Гл. 3 В самое сердце света (1/1)

Сосредоточенное, серьёзное лицо Тимы отражало сияние монитора. Вспыхивало разными его оттенками, в зависимости от меняющейся на экране картинки. Тима листала электронную энциклопедию – очередную, точнее – внеочередную. Энциклопедия касалась человеческих взаимоотношений – устройства общества, семьи и брака, традиций и обычаев разных народов. Тут впору было, вообще говоря, окосеть от обилия всего, что умудрились навыдумывать за свою историю люди, но у девочки-робота была конкретная цель, и это удерживало её от перегревания процессора при ознакомлении с различными нелепыми и странными свадебными и похоронными традициями и обрядами.– Я должна тут найти и определить, кто для меня Старскрим. Вариант насчёт отца Тима отмела сразу, несмотря на то, что вроде бы это на первый взгляд и казалось логичнее всего. Он её создал. Ну, вос-создал. Но отец у неё уже был. И создатель до этого уже был. Не может же быть у неё два отца. Матерью Старскрим не может быть тоже, мать должна быть женщиной, к тому же, с отцом Тимы он не то что не состоит ни в каких отношениях, а и вообще не знаком. Не получается…Да и само сотворение – оно ведь по сути и не сотворение… Старскрим не автор идеи, он возродил и улучшил то, что и до него уже было. И не брат, конечно. Не потому даже, что на Рока тоже не похоже, а потому, что вообще с какой бы стати. Но и посторонним, чужим он тоже не является ни в коем случае. Даже просто другом. Нужна большая степень близости. Совершенно случайно она заглянула в тему мифов и сказок… И нашла там неожиданно похожий мотив. Истории о спящих царевнах и спасающих их принцах. Красивые сказки о воскресении – через сто, двести, триста лет, не то что через год. – Это мне подходит. Значит, Старскрим – мой принц, мой… возлюбленный. Он вернул меня к жизни – правда, не поцелуем, и не живой водой, и не иным волшебством… Но суть от этого не меняется. В самом деле, жизнь похожа на сказку, а сказка на жизнь. Здесь я помогу моему принцу добиться того, чего он желает, а потом мы отправимся с ним в его королевство, и там… там я стану его женой? Ну, в общем-то мне и здесь ничто не мешает…Старскрим снова соревновался с грозой. Гроза безнадёжно проигрывала с разгромным счётом. Это при том, что он ещё не отдавался игре в полную силу, действуя больше на автомате, погружённый в свои мысли, в воспоминания. Витки, петли, бочки – а перед глазами стоит лучезарным сейчас кажущееся прошлое, и не менее лучезарное, стоит надеяться, будущее. Если только на сей раз он всё рассчитает правильно, если не ошибётся… Если поможет ему Тима – маленький меха-ангел… Лишь бы только… Об этом и думать было страшно. Каждый раз в трубах сгущался хладагент – но мысли неизбежны и неотвязны, хоть что хочешь делай. Неотвязны эти воспоминания – очередное, не великое и не малое, какое-нибудь сражение, и прямое попадание, и оплавленные края дыры в мощной грудной клетке, и возмущённо-горестные крики – не его, увы, не его, его застрял в горле, запечатанном тайной… И чужие манипуляторы подхватывают, уносят, и вся суть рвётся вслед, но нельзя, нельзя… Даже узнать нельзя – насколько серьёзно… Но он выберется, выберется, он сильнее их всех, это только и остаётся повторять, как заклинание. Он не может, не смеет погибнуть, он просто не вправе так поступить с ним… За всё должна в конце ждать награда. За все годы молчания, за невысказанную, съевшую изнутри тревогу, за все раны, за необходимость лгать, коверкать свою суть, совершать над собой такое насилие… Всё ради чего – ради той наивной мальчишеской клятвы: увидишь, отец, мне удастся то, что столько веков не удавалось тебе, увидишь, я брошу к твоим ногам голову врага, а может – самого, живого врага, дрожащего, униженного, умоляющего хотя бы о лёгкой смерти… Увидишь и убедишься, отец – твой сын способен на многое, ты будешь ещё мной гордиться. Ты только береги себя, отец, ты только не позволь, чтобы с тобой что-то случилось, потому что