Глава 1. (1/1)

Thousand Foot Krutch - MoveНормальное положение карты “Смерть” в общем раскладе имеет несколько значений: неожиданное изменение, горе, утрата, внезапная болезнь, и (вот это сюрприз!) возможно, смерть. Порой Чуе казалось, что при растасовке его колоды судьбы Господь Бог решил особо не церемониться, перепутав все карты и выкинув ему самые паршивые. Просто потому, что Всевышнему так захотелось. Как известно, у Бога всегда было прекрасное чувство юмора. Сецуна Накахара была потрясающе сильной женщиной, прекрасной матерью и любящей женой. Она великолепно готовила, содержала дом в чистоте, была ласкова и приветлива и принимала самое активное участие в воспитании сына. Сецуна была человеком слова, она была верна своим убеждениям и гнула свою линию до последнего. Обостренное чувство справедливости было ее отличительной чертой: Сецуна терпеть не могла любого рода принижения или ущемление прав других людей. При всей своей прямолинейности Сецуна была достаточно неконфликтна, предпочитая решать спорные вопросы с помощью дискуссии. Вежливость и дипломатия, желание обсуждать проблемы и приходить к консенсусу были для нее основополагающей задачей. Наверное, когда-то давно Господь Бог при растасовке колоды на Сецуну Накахару был все же милостив, но не мог не подмешать ложку дегтя в этот донельзя удачный расклад.Потому что Сецуна рано вышла замуж за адвоката одной из группировок, входящих в состав клана Мацуба-кай. Кацуми Накахара был не самой важной птицей, но и не мелкой. Отец являлся безусловным авторитетом в “Черных лисах”, однако в самом Мацуба-кай занимал далеко не ведущую роль. Кацуми был человеком, любящим дело, которым он занимался. Он мог пропадать на работе круглые сутки, и не всегда было возможно угадать, когда и по какому вопросу его вызовут в офис, сколько по времени его не будет дома и вернется ли он к семье вообще. Тем не менее, свою семью Кацуми Накахара любил и старался проводить с ними как можно больше свободного времени. Другой вопрос, что свободное время — по-настоящему редкий ресурс в адвокатской среде. Особенно, если основной практикой адвоката является криминальный бизнес. Кацуми дорожил женой до беспамятства, а в сыне просто-напросто не чаял души. Он был примерным семьянином: в первую очередь отцом и мужем, и именно поэтому воспитывал Чую особенным образом. Кацуми натаскивал Чую с самого детства. Он учил сына обращаться с оружием, знать лазейки в законе, тренировал логическое и аналитическое мышления. Потому что с их образом жизни никогда нельзя было ничего предугадать. Беда в любой момент могла постучаться в дверь, и к этому всегда надо было быть готовым. Чуя находился на домашнем обучении, его образованием занимались лучшие специалисты. Он рано освоил английский и французский языки, был подкован во всем, что касалось юридической документации и, помимо прочего, много времени проводил в тренировках по настоянию отца. К семнадцати годам Чуя прекрасно знал, как устроена криминальная жизнь Токио, владел навыками ближнего боя, свободно обращался с холодным оружием и огнестрелом, хотя предпочтение все же отдавал ножам и клинкам. Знания и навыки без устали затачивались практикой: Кацуми выращивал из сына преемника, правда, с оглядкой на то, что работать Чуе придется не только головой. Уже в подростковом возрасте Чую часто привлекали к делам внутри группировки, и он схватывал все на лету. Тем не менее, никаких поблажек в своем становлении Чуя не жаловал, поэтому в семнадцать лет он осознанно пополнил ряды “Черных лисиц”, начав с самых основ и позиции “младшего брата”. Даже несмотря на то, что у него уже был опыт. Даже несмотря на то, что знаний хватало на большее. Чуя не хотел всю жизнь ходить в тени отца, поэтому авторитет себе зарабатывал упорным трудом, помноженным на личностные таланты. Родители возмущались для проформы, но, на самом деле, одобряли такую линию поведения. Они понимали, что при Чуе все равно придется добиваться всего самостоятельно, потому что таковы были законы криминального мира. Неожиданное изменение посетило Чую именно в восемнадцать, когда во время очередной вылазки выяснилось, что у него есть дар. Никто не знал. Никто не мог предугадать. Потому что ни Сецуна, ни Кацуми не были предрасположены к проявлению каких бы то ни было сверхъестественных сил. А вот Чуя, как выяснилось, был. Он как раз перешел в ранг “старшего брата” и занимался тем, что курировал и помогал адаптироваться в “Черных лисах” другим. И на вылазке Чуя перепугался, в первую очередь, за вверенных ему людей. И неожиданно для себя размазал врагов по земле с помощью давления гравитации. Сначала Чуе было просто до одури страшно. Потому что потеря контроля, в первую очередь, над собой не могла обернуться ничем хорошим. В конце концов, он не просил эту силу, он не был готов к ней и просто-напросто не знал, что ему теперь делать. Но его поддержали родители. Мать и отец всегда были на его стороне, они поощряли его начинания и всегда поддерживали. У Чуи была прекрасная семья, несмотря на всю грязь, что их окружала, они были друг для друга настоящей поддержкой и опорой. Потребовалось много времени, чтобы научиться обращаться с обретенными силами. Только обретенными ли? Чуя был уверен, что дар спал внутри все эти годы, и понятия не имел, почему эта сила не вырвалась наружу раньше. Может, не было подходящего случая для активации. А, может, не было подходящей эмоциональной встряски. Кто знает. В любом случае, сейчас жизнь изменилась, но Чуя даже представить себе не мог, что это всего лишь начало. Ужас сковывал его, мешал нормально соображать, но, черт возьми, Чуя никогда не был тем человеком, который сдается просто так. Спустя время он привык, научился обращаться с обретенной способностью, понял, что это — часть его самого и теперь уже не представлял свою жизнь иначе. Да, прошло достаточно много времени и было приложено немало усилий, чтобы подчинить себе свой собственный талант. Тренировки претерпели некоторые изменения, теперь Чую натаскивали эсперы, а он ощущал, что становится по-настоящему сильным. Сильнее, чем раньше. Сильнее, чем был когда-либо. Впервые за всю свою жизнь Чуя чувствовал настоящее могущество, которое струилось у него по венам, которое было способно защитить его, его близких и вверенных ему людей от многих опасностей. Вопрос только в том, от каких именно?В свой двадцать первый день рождения Чуя контролировал поставку оружия по просьбе руководителя группировки. Беспокойство съедало его, мешало сосредоточиться на деле, Чуя был сам не свой и не мог, просто не мог понять причину такого дикого волнения. Все закончилось хорошо, партия огнестрела была доставлена вовремя, сдана с рук на руки точно в сроки, ничего, ровным счетом ничего не предвещало беды. Чуя направлялся в ресторан к родителям на праздничный ужин, а все его существо буквально вопило о том, что прямо сейчас, в эту самую минуту, случится что-то ужасное. Подъезжая к нужному адресу, Чуя пытался загнать непрошенные мысли вглубь сознания и боролся с парализующим страхом, который сдавливал грудную клетку тисками и мешал сделать свободный вдох. Интуиция на пару с обострившимися в последние годы инстинктами редко его подводила, но Чуя списывал происходящее на разыгравшуюся паранойю и старался не обращать внимания на настойчивый гул внутри черепной коробки. Как будто кто-то в глубине души настойчиво предупреждал его о чем-то неотвратимом, чудовищном и абсолютно непредсказуемом. Как будто кто-то слишком хорошо знал всю концепцию Мироздания и просто не мог молчать.