Случайная встреча, часть первая. (1/1)

На улице хлестал дождь.Фиона отчетливо слышала, как он барабанил по крыше, железному подоконнику и стеклам, стекая на битый асфальт яростными слезами убитых и проклятых женщин, что вынуждены были положить свои души в эту странную, кровавую копилку.Её смартфон давно разрядился. Девушка не пыталась его заряжать, ведь теперь это просто бесполезный черный кирпич, в котором хранились фотографии энной давности. Ее бывшая, пьющий отец, бесконечные фотографии рассветов, закатов, деревьев в снегу и прочего хлама, который уже давно никто не интересует.Сейчас никому не интересно искусство.Выживание куда интереснее.Фиона не успела понять, когда кончилась грань между уголовно-наказуемым и тем, что началось после. Она также отказывалась понимать и то, что теперь трахать женщину можно безнаказанно, называя это "высшим благом" и "ведением Господа". То, на чем основывалась вся эта херня, казалось ей бессмысленным и тупым, но вот остальные (в частности, конечно, мужчины) считали иначе.То здесь, то там начинали появляться женщины в странной, старомодной одежде — длинные платья бардового цвета вызывали тошноту, а хрень, именуемая "крылышками", что им приходилось носить на голове, приводила в ужас.Никогда в жизни Фиона не облачится в эту долбанную рясу. Она была словно клеймо, а женщины, носившие подобные платья, выглядели изувеченными душевно, что заставляло девушку испытывать еще больший страх.Для нее все началось с насилия.По медицинским показаниям, Фиона оказалась весьма плодовитой женщиной, и ненавистное алое платье стянуло ее кожу в кокон. Долбанный кокон, который _принадлежит_ абсолютно левому мужику, что будет с завидной частотой трахать ее по расписанию, потому что его чудо-женушка не в состоянии обрюхатиться.Но сама Фиона решила — нет, не будет.Нахер это дерьмо."Церемония" закончилась порванным платьем, гематомами на ее ногах и смертью того, кто с таким рвением стремился добраться до ее вагины. Вид обреченной сражающейся женщины был ужасающим — Фиона вышла медленно, на ее животе, груди, лице и руках были брызги крови — олицетворение сопротивления, которое посмела оказать "служанка". Олицетворение протеста и крика, который будет услышан.Она заставит их услышать.Она будет стрелять по коленям, она будет рвать их когтями, она заставит само небо метать молнии в тех, кто посмел думать о том, что женщины беззащитны, а потому легко управляемы.***Вновь и вновь в голове прокручивался тот день, один из самых жутких в ее жизни — если не самый. Она никогда не умела горбиться, как делали это остальные служанки, и голова ее почти всегда держалась ровно, что вызывало беспокойство среди женщин. Как это так? Почему она держится так, словно свободна, и тем более — независима? О нет, здесь ведь зависимы абсолютно все. Такого точно не может быть. Должно быть, бедняжка свихнулась. Они не понимали главного.Свихнулся весь мир, но никак не Фиона. — Ты готова?Мужской голос прозвучал над ней, словно гром над головой пятилетней девочки, вот только девочка эта не хотела расплакаться от его раскатов. Девочка хотела поднять голову и закричать, заорать, так страшно, чтобы само небо содрогнулось от ее крика. Чтобы услышало.Брюнетка промолчала. — ТЫ ГОТОВА? — с жестоким нажимом и последующим сжатием правого плеча. Иные служанки рассказывали, что, внешне джентльмен, Фридрих никогда не отличался бережностью, да и зачем? Они — расходный материал, вот он и расходует. Растрачивает, старается, не покладая рук и своего члена размером с мизинец, коим гордится так, словно растягивает его каждый день с помощью своей бесполезной жены до размеров сраной Китайской стены. Вновь молчание. — Какие же вы все мрази. Он буквально пропел это предложение, наслаждаясь звучанием голоса в глубокой тишине. Фридрих понимал, что на его церемонии присутствуют лишь двое, и даже если служанка начнет болтать, кто ей поверит? Верно. Никто.