Интермедия. Дело о голубых лентах. Часть первая (1/1)

Её лицо исчезало и появлялось в метели воспоминаний через почти равные куски времени, пока вихрь их жизней не набрал скорости.Ей было семь, когда в доме Ададуровых Эраст Петрович расспрашивал генерала о смерти их общего товарища?— Михаила Соболева. Когда Фандорин уже покинул его кабинет, а Дмитрий Ададуров ещё читал срочную депешу из столицы, на коллежского асессора налетел ворох сиреневых кружев с двумя косичками. Стоящий поблизости дворецкий поучительно, но с редкой любовью сказал, что дочерям генералов нельзя вот так набрасываться на гостей.—?А вы?— гость? —?спросила девочка, глядя на него огромными, умными синими глазами. —?Вы приехали на мой день Рождения?Фандорин понятия не имел, как обращаться с детьми. Поэтому решил вести себя, как со взрослой барышней. Поклонился и вежливо сказал:—?Я приехал к вашему батюшке, сударыня. Но на ваш день Рождения я обязательно приеду, если вы, конечно, изволите пригласить меня.Может, она потому запомнила его, что он разговаривал с ней, как со взрослой?На день Рождения девочки, имени которой так и не узнал, он не пришёл: совсем забыл об этом, гоняясь за убийцей Соболева. Это было первое обещание, которое он не выполнил, в череде данных в спешке, посреди перрона, в погоне поезда, в рельсовой колее бесконечных коридоров и комнат, в паровозной быстроте встреч мельком?— первое, пугающе неосмотрительное. Тогда они, сами не ведая, оказались в одном поезде, название которого износилось от времени, но напоминало не то случай, не то судьбу, и который тронулся вместе с другим, лакированным, кофейным по низу экспрессом Москва?— Петербург, на перроне перед которым они встретились спустя четыре года (ей уже было двенадцать, исполнилось месяц назад). Он ехал в столицу по делу; она с отцом, назначенным послом, покидала Россию, направляясь в Китай. Случай купил им билеты в одно купе.Уже не такая, но все же ещё ускользающая по рельсам жизни встреча была ознаменована долгим разговором с генералом Ададуровым и полным, искренним и естественным невниманием его дочери, которую ему наконец представили, и имя которой?— Фандорин поймал себя на этой мысли?— удивительно шло ей.Алина долго смотрела в окно на смазанную зелень, потом стала читать?— забыла ли она о неисполненном обещании? Или просто отъезд расстроил её, лишив интереса к знакомому отца?Белая шляпка с цветами опустила ей на лоб тень, и Эраст Петрович тогда подивился, как не по возрасту ей эта тень, ещё не зная, что это не шляпка и не игра света и тени, а рок, предзнаменование пятилетней будущности. Фандорин думал о другом: Алина напоминала ему Лизаньку, и эта случайная встреча, и разговоры в купе, и белая шляпка?— все это лишь усиливало муар его прошлого, исказившегося и преломившегося в её отражении.Лишь в прощальном воспоминании она оживает, спрашивая с надеждой, адресованной не ему, а всей стране, которую покидала неизвестно насколько, обменивая не глядя русский бублик дорог на какую-то китайскую безделицу:—?Мы ещё встретимся?Конечно, он сказал ?да?. Это обещание за него исполнил союз судьбы и случая.Потом она вновь исчезает, запечатлевшись в памяти прощальным взглядом посреди толпы зевак и встречающих, теряется в них, а потом теряются и все лица, а спустя ещё пять лет Эрасту Петровичу поручили дело о голубых лентах, которое раскручивалось пять месяцев, пока в злосчастный май (в этот месяц у них всегда что-то происходило), со скоростью товарного экспресса, не врезалось в их жизни искореженным металлом.Это случилось ещё зимой. Первое убийство. Оказавшись на месте преступления, Фандорин в первую минуту решил, что Джек Потрошитель, каким-то чудом вернувшийся из потустороннего мира, где оказался после его, Эраста Петровича, выстрела, выкарабкавшийся оттуда, откуда по всем приметам не возвращаются, с новым рвением приступил к делу. Вчера пропала воспитанница Елизаветинского института благородных девиц, а сегодня её нашли в подворотне. Задушили голубой лентой, которую институтки вплетали в косы.Но это был не Потрошитель, хотя приметы подражали ему.С тяжёлым сердцем шёл Эраст Петрович к Институту. Был декабрь 1890 года; снег замёл дорожки памяти, но с резкостью болезненной яви воскрешал из раза в раз дело Декоратора, уже запылившееся в архиве, но по-прежнему не дававшее покоя.Фандорин не выбирал время визита?— и здесь подсуетился случай, приведя его в институт именно в час, когда воспитанницы, освобождённые расписанием от занятий, гуляли. В воздухе свистели снежки, по упругим параболам совершая полёт, и воздух звенел смехом.Каждая новая встреча с Алиной отличалась большей четкостью; эту, семнадцатилетнюю Алину он помнил лучше прежних. Она и ещё одна барышня отделились от общей стайки и со смехом пробежали мимо. Алина проскользила рядом, не тронув его, и лишь мех ласково мазнул по плечу. На одно мгновение они оба замерли, полуобернувшись, и эта её приветливо-рассеянная поза, поворот головы, чуть склоненной к правому плечу в искреннем удивлении, взгляд, тронувший тем, что обращён куда-то позади него, чуть раскрытые розовые губы,?— все это он вобрал за мгновение, замедлившееся на несколько секунд, а потом, со скоростью на всех парах несущегося, она извинилась, не глядя в его лицо (может, даже не узнав), и снова убежала от него, как ускользала все годы до этого.Она напрасно сомневалась, что он забыл, беспричинно наказывая его холодностью встречи,?— он, к большому сожалению, помнил всё.