Это было дико, это было неправильно, не поддавалось никакой логике, но Чую буквально разрывало на части в предчувствии неминуемой катастрофы. До ресторана он доехал в состоянии бреда, но лучше бы вообще не доезжал. Потому что на месте привычного здания виднелся лишь развороченный фундамент и пепелище. Карта дьявола означает подчинение, распад, возможно — странный опыт, шок, насилие, искушение злом и самоуничтожение. Иногда дьяволу приписывают сугубо сексуальный подтекст, но это далеко не всегда уместно. Но, очевидно, если дьявол, особенно в прямом положении, выпадает в общем раскладе, ничего хорошего ждать не придется. Все негативные характеристики других карт усиливаются сразу в стократ. Чуе досталась карта дьявола в самом что ни на есть буквальном смысле. Паника, захлестывающая его всю дорогу до ресторана, вырвалась наружу, когда Чуя увидел, что от здания не осталось ровным счетом ничего. До конца не веря в происходящее, он достал телефон и набрал номер матери.В глубине сознания до сих пор билось что-то, чему Чуя не смог бы подобрать описания, даже если бы сильно захотел. Не в этой ситуации и точно не сейчас. Мозг отказывался принимать тот факт, что родителей больше нет, несмотря на то, что все было очевидно.Механической голос в трубке оповестил о том, что абонент временно недоступен, и у Чуи болезненно сжалось сердце. Реальность превосходила все его ожидания, в такую реальность не хотелось верить и хотелось отрицать происходящее до последнего. Потому что он знал, что отец с матерью пришли в ресторан раньше, чтобы сделать заказ. Потому что они всегда приходили раньше, всегда ждали его, наслаждаясь обществом друг друга. У Чуи была очень, очень сплоченная и светлая семья. Дрожащими пальцами он набрал номер отца, и тот же механический голос оператора равнодушно сообщил ему ровно то же самое: “Абонент временно недоступен”. Чуя яростно смял телефон, превращая кусок пластика в труху незаметно даже для себя. Это было традицией. Постоянной константой в их сумасшедшем мире. Отец и мать, которые были счастливы в браке даже после многих лет совместной жизни. И сын, которого они любили и всегда ждали. Он вышел из машины на негнущихся ногах и пошел к пепелищу, надеясь непонятно на что. С точки зрения логики он совершал глупость, просто невероятную, потому что при взрыве (Чуя был уверен, что это была бомба) выжить бы не смог никто. И до сих пор не приехала полиция. По идее, копы должны были рыскать повсюду, место должно было быть огорожено желтой лентой и далее по списку. Такой силы взрыв, пусть и на окраине города, не должен был остаться без внимания служителей закона. Пробираясь через развороченные остатки фундамента, глотая воздух, полный сажи и копоти, Чуя надеялся найти хоть какую-нибудь зацепку. Что-нибудь, что подтвердило бы его страшные догадки, или, еще лучше, опровергло. Полиция приехала позже. Копы обступили его идеальным кругом ровно в тот момент, когда Чуя дрожащими руками выуживал из груды обломков обожженную до костей часть руки, где на запястье виднелся чудом уцелевший браслет. Браслет, который носила его мать. В душе что-то оглушительно лопнуло, Чуя чувствовал только ярость, замешанную на бессилии и невозможности что-то изменить. Они были мертвы. И мать, и отец, вся его семья, и он ничего не мог с этим сделать, потому что такое не увидишь даже в самом худшем кошмаре. Подобное нельзя предугадать, предвидеть, почувствовать. И это высшая степень несправедливости, это раздражало, злило, заставляло захлебываться в безысходности, отчаянии и тоске. Так не должно было случиться. Все было неправильно, ужасно, просто отвратительно. Это разрезало картину мироздания, разрывало ее в клочья и выворачивало внутренностями наружу. Мерзко, отвратительно, необратимо. И именно в эту минуту приехала полиция. В тот самый момент, когда Чуя начал осознавать неизбежное, но еще не понял до конца. И именно в эту минуту полиция зажала его в кольцо и решила предъявить обвинения. Он слышал их слова сквозь бесконечный шум в ушах, который пульсировал, нарастал, поднимался откуда-то изнутри. Чуя слышал слова полицейских о том, что его обвиняют в теракте, в результате которого было уничтожено административное здание “Черных лис” и ресторан “Белый лотос”. Чуя слышал каждую фразу, каждую реплику, но не понимал ни слова. Отказывался понимать. Отказывался быть, существовать, функционировать. Он никогда в жизни не был настолько бессилен и раздавлен сложившимися обстоятельствами.И полицейским бы уйти, спрятаться, скрыться, но у них были свои обязанности, которые необходимо было выполнять. А внутри у Чуи бушевал океан ярости и отчаяния, бесконечная центрифуга, запущенная в болезненный момент осознания. И контроль ослаб, а Дьявол вырвался из недр души, чтобы нести очищение и погибель. И это был распад в высшем его проявлении, искушение злом в режиме реального времени и квинтэссенция саморазрушения. Тотальная потеря самообладания и передача власти над происходящим другому существу.Существу, которое спало внутри слишком долго и в последнее время отчаянно жаждало заполучить контроль. Потому что древние силы всегда знают лучше, наперед, но не всегда могут достучаться до своего носителя, игнорирующего их многие годы. Чуя повернул голову к полицейским рваным, дерганым движением. По коже начали расползаться алые письмена, аура засветилась красным, и бравые служители порядка ошеломленно сделали шаг назад. Почти синхронно, практически в трепете. Только какое значение это имело теперь?Если достучаться все же получилось, и барьеры пали, развязывая руки, то можно начинать решать проблемы. Постепенно, одну за другой, потому что смысл изначально именно в том, чтобы служить и защищать. Не пытаться убить, не пытаться уничтожить, а именно помогать, пусть и в своей манере. В конце концов, Арахабаки был все же старше, мудрей и опытней, и для него не существовало черно-белой вариации. Чуя сгорбился и сделал шаг вперед. Дикие, нечеловеческие глаза без зрачков смотрели на полицейских в упор, и у новобранца в первом ряду от этой картины все же сдали нервы. Он открыл огонь в приступе первородного ужаса, сам до конца не понимая, что именно творит. Практически нажав на ту самую красную кнопку, которая активировала взрыв атомной бомбы. У Арахабаки призма восприятия была достаточно простая, заточенная только под одно — Чуя. Чуя, тысячу раз Чуя, только он и никого больше. Единственная переменная, которая всегда оставалась постоянной в уравнении их жизни, как бы абсурдно это ни звучало. И сейчас, когда его человека разбили обстоятельства, когда злость и отчаяние сжирали последние остатки рассудка, разве мог Арахабаки поступить иначе? Нет же, нужно было что-то сделать, сделать немедленно, потому что такую боль и страдания Чуя не вынес бы в одного. А у демона появилась возможность взять большую часть бешеного коктейля эмоций на себя.***Кровь, всюду кровь, крики, и он доволен, он так доволен, хотя минуту назад был в дикой ярости. Но нет, сейчас он счастлив так, как не был счастлив никогда. Это победа, настоящая, не мнимая, самая желанная и самая правильная. Кто он?