тогда всё потеряет смысл… Только на внутреннем экране, только в мыслях, в памяти пальцы скользнут по любимому лицу, по этой неизменной глухой маске – кто только не высказывался, что много отдал бы, чтоб увидеть, что там под ней – а он вот знает… Ему не забыть это лицо открытым, улыбающимся очередным его проказам, эти могучие плечи, поднимавшие его высоко-высоко, когда сам он ещё не мог… Эти детские расспросы: а как там, на войне? А скоро ты уже вернёшься насовсем? Ты же обязательно победишь всех этих плохих дядей, ты ведь сильнее их всех, ты самый сильный… папа…А иногда звучали и другие вопросы – но редко, стеснялся, ох, стеснялся он такое говорить… ?Ты возьмёшь меня с собой на войну, папа? Чтобы я помог тебе победить этих плохих дядей?? ?Обязательно возьму, Старскрим, - улыбался папа и поднимался – уходить, опять уходить… - ты только сначала подрасти, встань на крыло, ладно?? Он кивал – конечно, он прекрасно понимал, детям на войне не место. Надо подрасти. Надо стать сильным. Таким сильным, как папа, или хотя бы около того. И он сжимал своё смешное игрушечное оружие, и смотрел вслед – пока совсем уж микроскопическая точка окончательно не таяла вдали.Поддёрнув сползающий с плеч рюкзак, Кеничи остановился. Сто метров оставалось ему до цели. Сто метров по петляющей между косматыми кочками и пригорками дороге, пустынной в этот час, и не удивительно – не проезжая это дорога, случайные не появляются на ней.Он остановился не потому, чтоб его вдруг охватили нерешительность и сомнения – весь путь его сейчас, так же как и в самом начале, представлялся прямым как стрела, как лезвие остро отточенного меча – и свернуть-то негде… Нет, сомнениям давно уже не было места в его действиях. Скорее он осознавал важность рубежа – и отдавал ему должное. Он не мог пролететь эту важную веху вот так, не сбавляя шага, как шёл всю федеральную трассу – чувствуя удивление проезжавших мимо людей, как человек в здравом уме может вот так спокойно идти, там, где все нормальные люди предпочитают ехать. Иногда его подвозили, на вопросы, куда же его несёт, он традиционно что-нибудь сочинял – слишком уж нетривиальна правда, чтобы преподносить её первому встречному. А последний, весьма солидный участок пути, он уже ни к кому не садился – не хотел, чтоб его провезли мимо нужного ему поворота, не хотел и говорить, что ему нужно именно вот сюда…Боялся ли он? Может быть, немного. Настолько, насколько, когда путь твой прям как стрела, вообще есть место каким-то страхам. Но он не хотел думать, что дальше делать, если там, куда он идёт, его отвергнут, откажутся ему помочь. Вот когда это случится – тогда и будем думать, что и как. А пока следует, откинув со лба непокорные волосы, сделать первый шаг по этой вот дороге, ведущей только в одно единственное место…Но сделать этот шаг, разумеется, ему не дали. Двое выскочили из кустов, да так стремительно, словно прямо из воздуха материализовались, ты ещё рот не успел открыть от удивления, а они уже держат тебя на прицеле одинаковых серебристых револьверов. Да и сами во многом похожи – одинаково взлохмаченные чёрные волосы одинаково перевязаны алыми лентами, одинаково серьёзные лица ничего хорошего предполагаемому врагу не сулят, только один значительно младше другого, а может, и ростом просто мелковат для своих лет… – Шпионим?Всё это напоминало экранизацию сценки из какой-нибудь читанной в детстве истории, всё по сценарию происходило – вот, поймали его двое в окрестностях базы, видимо, патрулировали периметр, и подозревают в нём шпиона, и он уверяет, что никакой он, конечно же, не шпион, что ему надо на их базу, надо по очень важному делу, и поговорить хочется с их командованием, и конечно же, они вопрошают ещё строже, что же это такого секретного-то у него, что прямо сразу к командованию надо, им предварительно сказать ну никак, и он собирается заупрямиться, как полагается, ещё больше, но…Но что-то в глазах этих ребят заставляет его передумать. И сказать им. Не зря, не по дурной прихоти патрулируют они периметр, вооружённые револьверами и короткими кинжалами – времена нынче неспокойные… Он-то знает, до чего неспокойные. – Я хочу попроситься в младшие воины армии автоботов.