает истинную картину вещей. Это — не та история, которая будет рассказана. Ни в этой жизни, ни в следующей. Может, в каком-нибудь другом из миров. Однажды. — Последнее слово?Зара не станет бороться. Происходящее — её фиксированная точка. Начало нового пути. Она могла бы сбежать, спрятаться, скрыться, обвести судьбу вокруг пальца, но Аксель всегда был ей дороже. И это останется неизменным. — Я желаю тебе вспомнить, — говорит Зара.В следующую секунду Расёмон перерезает ей горло, Зара падает на землю. Из взрезанной раны на шее вытекает кровь, а руки продолжают сжимать драгоценные фишки и бумажную открытку. Цент откатывается к противоположной стене. Аксель ждёт её на той стороне. ***Дазай не может поверить своим глазам. Она всегда казалась ему неубиваемой. Она всегда казалась ему кем-то, кто будет жить, как минимум, вечность. Но она — здесь, она мертва, и Дазай чувствует, что его картина мира в очередной раз трескается, а жалкие остатки эмоций рвутся наружу. Страх. Непонимание. Боль. Тоска. Чувство преждевременной утраты. Вина. Зару убили спустя четыре часа после их встречи, и Дазай может только догадываться, знала ли она, что так произойдёт. Почему-то его не покидает ощущение, что знала, уж слишком быстро после вестей от Акселя она пришла в себя. Дазай не может избавиться от ощущения, что своими расспросами насчёт Чуи именно он и накликал на Зару беду. Что она мертва по его вине, что, если бы он не настоял на их встрече и не пошёл на откровенный шантаж, ничего этого бы не случилось.Отвратительно, паршиво, ужасно, просто мерзко. Дазай встряхивает головой, отгоняя непрошеные мысли и призывая себя сосредоточиться. На секунду мелькает мысль, что Зара бы не ушла без Акселя. Она смогла бы дать отпор самой смерти, если бы знала, что ей есть за чем оставаться в этом мире. Значит, она ушла потому, что так было нужно. По крайней мере, Дазай очень хочет в это верить. У него нет никаких доказательств, только фантомное ощущение, которое быстро смывается чувством ядовитой вины. Единственное, в чём Дазай уверен — Зару убили Портовые. Он даже догадывается, кто именно это сделал, потому что знает этот почерк, ведь сталкивается с таким видом убийств он далеко не в первый раз. На месте преступления Дазая не покидает ощущение, что за ним следят, а по дороге домой это чувство только крепнет. Дазай слишком вымотан, чтобы что-то с этим сделать, поэтому спускает всё на самотёк. Ему кажется, что в голове настойчиво скребётся какая-то мысль, которая постоянно ускользает, и что понять, что именно он не может вспомнить, сейчас намного важнее. Он вспоминает, что, кроме него и Оды, у Зары никого нет. Значит, они будут организовывать похороны. По протоколу он должен расследовать обстоятельства убийства, и для медицинской экспертизы нужен её труп, а это значит, что похороны Зары состоятся минимум через девять дней. Дазаю становится горько от того, что она ещё какой-то время так и не сможет обрести долгожданный покой. А потом его осеняет. Адрес, написанный на обратной стороне карты Башни — это кладбище Йокогамы. ***У входа в город Беркуа Сакре стоит девушка. Ветер развевает длинную цыганскую юбку, из рюкзака за спиной торчит спиритическая доска. Если подойти ближе, будет видно, что у девушки длинные, угольно-чёрные волосы. Мелкие кудри красиво переливаются в лучах заходящего солнца, оттеняя странное украшение на шее, которое, должно быть, является указателем от спиритической доски. Девушка стоит, закрыв глаза. Непонятно, о чём она думает, но её губы беззвучно что-то проговаривают без остановки, как в трансе. Пальцами одной руки она судорожно сжимает открытку, а другой рукой без конца перебирает покерные фишки и цент. В какой-то момент она прекращает читать свои молитвы, пальцы, перебирающие фишки, останавливаются.У всего на земле есть своя цена, так же, как и у каждой жизни есть начало и конец. Большинство душ после смерти обретают Вознесение или Забвение, но некоторые особо неутомимые души, не успевшие закончить свои дела, застревают в Землях Теней. Кто-то называет это место Чистилищем, кто-то — Загробным Миром, но конкретного названия у этого места не будет, наверное, никогда. Шендельзар Енешти открывает глаза и переступает черту, а Колыбель Иуды совершает очередной виток в своём бесконечном движении. Врата Чистилища захлопываются.