Разорванная плоть чавкает под ногами, никто из них не причинит больше зла, они никогда не откроют свои поганые рты и никогда больше не посмеют встать у него на пути. Первородная сила клокочет внутри, и останавливаться нельзя, пока у него есть время. Где он?Металлический запах забивает ноздри, ласкает рецепторы, но становится ясно, что драгоценные минуты утекают сквозь пальцы. Он продолжает наступать, продолжает уничтожать сгустками силы неугодных, чтобы защитить самое драгоценное, что есть в его жизни.Что происходит?Из их не остается совсем никого, а он чувствует, что сегодня сделал еще не все. Проблемы надо решать по мере поступления, с первой он разобрался, но есть еще другие. Все, кто самонадеянно решил потревожить их в самую мрачную минуту, мертвы, однако это еще не конец. Когда это прекратится?Перед тем, как уйти, он замечает слишком яркое пятно. Он обходит кровавое месиво, устроенное ранее, и приближается к той горе мусора, что осталась от здания. Черный отпечаток ладони на одном из обломков намертво врезается в память. ***Чуя приходит в себя, словно выныривает из воды, и в первые секунды буквально не может дышать. Мысли мечутся, картина перед глазами размывается, не желая проясняться, в голове стоит набат.Он закрывает глаза, считает про себя до десяти и пытается вдохнуть. Получается далеко не сразу, примерно с третьей-четвертой попытки, но получается. Головная боль постепенно сходит на нет, сознание проясняется. Чуя открывает глаза второй раз, с удивлением для себя отмечает, что находится в собственной машине. Первое, что Чуя фиксирует — он чертовски, просто до невозможного сильно устал. Чуя устал так, будто стоял всю ночь на ногах, заполнял неделю проклятые отчеты, а по вечерам без устали тренировался. И все это в режиме нон-стоп. Болит все тело, ноют мышцы, и, что самое паршивое, слабость накатывает волнами. Он пытается внимательней рассмотреть пейзаж за окном, и следующее, что он понимает отчетливо — это место ему не знакомо. Он никогда не был здесь раньше, и, судя по названию улицы на одном из домов, возможно, это даже не Токио. Чуя предпочитает не думать о том, как его сюда занесло. Воспоминания представляют собой калейдоскоп болезненно-ярких образов, а при любой попытке вникнуть в эту разломанную мозаику голова снова начинает болеть. Чуя тянется к дверной ручке и… И вздрагивает, когда слышит резкий стук со стороны водительский дверцы. Стук повторяется, и Чуя болезненно морщится от звука, бьющего по ушам слишком сильно. — Эй, парень! — раздается хрипловатый женский голос.Он поворачивает голову и видит напротив смуглую девушку, которая пристально на него смотрит. Карие глаза с внимательным прищуром, угольно-черные волнистые волосы и пухлые губы. Плечи укутаны в яркий платок, на шее красуется массивное золотое колье, в ушах — длинные серьги, а руки украшены множеством браслетов. Типичные представитель типичной касты общества. Цыганка накручивает на палец одну из множества седых прядей, которые мелькают в густой черной копне, и продолжает буравить Чую взглядом. Он раздраженно передергивает плечами и хочет послать незваную гостью подальше, когда голова взрывается от одной единственной фразы, которая стучит в висках настойчиво, практически приказным тоном: “Она нам поможет”. Мысли сразу возвращаются в тот момент, когда все его существо разрывало в предчувствии неминуемой катастрофы. Ощущения свежие, яркие, болезненные, и на то, чтобы спорить с голосом внутри, просто-напросто, не остается сил. Цыганка хмурится, пока Чуя заходящимися в треморе пальцами пытается открыть дверцу машины. Она делает пару шагов назад, когда Чуя на негнущихся ногах выходит из автомобиля, и шепчет что-то на непонятном ему языке. Окружающая действительность начинает вертеться в бешеном калейдоскопе, и Чуя теряет сознание, падая в услужливо подставленные руки. Последнее, что он успевает услышать перед тем, как мир полностью поглощает тьма — протяжное: “Твою мать”.***Чуя просыпается в комнате, где царит полумрак. Окна зашторены, свет не пробивается сквозь плотную ткань. Слабый аромат благовоний и трав разносится по помещению, действует успокаивающе и благотворно. Чуе кажется, что он проспал всю жизнь и немного дольше, но, на удивление, он не чувствует себя до конца отдохнувшим. Ему намного лучше, но все равно запас сил будто истощился и пока что не восполнился до конца. Он садится, свешивает ноги с кровати и пытается вспомнить, что произошло накануне. Воспоминания какие-то блеклые, картинки смазанные и быстро сменяют одна другую. Создается впечатление, что память тоже исчерпала свои ресурсы, на восстановление которых нужно время. Чуя выходит из комнаты, ненадолго путаясь в шторах, заменяющих дверь. Он идет по наитию, надеясь найти хоть кого-то, кто смог бы объяснить ему, какого черта происходит. Коридор маленький, и буквально спустя пару минут он оказывается в другом помещении. Оно больше напоминает кухню. Здесь тоже царит полумрак, но атмосфера уютная, домашняя, комфортная. Дверей, опять же, нет, их заменяют многослойные шторы. В целом — ничего примечательного, обычный кухонный гарнитур, стол, несколько стульев. Уют добавляют какие-то детали. Красивый расписной чайник у плиты, свежий букет в центре стола, баночки и склянки с криво наклеенными этикетками и косыми, пляшущими надписями, стоящие на полках. Скатерть, расшитая, стало быть, вручную. Амулеты и талисманы, которые висят на ручках гарнитура, развешанные под потолком пучки трав. Накидки на стульях, комнатные цветы, которыми заставлены практически все горизонтальные поверхности.Вымытая посуда, аккуратной стопкой сложенная у раковины, чистый кувшин, стоящий там же, две чашки на столе и аромат кофе, витающий в воздухе. Его новая знакомая как раз колдует над туркой у плиты и спрашивает, не поворачивая к нему головы:— Выспался? Чуя кивает, но вовремя соображает, что цыганка его не видит, поэтому, кашлянув, выдает: — Да.— Кофе будешь? — спрашивает она, снимая турку с конфорки и разворачивается, внимательно его осматривая. — Воды, — хрипит Чуя, которому от этого взгляда сразу становится немного не по себе. Цыганка кивает, встает на цыпочки, достает с верхней полки граненый стакан и наливает ему воды из кувшина. Чуя в это время отодвигает стул и садится за стол. Он не чувствует от девушки угрозы, хотя должен бы.Но нет, инстинкты и интуиция молчат, поэтому Чуя, тряхнув головой, все же задает мучающий его вопрос: — Зачем ты помогаешь мне? — Так нужно, — просто отвечает цыганка, ставит около него стакан и возвращается за туркой. На какое-то время воцаряется тишина, Чуя делает пару глотков, продолжая изучать цыганку глазами, пока она наливает себе кофе в заранее приготовленную кружку и садится напротив. — Меня зовут Зара, — говорит она.— Чуя, — называет свое имя он, и Зара едва заметно качает головой, принимая информацию к сведению.