Прожигание жизни. (1/1)

Есть вещи, о которых не только нельзя умно говорить, но о которых и начинать-то говорить неумно.— А что это за название кружка такое? — вышагивая по улице, Ставрогин без интереса рассматривал приевшиеся пейзажи, которые потеряли былую красоту ещё в далёком детстве.— Это я предложил, — довольным голосом проговорил Верховенский, замечая в конце дороги свиней и направляясь к ним, — членов всего пять, а остальные в ожидании. Только осталось всех связать.— Нет! Есть кое-что получше, — Ставрогин опередил мужчину и встал прямо перед ним, утыкаясь тростью в плечо и с лёгким азартом в глазах, говоря, — подговорите четверых убить пятого. И подставьте одного из четырёх. И тогда они будут ваши рабы. Вы будете объединены кровью. Они будут есть с ваших рук.— Ставрогин, — в глазах Верховенского вновь появился тот самый опасный блеск в глазах. Он словно опьяненный смотрит на человека перед собой. Вот. Именно такого мужчину полюбил тогда в Петербурге. Его ум, красота, харизма, всё это заставляет следовать за ним. Желать. Дышать. Просыпаться по утрам, — да вы красавец. И эти слова льстят Ставрогину. Словно знает, что сказать, в какой момент. Как лучше сделать приятно и потянуть за нужные ниточки. Ему временами кажется, что весь мир лежит у его ног. Стоит только поманить. Сказать. Шепнуть. И все будут выполнять его прихоти.Развернувшись, мужчина глазами заметил свинарник. И в его светлую голову, пришла гениальная идея, по его мнению. Он посмеялся и вновь повернулся к Верховенскому. А тот понял, что его собеседник вновь что-то задумал. Это вызвало интерес. Что же это будет.— А так? — неожиданно мужчина прижал к кончику носа указательный палец и стал имитировать свинью, которые рядом с ними сейчас находились. Его забавляла эта ситуация. А когда один из свинов хрюкнул, Ставрогин тут же сделал также. И продолжал повторять, словно заведённый.Верховенский сначала наблюдал за этим с недоумением. Неужели его дорогой мужчина начал сходить с ума? Хотя и раньше за ним это наблюдалось. Но тут, совсем уже бесовщина просидит.— Как интересно... Всё что смог выдавить из себя Пётр Степанович. А после, словно заражённый начал хрюкать вместе с ним. Смеяться. У них началась война за того, кто громче издаст звук. Но этого мало, хотелось ещё. И ещё. И тогда они, словно сговорившись, подходят вплотную к свинарнику, громко хрюкая и не обращая внимание на людей, которые проходят мимо.Это смешит их. Кажется здравый смысл покидает их головы. И неожиданно они замирают. Смотрят друг на друга, запыхавшись от смеха и своих нелепых танцев.Ставрогин приближается ближе. Чуть склонившись и мимолётно прикасается своими губами к чужим, пробуя их на вкус. Стараясь запомнить.Верховенский замирает. Не знает что делать. Он готов отдать этому человеку всё, что тот попросит. Даже себя. Прямо здесь. Да хоть в самом свинарнике.Но Ставрогин уходит. Так быстро. Что остаётся лишь смотреть ему в спину. А после дверь резко раскрывается и яростный Николай Всеволодович, поправляя шляпу выходит, громко хлопая дверью. Была бы его воля, точно пришиб бы на месте того подлеца. — Да что вы со мной делаете, Господин, — быстро выбегает Верховенский и ровняется с мужчиной. — Вам Шатова кровь нужна, — опаляет яростным взглядом своего собеседника, — только знайте, его я вам не отдам.— А не вы ли, мне этот рецепт предложили?! — схватив Ставрогина за грудки и притянув к себе ближе, Верховенский словно в душу смотрел своими огромными глазами, чувствовал его дыхание на своих губах. И разница в росте совсем не смущала.