Глава Вступительная. "Пролог" (1/1)

Я вам расскажу об одной беседе, которая сильно затронула мою душу.Тогда я был ещё молод, наивен и полон надежд. Я и сейчас молод, но стараюсь быть менее наивным и все надежды направляю не в пустоту, а на конкретные цели. Тогда же все эти качества я хотел направить на литературу, хотя мне так всего лишь хотелось. Денег в моей семье было в достатке, но для хорошего обучения всегда требовалось больше, поэтому я смог поступить лишь в провинциальную академию. Я не хочу вспоминать об этих временах – они такие незначительные по сравнению с событиями, произошедшими после. Но я скажу, что любовь к литературе родилась во мне в тесной академичной библиотеке, плотно заставленной книжными полками и освещённой всего четырьмя потолочными лампами. Позже я пойму, что тогда мною прочитанное богатство, что грело душу все учебные годы и из-за которого, к моему стыду, я возгордился, было весьма скудным. Но вот что важно: сразу после выпуска я, чувствовавший свободу и ведомый целью стать писателем, был ограничен нуждой в средствах для существования. С моими умениями и возможностями особого выбора работы абсолютно не было, как не было и свободных в городе вакансий. Я решил переехать в столицу, и совершил бы глупость, если бы не один редкий случай, который, как я думаю, у каждого выпадает однажды.Поиск заработка был затеей обречённой заранее на провал, но я, преисполненный пустыми и наивными надеждами, владеющий лишь знанием немецкого, итальянского и математики и проштудировавший арсенал библиотеки академии, пробовал свою кандидатуру учителем и переводчиком. И, как вы догадываетесь, единственное, что мне досталось: место продавца в книжном магазине с зарплатой не такой достаточной, о какой я мечтал. Вот тогда-то я впервые шагнул навстречу взрослой жизни, понимая, что одних только знаний и цели недостаточно для самоутверждения. Но работа лавочником хоть и совершенно неблагородная, а для меня оказалась вполне приемлемой. А сколько новых книг смог я найти здесь!Так продолжалось около полугода, может, чуть меньше, пока одним днём (а для меня это был самый обычный день с летним солнцем, массой людей на улицах и утренней партией книг, в которой я надеялся отыскать что-то новое для себя) в эту книжную лавку не зашёл профессор Пуцини. Истинный итальянец по природе и по корням, он умел говорить быстро, при этом совершенно не казалось, что он тараторит, и был человеком дружелюбным и эмоциональным. Именно такими в моём представлении были итальянцы, хотя знал я на тот момент всего лишь одного. Так случилось, что профессором моим он пробыл всего два года. Это были времена, когда он только прибыл в нашу страну и для первого заработка, так сказать, стал учителем итальянского в мало кому известной академии. Как я позже понял этого человека, у него так безрассудно не было ни копейки. А через два года профессор Пуцини стремительно улетел с порога школы в жизнь лучшую в престижной академии Розенштольц. Не могу сказать, что я был у него в любимчиках. Скорее он для меня был авторитетным учителем, как человек-загадка из неведомого края. Поэтому я неслабо удивился, когда он узнал меня и принялся восторженно приветствовать меня. Я выразил ему это своё удивление, на что он звонко пророкотал:- Аssurdità*Вздор*! Я не могу забыть одного из первых учеников! Я помню не только вас, signore. Я помню ваши привычки. Я так подозреваю, библиотека была вашим домом больше вашей комнаты.