Она смотрит на него в упор, но взгляд — расфокусированный, как будто Зара видит намного больше, глубже, чем может показаться на первый взгляд. Голова начинает раскалываться, Чуя отворачивается, а Зара усмехается. — Непростой тебе попутчик достался, Накахара Чуя, хоть и донельзя надежный. — Попутчик? — Чуя чувствует себя так, будто Зара за долю секунды смогла нащупать что-то очень важное, что ускользало от его внимания долгое время. В следующее мгновение его как кипятком ошпаривает осознание того, что свою фамилию он не называл. Чуя резко вскакивает на ноги, опрокинув стакан. Капли воды стучат по полу, Зара не двигается с места. — Серьезно? Единственное, что тебя напугало во всей этой ситуации — то, что я знаю твою фамилию? Сядь, пока не убился, у тебя и сил-то толком не осталось после случившегося. Его колени действительно дрожат, Чуя отчаянно цепляется рукой за стол, ненавидя себя за эту слабость. Зара опять вздыхает и закусывает щеку изнутри, как будто пытается сдержать непрошенную улыбку. Паника внезапно отступает, будто кто-то внутри нажал на невидимый переключатель, отключающий все эмоции, вкупе со страхами и предубеждениями. Снова накатывают опустошение и усталость, Чуя садится, пальцами потирает переносицу и молчит. Гул в голове снова начинает нарастать, но не болезненно, как это было накануне, а мягко, будто баюкая. Зара делает глоток, ставит кружку на стол и говорит: — Тебе нужно выспаться и отдохнуть, — она легко дотрагивается пальцем до его виска, шум внутри черепной коробки сходит на нет. — Твой попутчик знал, к кому обратиться за помощью, здесь вы оба в безопасности. Но сначала нужно восстановить силы, Чуя. Накахара потрясенно молчит, потому что в эту самую минуту в глубине сознания шуршит уже знакомый голос, настойчиво советующий прислушаться к наставлениям цыганки. Чуя встает из-за стола и выходит из кухни, ощущая себя выгоревшим, бессильным и абсолютно разбитым. Он сам не знает, что в этом виновато; в состоянии полубреда Чуя доходит до комнаты, где недавно очнулся, и снова проваливается в сон. ***Чуя находится в очень странном и непривычном для себя режиме “поел-поспал” примерно с неделю. Он много спит, периодически — ест, и часто разговаривает с Зарой, которая охотно отвечает на все его вопросы. В первый день Чуе удается более детально рассмотреть обстановку того места, где он оказался. Обычная спальня. Постель, стол у окна, на котором стоит поднос с едой и чайник с чашкой, недалеко лежат нетронутая пачка сигарет и пепельница.Зара как будто угадала его мысли. Есть не хочется, но Чуя наливает себе чай и раздвигает шторы, тут же щурясь от слишком яркого солнца. Пальцами он цепляет пачку, вытаскивает из нее сигарету и прикуривает, выдыхая сизый дым в воздух. Он пьет чай и спрашивает себя: почему все сложилось так? Кому понадобилось уничтожать целую организацию, которая, в целом, и не имела какого-то слишком важного значения и была лишь одной из многих незначительных костылей? Почему его родители? Как нападавшие узнали, что они поедут именно в проклятый “Белый Лотос”, ведь обычно семья собиралась для ужинов в другом ресторане? Почему никто не попытался убить Чую на той самой, последней сделке?Вопросы скребутся внутри черепной коробки, а ответы упорно не желают находиться. Чуя думает о том, что ему надо обязательно поговорить с Зарой, но его снова начинает неумолимо клонить в сон. Он давит окурок в пепельнице, зашторивает окно и снова ложится, испытывая к себе отвращение за собственное бессилие. Чуе снятся отец с матерью, которые успокаивают его и говорят, что он не виноват в случившемся.Во второй раз он просыпается в обед, и просыпается от голода. Завтрак все еще стоит на столе, и Чуя съедает все, думая о том, что что-то не сходится. Его не попытались убить во время последней сделки, но полиция приехала ровно в тот момент, когда он оказался на месте преступления.Как будто кто-то заранее все просчитал и специально натравил копов. Как будто он оказался вовлечен в чьи-то дурные махинации, не зная ни правил игры, ни мотивов таинственного кукловода. Незнание раздражает и душит.Чуя продал бы Богу душу, чтобы узнать ответы на многие вопросы, да только он давно не верит ни в Бога, ни в Дьявола. Он относит посуду на кухню и видит Зару, которая кнопкой пришпиливает к стене какую-то открытку с изображением Нью-Йорка. В прошлый раз Чуя не заметил этот коллаж, но теперь он останавливается с подносом в руках, не в силах отвести глаз. Множество, множество открыток с изображением достопримечательностей, пейзажей, лесов, полей и просто каких-то зданий. Зара любовно оглаживает последнюю и поворачивает к нему голову:— Как чувствуешь себя?— Сносно, — отмирает Чуя и встряхивает руками с подносом. Зара кивком головы указывает на раковину, Чуя ставит посуду туда и подходит к столу. Он отодвигает стул и садится, Зара усаживается напротив.— Они за твоей спиной, — внезапно говорит она, а Чуя не понимает, о чем идет речь.— Кто? — и тем не менее смутная догадка проносится в сознании, но он отказывается верить в происходящее.— Родители, — Зара опять смотрит на него тем самым расфокусированным взглядом, от которого становится жутко. Он зябко поводит плечами и решает сменить тему: — Где я вообще оказался? — на языке в довесок вертится вопрос: “Как?”, но Чуя не уверен в том, что он действительно хочет это знать. — В Йокогаме. И, нет, на самом деле ты хочешь знать ответ и на второй вопрос, просто боишься в этом признаться даже себе, — Зара криво усмехается, а на Чую накатывает волна паники.— Ты мысли мои читаешь? — тон выходит более язвительным, чем ему бы хотелось, но, на самом деле, уже как-то плевать.— Не твои. Его, — Зара опять дотрагивается пальцем до его виска, и Чуя вспоминает.Первородную ярость, струящуюся где-то по венам. Желание сравнять поганый город с землей, уничтожить каждого, кто встанет у них на пути, налакаться чужой крови до потери сознания и не позволить никому уйти живым.Не его желание. Чужое, инородное, которое настойчиво билось в висках в тот роковой день. Картинка искривленная, Чуя будто наблюдает за собой со стороны. Он видит побледневшие от страха лица полицейских, кровавое месиво, которое осталось после выброса невероятной силы, слышит полные отчаяния и боли крики жертв.Он чувствует жажду, усталость, и вспоминает ощущение бескрайней свободы, сравнимое только с тем, как зверя выпускают из опостылевшей клетки. Он вспоминает не желание даже, но настоящую потребность защитить. Во что бы то ни стало. Любой ценой. Он вспоминает, как после побоища садится в машину и гонит по автостраде с бешеной скоростью в надежде быстрее найти безопасное место. Скрыться, зализать раны, собрать все свои силы и призвать помощь. Единственную помощь, которая откликается немедленно, стоит ему достаточно громко заявить о себе. — Что, — голос срывается, — что это…Чуя даже не может адекватно сформулировать вопрос, но Зара, кажется, понимает все и без лишних слов. — Кто, Чуя. Его зовут Арахабаки. Очень древнее и очень могущественное существо. Бог Разрушений, если я не ошибаюсь.— Почему я? — звучит криво, косо, откровенно непонятно, но внятно сформулировать свои мысли ему не удается. — Откуда мне знать? — пожимает плечами Зара. — У сверхъестественных сил своя система ценностей и свое видение мира. Предполагаю, что ты таким родился. Так же, как и я, — добавляет она с глухим смешком. — Ты тоже эспер?— Если бы. Нет, Чуя, я — всего лишь человек, хоть и обладаю некоторыми талантами. Моя специализация — духи и разговоры с потусторонним, если тебе это о чем-то говорит. Чуя молчит, переваривая информацию, которой внезапно оказалось слишком много. Разбитый паззл воспоминаний начинает складываться в единое целое, белых пятен в общей картине практически не остается, кроме одного “но”.— Я все еще не понимаю, какая тебе выгода. Зачем ты помогаешь? Почему бы тебе просто не сдать меня в полицию, ведь они ищут, верно? Или тем людям, которые убили мою семью и вырезали всю организацию, на которую я работал? Какой смысл?