Старший присвистнул, младший посмотрел с сомнением. Но видят, оба видят, что серьёзно, более чем серьёзно. – Ну что ж, пошли… Поговоришь… с командованием… Чего это ты вдруг? Хотя, за последний месяц как бы не третья заявка, а вон у товарищей десептиконов армия отморозков как на дрожжах растёт, хорошо ещё, трансформы подобрать – дело небыстрое, да и не всем их можно приживить, трансформы эти… Ты сам местный будешь? – Я японец. Но долго жил за границей. – То и слышу, акцент у тебя странный какой-то… Что, вернулся на родину, а тут такое творится? Сейчас, брат, такое везде творится, по всему миру.Он знал. Что-что, это он знал. И покоя от этого знания не нашёл бы нигде, не то что в Японии, но и в любом захолустном уголке земного шара, если б был вдруг такой, куда не добралось это безумие, эта чудовищная угроза. Не могло ему быть покоя – с тех самых пор, как вновь увидел её, её, почти потерянную, её, золотым лучом светившую во мраке этого ужасного года. Её, увы, так и не обретённую. Обретённую не им. Золотым лучом сверкающую на плече огромного железного монстра – он многое понял сразу, как только увидел это, ещё до того, как под сводами подземных тоннелей зазвучал этот голос – голос, лелеемый им в воспоминаниях, когда только воспоминания у него и оставались, державший его на самом краю, на волосок от бездны – и сейчас поющий не ему, поющий не те песни… С десептиконами. Его Тима – с десептиконами.– Люди, жители Подземного Метрополиса! Вы влачите жалкое существование без малейшего просвета впереди, под стать этим зловонным клоакам, куда вас закинула судьба. Люди с поверхности забыли о вас, вычеркнули из реестра человеческих существ, имеющих права и человеческое достоинство, приравняли к крысам, последняя ваша надежда пала более года назад, похоронив под своими обломками многих из вас… Но разве это значит, что надо смириться и принять приговор более сильных и удачливых, самим копать себе яму в мусоре и нечистотах, забыть путь наверх? У вас ещё есть шанс! Подчинитесь добровольно моему жениху Старскриму, помогите нам в нашем общем деле – и вы увидите, вы будете вознаграждены! У нас есть для вас работа – а так же еда и крыша над головой, и щедрая оплата по окончании, ваши дети смогут учиться, а вы сами выберетесь из нищенских тряпок и вспомните, что достойны большего! – Что делать-то надо? – неуверенно спросил кто-то в первых рядах. – Речь идёт о подземном заводе неподалёку отсюда… Завод не государственный, частный, нам требуется очень много рабочих рук. Работа срочная, поэтому круглосуточная, три смены, между которыми вы будете пропорционально разделены, за работу в ночь небольшие, но всё-таки надбавки. Жить будете там же, при заводе, пока что туда завезены спальные мешки, в скором времени поставим кровати. Уже оборудован пищеблок, устанавливаются душевые…Судя по гомону в первых рядах, кому-то все эти условия показались сказочными. – А что же вы роботов не используете? – вопросил кто-то, - их ни кормить, ни спать укладывать не надо. – Мы ценим ручной, человеческий труд, - обольстительнейше улыбнулись сверху, - ни один робот не сделает так, как человек. Я знаю, у многих из вас золотые руки, вы работали на фабриках и заводах, пока вас окончательно не заменили механизмами, но не все здесь окончательно забыли сталелитейное, токарное, сварное дело… У вас есть возможность вернуться к профессии. Не имеющие профессии могут её приобрести – на первых порах вам будут поручать общие, не требующие высокой квалификации работы, в дальнейшем, если хорошо себя проявите, будет повышение. Качество выпускаемой продукции – залог нашего дальнейшего счастливого сотрудничества, так что вы понимаете, всё в ваших интересах. Раззявив рты, иначе не скажешь, слушали