— Да что вы несёте? — схватив наглого Петра Степановича за волосы и потянув за те вверх, мужчина резко оттолкнул от себя сумасшедшего и быстрым шагом отправился прочь. Ему даже на пару минут показалось, словно всё, свобода. Этот психопат остался где-то там позади зализывать свои раны. И свежий ветерок стал немного приятнее, пока знакомые шаги не послышались позади.Верховенский был не гордый малый. Постоял, покривился. Проглотил обиду. Провел перчатками под носом, стирая каплю крови и оглянувшись назад на дверь, в которой стоял Кириллов, цикнул на того, а после побежал.Его сердце не унималось. Билось как заведённое. Он не знал что Николай Всеволодович бывает и таким. Какую натуру он ещё скрывает? Кому показывает настоящего себя? Хочется больше знать. Глубже познать.Спотыкаясь, Пётр Степанович бежал по узкой тропе глубже в парк возле имения. Ему нужно было догнать свой запретный плод. Объясниться. Договориться. Нельзя ругаться из-за пустяков. Какое-то убийство. Что оно значит? Ничего. — Николай Всеволодович! — добежав до идущего впереди Ставрогина, мужчина не унимаясь стал унижаться, чуть ли не плача, — Николай Всеволодович! Помиримтесь! Вы красавец. Вы мой идол! Вы никого не оскорбляете. А вас все ненавидят. Вы держитесь со всеми ровней, но вас все бояться. Вы так обаятельны. Вам ничего не значит пожертвовать жизнью. Ни своей, ни чужой.— Да что вы несёте? Псих! — остановившись, Ставрогин оборачивается и смотрит на сумасшедшего перед собой. Так и хочется ещё раз оттаскать за волосы, чтобы знал своё место. — Вы солнце. А я.., — заметавшись, Верховенский стал осматривать всего мужчину перед собой, а после, словно на него внезашло вдохновение, говорит, — а я ваш червяк. Хватает беспардонно за руки. Начинает целовать. Каждый миллиметр ладони. Выцеловывает так, словно от этого зависит его жизнь. Ставрогин с лёгким отвращением наблюдает за этим, а после отталкивает приставалу и хватает того вновь за волосы. Больно сжимает их и слегка тянет. Чтобы чувствовал и знал, кто здесь главный. — Вы бредите, — тихо и в самое лицо говорит мужчина.— Может и брежу! — резко выпаливает Верховенский и даже не скрывает слёз отчаянья. Ему хочется чтобы его простили. Готов на всё ради этого, — Вы мне надобны. Вы моя лучшая половина. Без вас я муха. Идея в склянке. Колумб без Америки. Я люблю Вас.И тогда Ставрогин не скупится на жестокость. Ударяет мужчину по лицу тростью. Заставляет упасть на землю. Перепачкаться всего. — Вы так жалок, — такой вердикт, грубый, но правдивый.А после хватает Верховеснского за излюбленный пиджак. Тащит за собой в самую глубь парка. Там их никто не увидит. Никто не заметит. Люди никогда не замечают что происходит перед самым носом. И этот момент не исключение.А Пётр Степанович лишь повинуется. Не в праве отказаться. Вырываться и убежать. Он такой каков есть. Весь от волос до пят принадлежит лишь ему.Старая беседка. Одиноко стоит в самой глубине. Никто к ней не приходит. В этом нет нужды. Лишь красят два раза в год, чтобы имела приличный вид и всё.Но вот Николай Всеволодович помнит о ней. Она в юности часто выручала. Вот и сейчас пригодилась.Притащив за шкирку сюда Верховенского, мужчина кинул того на деревянный пол. И даже не смотрел на разбитое лицо. Ему это не интересно.— Вы хотите моего прощения? — все что произносит он.А Пётр Степанович поднимает взгляд. И в нём видна слепая покорность. Он готов выполнить всё, что пожелает его идол. И даже больше.Тогда Ставрогин подходит ближе и присев на корточки, тростью касается лица мужчины, слегка поднимая за подбородок.— Раздевайтесь.И он раздевается. Одну за другой снимает перчатки. Скидывает с себя клетчатый пиджак. Развязывает ленту. Затем снимает жилет. И осторожно с плеч спускает белую рубашку. Но тут его останавливают.