— Не ищи тайного смысла там, где его нет. Арахабаки просит — я подчиняюсь. Это не та просьба, которую можно игнорировать, не тот приказ, где допустимо говорить “нет”. Не такому древнему существу. И не в том уязвимом положении, в котором вы оказались. В конце концов, — Зара вздыхает, — ты не единственный человек, который вот так оказался на моем пороге. Это — очень тонкие материи, Чуя, не пытайся в этом разобраться, просто прими как данность и скажи “спасибо”. Разговор с Зарой действует на него успокаивающе. Даже несмотря на то, что сама ситуация кажется запутанной, пугающей и объяснения не поддаются никакой логике, Чуя уверен, что Зара — последний человек, кто желает ему зла. Он видит ее третий раз в жизни, но она внушает ему больше доверия, чем многие, кого он когда-либо знал. Зара не скрывает правды, какой бы абсурдной она ни была, ничего не утаивает и прямо отвечает на прямо поставленные вопросы. Чуя всегда ценил в людях такую бесхитростную искренность. Они молчат какое-то время, и это молчание его окончательно расслабляет. Чую снова начинает клонить в сон, но он боится засыпать. Боится, что ему опять будут сниться родители, и он проснется, отказываясь признавать реальность. В такой реальности не хочется просыпаться, в такой реальности не хочется быть. — В случившемся нет твоей вины, — нарушает тишину Зара, Чуя опасно сощуривает глаза.— Ты не могла бы прекратить? — раздраженно просит он, а цыганка мягко улыбается. — Извини. Иди спать, Чуя, вопросы никуда не убегут, а силы тебе еще понадобятся. Чуя решает последовать ее совету, понимая, что в таком состоянии он действительно ни на что не годится. В этот раз ему не снятся родители. В этот раз он вообще не видит снов, и следующим утром просыпается намного более отдохнувшим, чем накануне. И не таким разбитым. На столе снова стоит завтрак, и Чуя против воли улыбается. Он думает о том, что обязательно докопается до истины и отомстит. Он не знает кому, не знает — как, но сделает это во что бы то ни стало. И здесь Зара права — ему действительно потребуется много сил. Но только не бессмысленно ли это все?Отца не вернешь. Мать не вернешь тоже, организацию не получится возродить из пепла. Чуя в один день потерял все, а теперь не знает, просто не знает, как ему жить дальше, как ему быть дальше, и, в целом, существовать. Месть не воскресит родных. Даже несмотря на то, что Чуя хочет, всем своим существом жаждет поквитаться, он понятия не имеет, с чего вообще начать. Чуя не может себе представить, каков будет его следующий шаг, и куда ему, черт возьми, вообще идти.Он словно стоит на перепутье, и не может выбрать ни одну из предложенных дорог на развилке. В глубине души тоскливо, горько, невыносимо больно. Он не должен был выживать. Чуя не хочет жить в мире, где сбылись самые страшные вещи.Это напоминает кошмар наяву. Необратимый и до жути реалистичный кошмар. Все то, чего он так сильно боялся, настигло его разом, затащило в водоворот событий и не отпустит теперь уже до конца, как бы он ни пытался выбраться. Чуя уверен, что и конец у него будет такой же. Скомканный, гадкий и абсолютно бессмысленный. В памяти всплывает улыбающееся лицо матери, Чуя обессиленно стонет и садится на пол, обхватив голову руками. И именно в этот момент в комнате поднимается ветер, а со стола падает чашка и разбивается, протяжно звеня.Чуя вскидывает голову и смотрит на осколки у его ног. В душе поднимается целый ураган эмоций, и так не вовремя вспоминаются слова Зары о том, что родители всегда рядом, что родители стоят за его плечами.Почему-то сейчас такая невозможная вещь кажется ему до ужаса реалистичной, правдивой и единственно правильной. Настолько, что где-то внутри появляются силы, и Чуя предпочитает не думать, что, а вернее, кто является тому причиной. Он тут же вскакивает на ноги и ураганом уносится в кухню, сгорая от нетерпения. Мысль приходит внезапно, обжигает, давит, душит, и Чуя просто не может сидеть на месте, цепляясь за призрачную надежду как утопающий за спасательный круг.Он сам не знает, почему, но ему нужно, просто жизненно необходимо поговорить с родителями, задать им вопросы, пусть он сам до конца и не осознает, какие именно. Но Чуя уверен, что нужные слова сразу найдутся, иначе просто не бывает. Потому что родные и близкие люди всегда могут подобрать правильные слова. Потому что мать и отец всегда были для него поддержкой и опорой, всегда могли направить, когда он сбивался с пути.Может быть, может быть, Чуя хочет услышать, осознать что это не его вина, что они не злятся на него, что они все еще любят его. Он не знает наверняка, но точно понимает одно: если кто-то и в состоянии помочь ему обрести покой — то это Зара. Ведь кто еще, если не она? Но Зары нет на кухне, а Чуя замирает на месте. Обухом по голове бьет осознание того, что он вообще ничего не знает о цыганке. В этот момент шторы на входе раздвигаются, и в помещение заходит незнакомая ему девушка.У нее розовые волосы, миловидное лицо и обворожительная улыбка. — Ты Чуя? — спрашивает она звонким голосом, и Чуя напрягается. — Меня Юан зовут. Зара говорила, что ты можешь проснуться, передавала, чтобы ты поел и…— Где Зара? — перебивает ее Чуя грубее, чем ему бы хотелось.— Так в лавке с посетителями.— В лавке? — Ну да. Это же лавка. То есть она живет здесь. То есть... Боже, я не лучший собеседник, правда?Юан неловко улыбается, а Чуя чувствует, что напряжение его отпускает.Ощущение странное, оно появляется внезапно, будто кто-то шепчет, что все в порядке, что он в безопасности, что ничего не угрожает. Раньше Чуя бы списал подобное на обострившуюся интуицию, но теперь понимает, что это не интуиция, а голос Арахабаки, который без устали властвует где-то на задворках сознания. — Давай по порядку, — он садится за стол и выжидающе смотрит. Юан тут же с готовностью падает напротив и начинает щебетать без остановки: — Вообще, они эту лавку с братом открывали, а потом он уехал, как я поняла, и вот Зара теперь справляется со всем самостоятельно. А я, так, помогаю время от времени, она меня выручила однажды очень сильно. Меня и... — Юан запинается, — моих друзей. В общем, здесь несколько помещений, спальни находятся в жилой зоне, а сама лавка от них отделена подсобкой и коридором. Из кухни, — она разводит руки в стороны, — можно попасть в любой участок дома, гостевые спальни там, или спальня Зары, или ее рабочий кабинет, и я все это знаю, потому что жила тут какое-то время, а теперь подрабатываю, когда Заре нужна помощь, после того, как Аксель уехал, ей…— Аксель? — Да, ее брат, они лавку вместе открывали, говорю же. В общем, Зара сказала, что у нее новый постоялец, просила следить за твоим самочувствием, но ты в обморок вроде не падаешь, так что не знаю, что еще можно сделать, и…— А она сейчас?.. — С посетителями в самой лавке, к ней же постоянно приходят, то совета спросить, то амулеты купить, то еще что-то. Она сейчас много заказов не берет, чаще на таро раскладывает, а я поэтому с амулетами и травами помогаю, а то она совсем все забросит из-за того, что Аксель не пишет уже несколько месяцев. — Как можно не писать родному человеку? — это кажется ему диким и неправильным. — Они… Как я знаю, у них сложные отношения, и… Черт, я не должна тебе об этом говорить, не то Зара меня убьет, а она просто фурия во плоти, когда сердится, и…Чуя насмешливо вскидывает брови вверх, Юан тушуется. Потом все же продолжает: — На каждый праздник Аксель присылал открытку с поздравлением, рассказывал, как у него дела. Зара не отсюда, они с братом беженцы, родились в Америке, а потом подались сюда, в поисках лучшей жизни, наверное. В общем, Аксель чуть больше пяти лет назад помог ей открыть лавку, а сам уехал, и сейчас вот открытки шлет, — Юан снова делает взмах рукой, и Чуя поворачивает голову в этом направлении.