Им никто никогда не верит. Инкубаторы не говорят правду, было бы лучше, если б они вообще не говорили, но к сожалению, отрезать языки каждой из них он просто не мог. А вот бить — еще как, ведь служанка не представляет особой ценности, если она не беременна.Фридрих медленно вплетает тонкие, отвратительно аристократичные пальцы в густые и темные волосы девушки. Фиона не скрывает гримасы — даже будучи служанкой, она не научилась маскировать настоящие чувства, что тоже вызывало целое море мелких волнений. Следующее движение резко перерастает из плавного и аккуратного в жесткое, мужчина оттягивает длинные, чуть спутанные волосы, одним взмахом руки отправляя служанку на кровать. Блядски роскошную, шелковистую тюрьму, простыни которой впитали в себя немало слез, пота и крови. Брюнетка ощущала это буквально кожей, которую саднило не столько от обращения Фридриха, сколько от чувства собственного унижения. Фиона уловила краем уха, как по паркету с глухим стуком покатилась пуговица — мужчина перестарался, пытаясь сдернуть одежду поскорее. Ее собственный подол мерзкого платья, пошитого из багряной ткани, задрался, обнажая тонкие колени, что все были в ссадинах и царапинах. Слишком часто ее заставляли "замаливать" грехи. Если б они только знали, что в их понимании Фиона вся целиком была грехом... Кровать умоляюще скрипнула, принимая на себя дополнительный вес мужского тела, худого, как жердь, но все же тяжелого. В его глазах полыхал бесконечно безумный огонь, его бы в психушку, на принудительное, но никак не в постель к женщине. — Как думаешь, эта церемония научит тебя чему-нибудь? — вопрошал Фридрих у онемевшей брюнетки, скалясь то ли в усмешке, то ли в бессильной злобе. — Научит, научит... конечно, научит. Те самые "аристократичные" тонкие отростки забираются вглубь, под юбку, нащупывают трусы и немедленно отодвигают их в сторону, чтобы обнаружить чертову пустыню Сахару. Фиона не возбуждена, единственное, чем сейчас истекает ее тело — абсолютная ненависть. Она чувствует пальцы, настойчиво проталкивающиеся внутрь, причиняющие боль, и шипит от собственного бессилия. Бессилия...Расфокусированный взгляд брюнетки падает на прикроватную тумбу. Какой-то идиот оставил на ней ручку. Хорошую, дорогую ручку, с какой-то гравировкой, явно подарочную, толстую и тяжелую. В таких обычно бывает несколько грамм золота, но сейчас было важно абсолютно не это.Первым оружием, которое Фиона взяла в свои руки, стала гребанная ручка. Глубоко дыша от ненависти и ярости, девушка вогнала инструмент для рукописи так глубоко в правую глазницу Фридриха, как только смогла. Почти, блять, по основание. В памяти осадком опустился медленно потухающий взгляд, открывшийся рот и теплые брызги алой, как проклятое платье, крови. ***— Эй, Фи.— Ммм? — девушка отвлеклась от собственных мыслей и кровавых флэшбеков, что накрывали порой с головой, обращая внимание на вошедшую Лизу.— У нас две новенькие. Мы дали им вымыться и переодеться, сейчас они ждут тебя внизу. Выйдешь к ним, а?— Без проблем. Надеюсь, мой вид их не напугает, сама знаешь, какие нынче новички.— С тех пор, как все началось, женщины становятся запуганнее с каждым годом, но если у них нашлись силы, и они попали к нам...— Значит, они чего-то да стоят, верно.— Одна из них весьма боевая. Назвала меня сучкой.— В самом деле? — фыркнув, Фиона засмеялась, поднимаясь с места и потягиваясь, словно кошка, разминая засиженные конечности.— Я так опешила, что не нашлась, что ответить.Выскользнув на лестницу, брюнетка изящными прыжками сбежала по лестнице, выходя в небольшую гостиную, которая была одновременно и залом переговоров для всех женщин общины. Заприметив две макушки — белую и черную, Фиона прищурилась, огибая диван и представая перед двумя новыми членами их общества во всей красе. А если быть точной — то в рваных шортах, майке-алкоголичке и с безобразно (как бы сказали многие набожники сейчас) распущенными волосами.— Добро пожаловать, девочки.