заросшие космами и грязью бродяги златокудрого ангела, говорящего такие странные со стороны ангела вещи, с опаской косились на огромного робота – тот притушил оптику и казалось, дремал, чему-то улыбаясь во сне. – Кто как, а я согласен! – заявил наконец скособоченный мужичок в засаленной телогрейке, крайний справа, - по мне, так за чашку нормальной еды можно и две смены покорячиться! Надоело уже, знаете ли, помои ковырять… До того, как наш завод полностью автоматизировали, я бригадиром был – имейте это в виду, между прочим, барышня, дело своё наизусть, как отче наш, знал, всю продукцию проверял, сам станки чинил… А теперь что? Из мусорных баков ем, сбором металлолома живу. Жена померла, трое детей померли, так может, хоть четвёртого выхожу? Не, ребята, вы как хотите, можете и дальше смотреть, как вместо вас директора роботов привечают. – Так сам-то не на роботов ли работать собрался? – крикнул кто-то с другого фланга. – Да хоть бы на самого дьявола! – столь же задиристо ответил бывший бригадир, - коли робот меня вместо прокисших объедков нормальной пищей накормит – так он мне и не робот уже, а друг, товарищ и брат. А коли вдобавок крышу над головой даст, да ещё чтоб крысы табунами не ходили – то и отец родной, и почитать и слушаться его буду, ровно батюшку. Так что не сомневайтесь, барышня, назначайте меня бригадиром, и увидите – закипит у вас работа! Как есть закипит!Они почти все ушли с ними. Остались разве что совсем спившиеся бомжи, не шибко-то понимающие, что происходит, да умом обиженные юродивые – по той же самой причине. В одночасье подземные катакомбы опустели, мужчины и женщины уволокли с собой детей, даже безногие и безрукие калеки поползли, канюча, что может, какая работа и для них найдётся? За приборами там следить, отвёртки зубами подавать… А Кеничи понял, куда отныне лежит его путь. Его ангел – в самом сердце тьмы. Значит, ему предстоит путь в самое сердце света. Только так он ещё может надеяться на победу. В коридорах базы было светло, прохладно и пустовато. Впрочем, встречались на пути люди в рабочей форме или в белых лабораторных халатах – Кеничи-то думал, что на базе одни только автоботы и есть, но нет, людей тут тоже предостаточно.Другой вопрос – никакой суеты нет, все заняты своими делами, лишний раз не видно и не слышно. База обустроена и автоматизирована очень хорошо, это понятно с беглого взгляда. Вертят птичьими головками противовоздушные радары, камеры слежения непрерывно передают изображения на экраны в диспетчерскую и в КЦ. Но остаются, конечно, и ?мёртвые зоны?, без этого пока никак, остаются пути подлаза, подполза, так сказать – потому и патрулируют окрестности серьезные молодые ребята в одинаковых алых повязках на головах.КЦ. Стук в дверь. – Коготь, можно войти? У нас к вам важная новость. Вы оцените. Новость сама пришла. – Конечно, войдите.Без лишнего официоза – это Кеничи понравилось. Но волнение он всё равно испытывал, и даже очень – всё-таки одно дело его собственная уверенность в выбранном пути, и совсем другое – передать эту уверенность ещё кому-то. Темноволосый молодой человек в строгом сером костюме отстучал ещё что-то по клавишам и оторвал наконец взор от экрана. – Слушаю вас.Кеничи чувствовал, что этого человека совершенно не боится. Может, потому, что был он уж слишком не похож на всё то, что о нём было известно. Слишком молод. Слишком человек. Кеничи много видел роботов Метрополиса, гораздо меньше – десептиконов, но впервые прямо перед ним был другой, кроме Тимы, робот, ничем не отличимый от человека. И невозможно было представить, что на самом деле это – прекрасно слаженная гора металла и пластика, быстрая, смертоносная в бою, прожившая на белом свете уже столько, что от одной мысли страшно. А может – потому, что, несмотря опять же на всё, что о нём было известно, глаза у него спокойные, доброжелательные, не злые. Вполне живые такие глаза.– Вот, - подтолкнули в спину сопровождающие, - утверждает, хочет к нам. – Да? Ну что ж, давайте послушаем.