Открытки, конечно. Целая стена, мемориал памяти и надежды, что однажды близкий человек все же вернется. Что он не бросил ее одну, а просто уехал на какое-то время. У Чуи болезненно сжимается сердце. В чем-то они с Зарой неуловимо похожи. Затронутая тема кажется ему слишком интимной, чтобы продолжать ее развивать с посторонним человеком, поэтому Чуя переводит разговор в другое русло, вспоминая, зачем вообще пришел сюда изначально:— А с мертвыми она может разговаривать?— Конечно, с ней постоянно духи говорят, и как она с ума не сошла от всей этой информации, я просто не понимаю, я бы просто не смогла, они же постоянно у нее в голове, постоянно, понимаешь?— Это страшно, — внезапно говорит Чуя, потому что примерно знает, каково это. У него с недавних пор в голове звучит всего один голос, а если их несколько? Десятки? Может, сотни? Это сильно калечит сознание, но Зара кажется вполне адекватным и разумным человеком, который давно обрел душевный покой.Чуя представить себе боится, каким трудом было достигнуто такое равновесие. — Да, я и говорю, это очень страшно, она хорошая, правда, и жаль, что Аксель ей совсем не пишет уже несколько месяцев, Зара сама не своя.— А что ты?— А я пришла сегодня как обычно, но она сказала, что с лавкой справится сама, и попросила меня травы перебрать, да за тобой присмотреть, если ты захочешь. Может, ты голоден? Или, хочешь, чаю заварю? Я хорошо завариваю, меня Зара учила.— Давай, — отрывисто говорит Чуя, понимая, что информации оказалось все же слишком много, и ему однозначно есть, над чем подумать.Юан тут же подскакивает на ноги, гремит посудой, сдергивает один из множества пучков трав, развешанных около гарнитура. Пока она суетится, воцаряется тишина, Чуя погружается в свои мысли и пропускает тот момент, когда Зара заходит на кухню.— Там посетитель ждет, заступай на смену, Юан, дальше я сама.Чуя вздрагивает от этого уставшего голоса и поднимает глаза. Зара выглядит измотанной и бледной, будто случилось что-то, что выкачало из нее все силы.Совсем как из него накануне. Юан кивает, заливает чайник кипятком и быстро уходит, ненадолго задерживаясь около Зары и положив ей ладонь на плечо.— Иди же, — тихо говорит цыганка, и та скрывается за шторами. Чуя все еще не может отвести взгляд, а Зара смотрит сквозь него какое-то время, потом тяжело вздыхает и разливает чай по кружкам. — Много она тебе наболтала? — устало спрашивает она.— Про Акселя немного лишнего, — осторожно отвечает он, а Зара качает головой и садится за стол.Какое-то время они сидят в тишине, потом Зара говорит:— Дай руку. Чуя давится чаем и смотрит на нее, вытаращив глаза. Та пожимает плечами:— Ты ведь за этим меня искал. Давай руку, пока у меня есть силы, Чуя. Их вскоре может и вовсе не быть, а ты так и не узнаешь все, что тебе хочется.Что-то в ее голосе звучит неестественно. Неправильно. Надломленно. Он молчит, пытаясь поймать ускользающую мысль, которая не желает формулироваться во что-то конкретное. А потом его осеняет.— Это подождет, — говорит Чуя. — Тебе тоже нужно восстановиться, а вопросы никуда не убегут, верно?Зара усмехается и откидывается на спинку стула, придвигая к себе ближе чашку с чаем. Чуя мягко улыбается ей, она возвращает ему улыбку. Немного усталую, но все же улыбку. ***Они возвращаются к этому разговору в конце недели. За прошедшее время Чуя окончательно восстанавливает силы. Ему все еще снятся родители, но паника перестает накрывать с головой каждый раз, как он видит их лица. Наверное, он просто смирился. Потому что они не обвиняют его в чем бы то ни было. Они просто присутствуют рядом, продолжая охранять и беречь даже после своей смерти. Чуя знает, что Зара может помочь им поговорить нормально, но не хочет тревожить ее лишний раз.Потому что любая связь с потусторонним миром высасывает силы и из нее тоже. Чуя понимает это еще в тот день, когда знакомится с Юан, а потом догадки только подтверждаются, потому что он видит, как сильно Зара устает на работе.Он помогает ей по дому в меру своих сил, старается что-то сделать, чтобы не сидеть на шее просто так. Зара с превеликим удовольствием дает ему различные поручения, видимо, смекнув, что от безделья Чуя окончательно сойдет с ума. Ему и в самом деле несложно помыть лишний раз посуду, рассортировать бесконечные травы, помочь разложить кучу амулетов, карт, оберегов и прочей ереси на витринах после того, как лавка закрывается.Время от времени к нему присоединяется Юан, которая отвлекает его от мрачных мыслей своей болтовней. Она рассказывает Чуе про своих друзей, за которых всегда почему-то переживает, и Чуя не может понять, почему именно.В его представлении молодежь в возрасте восемнадцати лет учится в старшей школе, периодически подрабатывает, донимает родителей по поводу и без и мечтает скорее поступить в университет. Но в рассказах Юан всегда так много волнения, что Чуя порой задумывается — а точно ли он правильно понимает уклад жизни обычных людей? Какие могут быть проблемы у школьников-подростков, за которые можно переживать так сильно?На прямые вопросы Юан не отвечает, постоянно переводит тему, и Чуя в итоге решает, что это все не стоит его внимания. Зара говорит веское: “Захочет — расскажет сама, это ее дело”, и Чуя с ней соглашается. Жизнь давно отучила его лезть туда, куда не просят.Однажды Зара просит помочь ей в кабинете перебрать какие-то бумаги, и Чуя идет в самую дальнюю комнату этого дома, чувствуя подвох. Когда он заходит, Зара стоит перед огромный зеркалом во весь рост и коротко приказывает, не поворачивая головы:— Встань рядом и закрой глаза.Чуя не любит, когда с ним разговаривают в таком тоне, но подчиняется. Он встает рядом с Зарой, которая сразу делает шаг назад, оказываясь за его спиной, и послушно закрывает глаза, ничего не понимая. Зара двумя пальцами обхватывает его запястье и тихо шепчет:— Смотри. Чуя открывает глаза и хочет попятиться назад, да только Зара не дает ему сдвинуться с места. В отражении на него смотрит копия его самого, но это не он. Сходство кажется очевидным на первый взгляд, и моментально рассеивается, если получше присмотреться. Фигура напротив сгорбленная, голова периодически дергается, будто в треморе или приступе, кожу оплетают алые письмена, а глазницы — нечеловеческие, белые, пустые, без зрачков и радужки. Чуе становится по-настоящему жутко, когда он видит, какая именно тварь живет у него внутри. Арахабаки смотрит в упор, его губы кривятся не то в ухмылке, не то в горькой усмешке, брови стрелами сходятся к переносице, а Чуе с каждой минутой становится все больше не по себе.