Забирают из рук ленту. Поправляют рубашку. А запястья перевязывают той самой лентой, крепко. Чтобы потом остались следы. Яркие воспоминания об этих минутах. — Вы должны понести наказание. Должен, конечно должен, люди всегда кому-то должны, а он сам заявил, столь громко и надменно. Грубо схватив последнего за бедро, приблизился к лицу. Рассмеялся, резко разворачивая мужчину лицом к полу и стягивая с последнего брюки. Унижения. Они хороши тем, что стирают ответственность, "меня истязают, я невиновен", удобно, когда на публике ты гордость и наследник. Верховенский выгибает спину, послушно становясь на четвереньки, позволяя избавить себя от остатков одежды. Обнаженный, открытый, поставленный в смиренную позу - идеальный вид для раба. Ставрогин, недолго церемонясь, приступает к растягиванию, запуская пальцы внутрь мужчины. А тот рефлекторно вздрагивает всем телом, насаживаясь на пальцы, за что получает хлесткий удар по бедру тростью. — Не стоит торопиться. Чеканит каждое слово, разя холодной эмоциональной дистанцией. И тот послушно замирает, сопротивляясь собственному телу. Пальцы прибавляются в количестве, существенно увеличивая болевые ощущения и проникая глубже прежнего. Николай, склоняясь, кусает за ухо, несколько надменно шипя: — Прощение стоит заслужить. Мужчина невнятно стонет от столь близкого контакта, щекой стараясь прижаться к своему "мучителю", но тот в свою очередь резко отстраняется. Ставрогин методично приспускает с себя штаны, словно и вовсе никуда не спешит. Это выжидание, оттягивание времени, раб должен уметь терпеть и знать своё место. Брюнет подошел и опустился на колени, провел рукой вдоль позвоночника своего раба. Гладь руки сменили ногти, оцарапавшие нежную кожу. Не распаляясь речами, Ставрогин, придерживая мужчину за плечо, довольно резко вошел в того, скрипнув зубами. Непредусмотрительность. Стоило предусмотреть, что иным вход на сухую не обернется. Однако стон, который издал Пётр, мог компенсировать и недельную боль в паху. И тот начал двигаться внутри, но уже в разы осторожнее набирая темп. Верховенский уперся локтями в пол, опуская голову, пытаясь привыкнуть к дискомфорту, позволяя своему хозяину проникать глубже. Ставрогин заметно прибавил в темпе, придерживая тело под собой. Пётр, начав тихо постанывать, потянулся рукой к своему члену, за что и получил удар по руке. Следом за ударом, Ставрогин перехватил парня, взяв за волосы и потянул на себя. — Вы прощение вымаливаете, а не получаете удовольствие. Верховенский взвыл от боли. Последовало натяжение волос, темп проникновений увеличился. Мужчина попытался освободиться, чувствуя, что от такого загиба у него перехватило дыхание, однако попытка оказалась тщетной и он закашлялся. С каждым движением внутри Ставрогин увеличивал темп. А эти стоны, которые Пётр перестал скрывать, кажется, все это сводило с ума.Самому Верховенскому определенно нравилось что происходило сейчас. Он в ответ двигал бедрами, насаживаясь на упругий член Николая. А когда головка, наконец, коснулась простаты, ноги подкосило и Пётр готов был кончить, но сдержался.Казалось, что Ставрогин давно вошел в некий транс, начисто лишающий его зрения и слуха. Только собственные ощущения, максимальный эгоцентризм.Осознание пришло навязчивой мыслью: это и есть истинный, отфильтрованный от самообмана садизм, выражающийся далеко не в физической боли, ранящий глубже любого пореза плети. Спустя пару минут Николай кончил, отпуская обессиленного парня в свободное падение о пол, и тут же начал собираться, надевая одежду. Верховенский только и смог, дрожа всем телом, сжаться, боясь издать лишний звук. Закончив одеваться, Ставрогин вышел из беседки. Даже не оглядываясь пошёл прочь.А после случилось возмездие.Бесы забрали его.