Претендер сплёл тонкие пальцы, рядовые расселись по креслам, один только Кеничи остался стоять. Да, было малость нервно. Тревожно. Но жизненно важно убедить этих людей – или этих роботов, уже поди разбери – его взять. Потому что он даже не представлял - и не хотел представлять, как, если иначе. Если ты хочешь вырвать кого-то из самого сердца тьмы, ты должен быть в самом сердце света. По-другому нельзя. Надо противопоставить равные силы.Они, конечно, слышали о новом тайном союзнике десептиконов. Официально ничего такого нет, а они вот слышали, хотя тоже в виде слухов и домыслов – работают партнёры предельно аккуратно, утечек почти нет. Но всё же нельзя уже не понять – таинственная златокудрая красавица принесла вражеской стороне несомненный перевес. – Меня удивляет, честно сказать, такой метод работы со стороны Старскрима. Обычно ему чем шумнее и бестолковей, тем, такое чувство, лучше. Или всем руководит она? Чистота работы поразительная. Она скачивает информацию с засекреченных сайтов разработчиков новейшего оружия – сдирает, а с исходного носителя стирает. Люди приходят с утра на работу, загружают то, что делали вчера вечером – и видят девственно чистые диски, словно только новую операционку установили. Никакой информации, никакой памяти, что она была. И никакой возможности проследить, куда всё делось. Как будто приснилось. И только когда, отчаявшись, они вызывают наших специалистов – мы умеем выделить общий, специфический для всех этих случаев след. Но запутан он умело, и ловушки на нём такие, что пойти по нему можно к собственной смерти. Для нас, киберов, это смертельно, для людей нет, но люди никогда не уловят этот след. – У вас… Уже кто-то умер?Его Тима… убила? Пусть не сама, пусть не так, чтоб специально, но – убила? В интересах этого десептикона? – Слава богу, нет. У всех хватило осторожности не проверять. Просто мы знаем. Такие вещи за тысячи-то лет научишься узнавать на подходе. – Ну и ну… – А теперь ты расскажи нам. Кто она, эта Тима, откуда она взялась, и почему тебе так важно добраться до неё. И почему именно тебе.В сущности, обстоятельно всё это пересказать требовалось давно. Тем больше требовалось, что слушателей хороших не было и нет – в больнице к этому понятно, как относились, по выходе было не до того, чтоб искать сочувствующих там – добраться б поскорей до Японии, дядя половину истории собственнолично видел, ему ли пересказывать… А изложить хотелось от первого лица. Во всех красках и чувствах – и во всей объективной правде. Как когда-то с дядей приехал в чужое, странных условий и обычаев государство, за этим Лоутоном, полмира исколесившим со своими дерзкими разработками и везде встречавшим разом и хлеб-соль, и крепкий пинок, а оказалось – за судьбой. Судьба сама к нему вышла из пылающих развалин, обнажённая юная Венера из пены. Сама вложила в его руку свою детскую ладошку – вот может он теперь об этом забыть? Он не собирался отдавать её никому. Не потому, что своей считал – робот она будь или человек, она свободна, только ей выбирать, как ей жить, никто не смеет делать её пешкой в своей игре. – Почему же сейчас ты не хочешь позволить ей быть свободной?Упрямо мотнул головой. – Это не свобода. Она не такая, вы не знаете, а я знаю, в ней нет зла, что бы там в конце ни было – в ней нет зла, и не может она быть за десептиконов… Они обманули её, заморочили ей голову, она доверчива – да, это у неё наверняка осталось. Просто поверила, как робот роботу, и наверное, даже искренне уверена, что поможет таким образом людям. Она едва ли знает что-то об истинных целях десептиконов. – Полагаешь? Ну что ж, разберёмся. Я могу тебе гарантировать, что мы не станем её убивать, если только она нас к тому сама неизбежно не вынудит, но даже в таком случае мы обещаем вывести её из строя так, чтоб можно было потом восстановить. Мне интересно бы было пообщаться с этим созданием. Так что жизнь я ей гарантирую. Ведь её уже один раз восстановили из куда худшего состояния?