Внезапно Арахабаки вскидывает голову и делает два шага назад, в пустоту зеркального мира. Чуя с удивлением и тревогой замечает, что зеркало заволок дым, и где-то там, в серых всполохах, начинают виднеться очертания двух фигур. Сердце бьется о грудную клетку с невероятной силой, потому что фигуры знакомые, родные и безумно любимые. В груди щемит от приступа болезненной нежности, когда из тумана выходят отец и мать, которые смотрят на него с ласковыми улыбками.Чуя чувствует, как глаза начинает безобразно печь в тот самый момент, когда он замечает, что мать пытается ему что-то сказать, но из ее рта не вылетает ни звука. — Это — всего лишь отражение, Чуя. Ты не увидишь их так, как вижу я, но можешь услышать, если позволишь Арахабаки помочь тебе. Он слышит, он видит это каждый день и пытается тебе показать. Через сны, через ощущения, да только ты ему не особо веришь. Интонации Зары — чарующие, мягкие, плавные, они служат его единственной связью с реальным миром и проводником в потусторонний мир одновременно. Чуя не знает, что ему нужно сделать; больше всего на свете он хочет услышать родные голоса, и с трудом сдерживает наворачивающиеся на глаза слезы. — Ослабь контроль, — продолжает Зара, и Чуя пытается, честно, пытается, но у него ничего не выходит. Зара тихо цыкает и сильнее сжимает ему руку, царапая острыми ногтями нежную кожу. Становится больно, неприятно, Чуя чувствует, как полоса от ногтей начинает гореть.Зара однозначно разодрала запястье до крови. Возмущение накатывает единой волной, смывающей на своем пути все остальные ощущения, и именно в этот момент барьер падает. Зрительный спектр искажается, слуховое восприятие искажается тоже, и Чуя слышит.— Ты не виноват, — повторяет Сецуна без конца.Ласково, как ребенку, который насупился где-то в углу, отказываясь слышать любые родительские доводы. — Я мог успеть, — говорит Чуя охрипшим голосом. — Я мог, я чувствовал, я знал…— Не мог, — отрезает отец и смотрит на него осуждающе. Под этим взглядом Чуя чувствует себя так, будто он бесконечно виноват, но в чем именно? Это все странно, дико, похоже на транс под ЛСД, но рука Зары все еще сжимает ему запястье, напоминая, что это не галлюцинации, а реальность. Сумасшедшая реальность, где он разговаривает с родителями через заговоренное зеркало. Где в отражении он видит, что они на самом деле стоят за его спиной, как она и говорила. Где он наяву слышит интонации их голосов и он чувствует любовь и поддержку, которой не хватало бесконечно долгое время. — Перестань заниматься самобичеванием и страдать, — продолжает отец свою мысль. — Мы растили тебя не так, мы учили тебя не этому. Чуя уже даже не пытается сдержать слезы, его губы трясутся, он чувствует себя жалким, ужасным, не достойным того, чтобы жить. Он хочет обнять отца и мать, хочет видеть, что они живы, знать, что они в порядке, но жизнь, конечно, уже давно решила все иначе. — Нет же. Пойми, мы бы никогда не стали обвинять тебя в случившемся. Как тебе вообще могла в голову прийти подобная чушь? Ты не Господь Бог, чтобы все предвидеть и всех спасти. Так бывает, Чуя, люди попадают в дурные ситуации, каждый день кто-то умирает от фатальной случайности. И доля логики в словах отца, конечно, есть, но Чуя все равно не может перестать обвинять себя, хоть и понимает, что это бессмысленно. Чуя догадывается, какие слова отец произнесет дальше, и очень боится их услышать.Потому что банально не готов. Не заслужил. Не достоин. — Ты можешь смириться со своей потерей и жить дальше, жить с высоко поднятой головой, как сын своих родителей. Ты можешь найти того, кто все это устроил и поквитаться, только не делай месть смыслом своей жизни. Мы всегда хотели, чтобы ты был счастлив, почему ты думаешь, что наше мнение могло измениться? И это правда, очевидная истина, разве мог отец сказать иначе? Конечно же нет, но именно поэтому так сложно принять, понять и смириться. Так сложно поверить в то, что он достоин прощения и достоин того, чтобы жить. Особенно после случившегося. Особенно, когда он не успел и загнал дурные предчувствия подальше. Не прислушался к себе.— Мы любим тебя, всегда любили, и, Бога ради, возьми себя в руки и просто живи, понимаешь? Мужайся, сын, и помни, что жизнь — она состоит не только из мрака, в любой жизни обязательно будет свет. В нашей — был, и этот свет — ты. Позволь же и твоему свету найти дорогу к тебе. Или ищи ее сам.Слова отца действуют отрезвляюще, но на сердце все равно невыносимо больно и горько. Отчаяние захлестывает его снова и снова, когда он слышит голос матери, полный любви и тепла:— Ты достоин всего самого лучшего, просто помни об этом, пожалуйста. Мы примем любое твое решение, но пойми, что больше всего на свете мы хотим, чтобы ты был счастлив. Чуя не может вымолвить ни звука, когда вырывает свою руку из цепкой хватки Зары и подходит к зеркалу на негнущихся ногах. Кладет ладонь на прохладную поверхность, и видит, как Сецуна, мягко улыбаясь, делает то же самое. И от этого простого, но такого нужного сейчас жеста внутри разливается тепло. Безусловная поддержка и безоговорочная опора — вот что для него всегда значила семья. Любовь и благополучие. Покой. Уют. Отец ласково улыбается и едва заметно качает головой, обнимая жену за плечи. — Я буду, — обещает Чуя.Обещает так, как будто дает самый непреложный обет, клятву на крови, не иначе. Потому что, на самом деле, так и есть. Самое важное его обещание. Такое, которое он обязуется выполнять до своего последнего вздоха. Он чувствует тепло и любовь, которая лечит больную душу и не дает ранам больше кровоточить. Родители кивают, туман снова начинает клубиться, фигуры растворяются в зеркале, принося ему долгожданное равновесие и желание жить. Чуя смаргивает слезы и внезапно осознает, что теперь в отражении находится только Арахабаки, который стоит неподвижно.Он не убирает ладонь от стекла, испытывая к непроизвольному попутчику острый приступ благодарности за такое важное и нужное мгновение. Мгновение, когда он увидел родителей, когда получилось сказать все, на что им не хватило времени в тот роковой день. Арахабаки прикладывает ладонь с той стороны, и внутри у Чуи проносится настоящий ураган эмоций. Не его эмоций, но демона, который живет внутри. Злость, раздражение, ярость, отчаяние, боль, надежда. Желание защитить, утешить, подарить покой, сделать все от него зависящее, чтобы облегчить страдания. Потребность в единстве. Страх быть отвергнутым, едва заметная тоска. И одиночество. Бесконечное, больное, опасное, мешающее нормально дышать и затмевающее разум. Самый сильный яд для любого живого создания, самая мучительная пытка во всем мироздании. Чуя понимает так много в это короткое мгновение. Он понимает, что он не один, никогда не был один, он понимает, что поддержка всегда будет рядом, что его примут любого, каким бы он ни был.И думает о том, что рано или поздно это чувство обязательно станет взаимным. Он чувствует силы, желание жить, потому что он, черт возьми, пообещал и знает, что на этом долгом пути у него есть союзник. Союзник, который сможет его защитить и помочь. Существо, которое будет любить его если не так же, как любили родители, то всеобъемлюще уж точно. Боль и горечь от утраты никуда не уходят, но осознание того, что он должен жить, что он может жить, может попытаться хоть что-то исправить, действует на него исцеляюще. — Спасибо, — шепчет Чуя, Арахабаки кивает. И растворяется по ту сторону зеркала, но остается где-то глубоко внутри, в самых потаенных уголках души и мыслей. Чуя стоит так еще какое-то время, потом встряхивает головой и отдергивает руку.