Я усмехнулся. На душе тепло: было необычайно приятно вновь встретить этого удивительного человека, появление которого всегда было словно ветер, (к слову, как и его исчезновение) и быть узнанным им. Профессор Пуцини настойчиво звал меня составить ему за обедом компанию, на что я мог только согласиться, с радостью согласиться. Но появление моего начальника в сопровождении гневного взгляда, за которым скрывался падальщик, что только и ждёт шанс для своего амплуа, заставило меня мысленно остеречься: во-первых, обеденное время ограничено, и нельзя было опоздать – это будет лишь на руку моему придирчивому начальству, во-вторых, моя беседа с клиентом затянулась. Я до обеда простился со своим профессором и принялся за следующего покупателя, кого я, к слову, не обнаружил, но Устав истинного лавочника того требовал. Об этом Уставе обер-продавец часто говорит, но называет правилами. Его правилами. Нет, мы с этим человеком не могли поладить. Мы просто не могли понять друг друга. Поэтому он меня тихо сживал, а я мечтал посвятить ему короткий ироничный рассказ (а может, это была бы басня).***Обедать Пуцини, как человек проницательный, предусмотрительно повёл нас в кафе неподалёку. Оба заказали кофе и штрудель (он – творожный с вишней, а я с ливером), и провели молодую миловидную официантку (он своим звонким рокочущим ?grazie?, я же сухим ?спасибо?). Профессор много рассказывал о своей последней жизни, вспоминал о прежней в провинции, тогда я охотно принимал участие и разбавлял повествование своим. В общем, сидели приятно и о времени не волновались, и когда я об этом подумал, то понял, что если останусь с профессором ещё на пять минут, то абсолютно точно получу выговор от начальства. А Пуцини беззаботно рассказывал о великой академии Розенштольц, что само по себе не могло не заинтересовать, а если рассказывает такой человек, как он, то слушать втройне приятно: профессор умел собрать публику и задержать её рядом с собой, не выдумывая для этого необычайные рассказы-эпопеи. Поэтому я послал ко всем чертям магазин с его начальством и заказал ещё чашку кофе, до глубины души поражённый своим поступком, но оставшийся в целом довольный. Похоже, моё удовлетворение сильно отразилось на лице, потому что Пуцини тут же прервался и достал карманные часы. Вот ещё не хотелось бы, чтобы учитель начал в такой момент отчитывать. Хотя профессор ничего не сказал, всего лишь поразмышлял меньше минуты, глядя на циферблат, и неожиданно начал разговор о моей работе.- Вот скажите мне: вам нравится такая работа? Мне всегда казалось, что с вашими возможностями вы выберите стезю более… fecondo*плодотворную*. - Я, конечно, пробовал себя учителем. Даже переводчиком. Но, как видите, всё, чего я смог добиться, это продавец.- У вас нет имени?- Имени? – удивлённо переспросил я, подумав, что Пуцини не может изъясниться.- Нууу… имени… Per esempio*Например*, я Вито Пуцини. Итальянец. И такой учитель уже интереснее кюхенца. - Ах, вот вы о чём. Нет, я всего лишь я. Тот самый неинтересный кюхенец, да ещё и родом из деревни.- Difficoltà! Беда! Я же лишь горько усмехнулся своей жизни, наблюдая за горько распыляющимся профессором. Хотя я не чувствовал себя таким несчастным. Денег, конечно, не в достатке, но это научило меня экономить и жить вполне себе по-человечески. Абсолютная нищета так и не наведалась ко мне. Я могу себе позволить снимать квартиру и есть с учителем в кафе. Штрудель, конечно, не самый яркий обед, но как-никак непредвиденный расход. Но от мыслей меня оторвал внезапно засуетившийся Пуцини, лепетавший: ?Как же так я смог забыть?? Я мягко поинтересовался, случилось ли что-то.- У меня же сегодня встреча. Звали меня к себе a cena*на ужин* семья ученика. Вот думал с вами посидеть перед встречей и сразу отсюда поехать. Да вот вспомнил, что однажды этот signore одолжил мне книгу. Очень полезную для меня. И вот невежливо было бы не воспользоваться шансом вернуть, а совсем о ней забыл. Так что, думаю, попрощаемся мы с вами. Вам на работу, да я ещё успею исправить эту маленькую omissione*оплошность*. Всего доброго, мой друг. Надеюсь, что мы снова с вами увидимся и поговорим.- Взаимно. Вы всегда можете меня легко найти: у меня в жизни есть лишь квартира да магазин.- Очень плохо. В ваших юных-то годах! Ну что же, ci vediamo.- До встречи.Мы пожали друг другу руки и расстались. Как печально, ведь об академии Розенштольц и об её блестящих учениках я так ничего и не услышал. А с обеда всё-таки припозднился.