Тяжелее нет – рассказывать в подробностях об этом. Но надо. Только тогда поймёт, насколько важно, насколько необходимо. Как вырывал родное сердце из чудовищной груди Зиккурата – не там ему место, не там… Из жадных щупалец чужого, не её зла. Как натягивались и рвались жилы кабелей, рвалась тонкая белая псевдокожа, обнажая детали и микросхемы – но боялся ли он хоть каплю, глядя в её истинное лицо? Даже когда эти руки, когда-то так трогательно цеплявшиеся за него, теперь схватили его за горло – он не отступил, не бросил, он продолжал бороться за неё с той силой, которая захватила контроль над ней – хоть сила эта и превосходила человеческие разумения. Так неужели отступит теперь?Когда последняя спасительная нить выскользнула из его рук – ему показалось, что разум его, жизнь его канули в ту же разверзшуюся пасть хаоса…Но и тогда он не сдался, он ходил по этим развалинам, он собирал обломки, обгорелые провода, микросхемы, покорёженные до неузнаваемости детали – он бы и по молекулам её собрал, не сомневайтесь! Дядя даже спорить с ним не стал, просто рукой махнул. Что возьмёшь с маньяка упёртого? Писал письма, справлялся о здоровье, спрашивал, как продвигается работа, увещевал племянника беречь себя хоть маленько – прекрасно зная, что он сидит над чертежами и книгами пока может, пока не падает без сил прямо на них сверху, и отрывается от дела, только чтобы подлатать крышу в самодельной, тоже на безумном порыве энтузиазма сотворённой крошечной лаборатории, чтобы проверить исправность генератора, работающего на канале сточной воды – вот где-где, а здесь энергия бесперебойная, чтобы снова сходить на какую-нибудь свалку, копаться в запчастях, что-то уносить для работы, из чего-то мастерить нехитрые вещи на продажу – чайники, фены, массажёры, чтобы собрать ещё немного денег, купить что-то необходимое, чего на свалке не найдёшь, или просто нужно новое, надёжное, самое лучшее… Люди охотно брали изделия Кеничи, потому что они отличались надёжностью и оригинальным дизайном, парень и здесь не умел халтурить, сердобольные хозяйки, покупавшие у него миксеры и фены, заодно его подкармливали – прекрасно зная, что ест парень ровно столько, чтоб с голоду раньше времени не помереть. Да, нет у него денег Рэда, нет даже знаний и умений Лоутона… Зато у него есть то, чего у них не было. И дядя знал это. И верил в его успех – пусть для этого потребуется немало времени, что ж с того? И очень удивился, когда племянник перестал писать. Когда даже полицейские по его встревоженному запросу ничего не смогли сказать. Лаборатория разорена, ни Кеничи, ни Тимы. Где племянник, что с ним? Вот теперь узнал – в психиатрической клинике племянник был. Ну а как вы думали, а где ещё? ?Что? Вашу недособранную механическую возлюбленную украл гигантский злобный робот, спустившийся прямо с неба? Что вы говорите, бывает же такое! Ещё успокоительного?? Там можно было умереть. Можно было взаправду сойти с ума. Он не сделал ни того, ни другого, он не поддался и на этот раз, когда его мечту, его жизнь снова вот так вырвали из его рук. Он жил одной уверенностью – найдёт, вернёт, восстановит, и не отдаст ни герцогу, ни этому роботу-гиганту, ни богу, ни дьяволу… Если захочет – пусть уйдёт, пусть живёт, как сама выберет, но посмотреть ей ещё раз в глаза, взять её за руку он должен, и сделает это. Потом, когда и в обособленном, тихо живущем Метрополисе узнали наконец о десептиконах – его отпустили, без помпезных извинений, конечно, так, тихо выпихнули, но и на том спасибо, спасибо, что не довели всё же до состояния овоща, наверное, такое плохое снабжение лекарствами у маленьких окраинных больниц, что после не стали надоедать…– А ты упорный парень. Даже если мы тебе откажем – ты и тогда не сдашься, так? Но мы не откажем. Ты станешь младшим воином, Кеничи. Никакого сколько-нибудь заметного вздоха облегчения – но с души камень свалился, и ощутимый. – Ты должен