— Куда ушли родители? — наконец спрашивает он севшим голосом, и Зара тихо отвечает:— Ты их услышал. Они обрели покой. ***Из многочисленных разговоров на кухне Чуя узнает, что за его голову назначена крупная награда в Токио, что его ищут в том числе и за пределами города. Чуя поражается тому факту, что Зара укрывает его довольно долгое время и совсем не беспокоится за свою шкуру.— Это — мои проблемы, Чуя. Твои проблемы — приходить в себя и не высовываться. — Чувствую себя затворником, — раздраженно бормочет он, складывая посуду в раковину. Из-за спины слышится громкий смешок, потом Зара добавляет:— Ты и есть затворник, светить твоей рожей на улицах сейчас опасно. Тебя ищут, и ищут очень хорошо. Чем дольше ты остаешься в тени, тем лучше. — Я не могу сидеть тут вечно, — он действительно злится. — Несколько недель как-нибудь переживешь, — равнодушно замечает цыганка и выходит из кухни. Спустя неделю после этого разговора он просыпается от грохота и громких воплей за стеной. Чуя пулей вылетает в коридор, слыша знакомый голос:— А я говорила, что нельзя туда лезть. Но черта с два ты меня послушал, правда, Ширасэ?В ответ бормочут что-то невнятное, Чуя сталкивается с Зарой, которая спешит в одну из спален, подбирая длинную юбку.— Полотенца принеси, — бросает она на ходу.Чуя моментально устремляется в ванную, сгребает полотенца и быстрым шагом идет до спальни. Переступая порог, он видит перепуганную Юан, смертельно бледного парня и Зару, которая, закусив губу, обрабатывает сквозную рану на предплечье последнего. Парень шипит, дергается, но Зара держит его крепкой хваткой и не позволяет вырываться. — Я не знал, что так получится, — хрипит он, и Зара цокает языком. — Много же мозгов нужно, чтобы перейти дорогу Портовой Мафии, я в тебе даже не сомневалась. У Чуи в голове щелчками собирается пазл. Так вот что имела в виду Юан, когда говорила, что переживает за своих друзей. Чуя уверен, Зара выпалила про Портовую Мафию не случайно. Он часто, слишком часто говорил о том, что устал сидеть без дела, что ему сложно быть заложником в четырех стенах. Зара в такие моменты обычно качала головой и отвечала, что всему свое время. — Это была крупная поставка, я просто не мог не вмешаться. Не после того, как они потехи ради ранили мою сестру, я просто… — Мстить надо по-крупному, а не воровать наркотики, Ширасэ. Хочешь отомстить — убей столько этих выблядков, сколько сможешь, а не разменивайся на мелочи, — цедит Зара сквозь стиснутые зубы, начиная стягивать края раны нитками. — Та самая Портовая Мафия, которая держит Йокогаму в ежовых рукавицах? А ты не промах, — осторожно начинает Чуя.Он наслышан про Портовую Мафию. Про нее наслышан каждый, кто хоть раз оказывался вовлечен в мир криминального бизнеса Японии. Портовых не любили, Портовых порой презирали, но боялись и уважали их абсолютно все. Такие организации работают слаженно, действуют наверняка и, безусловно, подкупают уровнем профессионализма. Но в свое время именно Портовые попортили много крови Мацуба-кай, и сейчас Чуя ненавидит их до скрипа зубов. Просто потому, что у него есть на это причины. — Он может просто заткнуться? Зара, скажи ему заткнуться, — стонет Ширасэ.— Он знает, о чем говорит, — отрезает Зара, накладывая повязку. Чуя замечает, как Юан смотрит на него во все глаза, и ухмыляется. Они с Зарой точно поняли друг друга правильно, иначе и быть не могло. — Если знает, пусть поможет, а не сидит без дела, — огрызается парень, морщась. — Помогу, — решительно отвечает Чуя, ощущая прилив сил.Он не смог спасти родителей. Он не смог уберечь своих людей. Но помочь этим запутавшимся детям он в состоянии. Чуя обещал родителям, он обещал жить и искать свой путь к свету и, пожалуй, единственный выход для себя он сейчас видит в том, чтобы помочь другим. Ему нужно за что-то цепляться, в конце концов, он всего лишь человек. Возможно, на этой дороге он найдет ответы и на свои вопросы, как знать.Он сделает все от него зависящее, чтобы выполнить последнюю волю отца и матери, потому что он дал слово. И теперь, когда он знает, что помогать на этом пути ему будет Арахабаки, дорога не не кажется такой тяжелой, а ноша — такой непосильной. И Зара. Чуя бесконечно благодарен ей за помощь, и, если она просит о такой услуге, он просто не может отказать. Даже если она действительно просит, не приказывает и не требует. Полностью отдает ему на откуп всю ситуацию, ни на что, в общем-то, не надеясь. Юан смотрит на него с выражением тотального страха, а Зара хмыкает: — С возвращением в строй, Накахара-сан. Родители бы гордились. ***С тех пор Чуя курирует все операции, на которые хватает наглости у Юан и ее друзей. Он поражается тому, как эти дети решили вести войну с Портовыми, без четкого плана, без подготовки, без какой-либо защиты и страховки.Днем он все так же помогает Заре по дому, а ночами начинает рыскать по Йокогаме вместе с группировкой, центром которой он оказывается внезапно даже для себя. Они собирают информацию, следят за перемещением Портовых по городу, наводят справки об арсенале, количестве, местах встреч и других важных вещах. Ему все еще нельзя отсвечивать, поэтому они часто собираются в лавке у Зары. Чуя чувствует себя неловко. Он понимает, что они подвергают Зару опасности и начинает подыскивать в Йокогаме укромное место для их будущей базы.Такое место, до которого Портовая Мафия не сможет дотянуться, и “Овцы” будут в безопасности.И именно в этот момент карта Башни переворачивается, неся за собой полные и внезапные изменения, неожиданные события, нарушение стабильности, потери и поражения. Хоть на первый взгляд и кажется иначе, но все мы знаем, что последствия приходят потом, застигают врасплох и моментально сбивают с ног. “Чем выше летаешь, тем больнее будет падать”, — так, вроде бы, говорят. Первый раз он сталкивается с этим человеком в дверях лавки Зары. Сталкивается при дневном свете, решив впервые за последние два месяца выйти на улицу не ночью. У них заканчиваются медикаменты, Зара зашивается в лавке, взвалив на себя поднебесное количество заказов, и Чуя на свой страх и риск решает сходить в аптеку. От неожиданного столкновения пакеты падают из рук и этот человек помогает ему собрать с земли многочисленные покупки. В какой-то момент они соприкасаются пальцами, и Чуя чувствует, как его вдоль позвоночника прошивает током.Рождение сверхновой. Схлопнувшаяся Вселенная прямо здесь, в эту самую минуту.Арахабаки внутри бунтует, ему не нравится этот человек, который вперивается в Чую внимательным взглядом карих глаз. Внутри все холодеет, потому что так обычно смотрят люди, которые привыкли считывать собеседника по малейшим мимическим морщинам.Профессионально. Цепко. Слегка сощурив глаза и не позволяя лицевым мышцам выдать хотя бы одну эмоцию.Так смотрят копы на подозреваемого, и у Чуи кровь стынет в жилах от ужаса. Он резко вскакивает на ноги и пытается сбежать, но не может сдвинуться с места, загипнотизированный чужим чересчур пристальным взглядом.— Дазай, тебе пора, — холодный голос Зары возвращает его в реальность.Он звучит неестественно, неправильно, интонация режущая и откровенно враждебная. Чуя разрывает зрительный контакт и спешит побыстрее скрыться в спасительном пространстве лавки.Он чувствует прожигающий взгляд, направленный ему в спину, но прилагает просто нечеловеческие усилия, чтобы не обернуться.