знать, враг, с которым ты собираешься сражаться – могущественный и древний, эта война началась задолго до вашей цивилизации, и закончим ли мы её при вашей жизни – я не знаю. Вы хрупкие, по сравнению с нами, как мотыльки. И именно поэтому мы должны оградить вашу планету от такой угрозы. Страшно представить, что может натворить металлический гигант в мире крохотных и мягкотелых существ даже нечаянно, потому-то мы и приняли ваш облик… Я расскажу тебе всё постепенно, не сразу. Это история долгая и сложная, и новые персонажи, как видишь, появляются на сцене. Я мало знаю о цивилизации Метрополиса, это ведь город, сам знаешь, не то чтоб закрытый, но держащийся в удалении. И при том уникальный по сравнению с остальным миром – я имею в виду, как и в целом страна… Цивилизация, построенная на развалинах, не может не быть мрачноватой, твой рассказ это доказал. Скажи мне, а что с политической системой там сейчас? Кто управляет, какого придерживается курса? Мы не слышали никаких заявлений этой страны, вообще никаких. Часть европейских стран, как ты знаешь, входит в антидесептиконскую коалицию, но есть и такие, которые готовы сотрудничать с врагом – в наивной, конечно, надежде, что получат прибыль и привилегии, сохранят за собой кусок власти… А есть те, кто считает, что их хата с краю. От помощи не отказываются, конечно, в ответ допроситься помощи уже сложнее… Как по прогнозам, к кому может быть ближе? Кеничи вздохнул – такие прогнозы делать тяжело…– Не хотелось бы быть пессимистом, но пока между второй и третьей категориями. Слишком Метрополис держится за своё особое положение, и слишком там все любят власть. Не преувеличение, разве что кроме совсем уж юродивых и небольшого процента простых сердец. Чернь осуждает форму власти до тех пор, пока сама не получает повышение… Это горько, честно говоря. Атлас был наивен до идиотизма со своей революцией, остались ли ещё осколки его армии и извлекли ли из случившегося уроки – этого не знаю, я не видел больше никого из них. У власти сейчас кто-то новый, старое правительство существенно поредело в ходе переворота… Эти, правда, не лучше тех… Про Рэда ничего не слышно, может, конечно, он погиб, но пышных похорон тоже не было… Кажется, набирает влияние этот его ставленник, Рок. Снова возглавляет Мардуков… Мне непонятно, почему они так называются? Мардук – это же вроде как такой древнемесопотамский бог был, вы, наверное, слышали? – Что слышал, - улыбнулся Коготь, - я его знал. Ну, люди любят древние слова…Последнюю фразу едва ли кто слушал, повисла пауза – как там рядовые, было не видно, но Кеничи отворил рот. – То есть… Как это – знали? Бога Мардука? В смысле… они что, существовали? И прямо боги были? – Ну, если считать богом существо, отличное от человека и превосходящее его по уровню развития на несколько эпох – то да, с этой точки зрения и мы боги. Последние боги на этой планете. Только нам того отношения, которым вы привыкли награждать ваших богов, как-то не надо. Я за себя говорю, конечно, не за Мегатрона. – А… где они теперь, боги эти? Коготь слегка нахмурился.– Умерли. Нет их больше. Ну, на этом, Кеничи, пока всё. Парни тебе базу покажут, кратко введут в курс дела, потом тебе надо сообщить обо всём дяде, а то устал он уже волноваться за племянника… Сюнсаку Бан его зовут, ты говорил? Кажется, мы были шапочно знакомы, но достаточно давно, ещё тебя на свете не было. Ступай, воин. У тебя теперь начинается новая жизнь.Ещё когда его на свете не было… Поверишь тут, небось. Если он мифического Мардука лично знал… Нет, сложно даже пытаться представить, как это – прожить только на этой планете несколько тысяч лет… В сравнении с этим Горец с его четырьмя веками – джуниор… – Мне бы очень хотелось знать, мистер Коготь – кто он такой, этот Старскрим, что за че… тип? – Всему своё время, расскажу обязательно. Одно могу сказать – Старскрим не так прост, как хотел бы казаться. Мне кажется, я предполагаю мотивы его поступков… Но боюсь ошибиться…