Lights out (1/1)

Аскеладд и Торфинн стояли на лестнице. Молчали. Не то не о чем было говорить, не то – незачем. Может, просто не оставалось приличных слов. Да и не хотелось, если честно. Торфинна, по-правде, мутило. Кроме того, что голова трещала, в животе чувствовалось неприятное напряжение, будто вот-вот должно было стошнить. Ясно – от голода. На данный момент времени последней трапезой оказывался вчерашний перекус больничным Сникерсом. Конечно, не так критично, не так уж нестерпимо – в принципе, про-диетлюбители оспорить дискомфорт от легкого голодания могли на раз, но Торфинн-то не из таких (господи, даже проебываясь из дома на сутки, он благополучно пиздил сырки с кислотной глазурью-пластмассой с рынка). Настроение образом наиебанейшим душило в зачатке любые порывы к привычно практикуемому соцвзаимодействию, Торфинн притворяться даже не пытался. На Аскеладда он сил в себе не находил даже мельком зыркать. В конце концов, он просто вздохнул, спустился чуть ниже, лишь бы создать для себя хоть какую-то иллюзию приватности, сел на ступени и вынул из кармана батончик мюсли. Может, отравленный – да, помнит, знает. Черт с ним, с ядом. Черт с ним, с батончиком – плевать, если это внесет в их быт хоть какое-то разнообразие. Хотелось отвлечься, хотелось просто-напросто занять наконец рот чем-то, кроме ругани. И подумать.Аскеладд кричал – тогда Торфинн уже стоял рядом. Относительно, в паре десятков шагов. Насекомые смешивались в единый поток, продолжая извергаться из-под потолка, и серебристое, живое и дышащее, текущее и пульсирующее облако становилось густым и матовым. Когда Торфинн шел, тельца рассыпались в стороны, словно позволяя проплывать в промежутках, но далеко не отлетали – и вскоре Аскеладд превратился в силуэт, мелькающий меж сотен ножек и усиков, прежде чем совсем исчезнуть за ними. Торфинн продолжал несмело шагать в его направлении, опасаясь даже не задохнуться от кружащихся под миллионами взмахов крылышек песочно-пыльными комками и частицами, слетающими с насекомых – пугало… многое. Но другое. Сперва показалось, что Аскеладд кричал – но это было не так. Он выл. Скулил с придыханием, как раненый зверь.Поток пыльцы глаза закрывал липким слоем. И губы. И щеки. И руки, и волосы, и, в общем-то, все остальное тоже. Торфинн старался идти медленно, направленно, аккуратно, практически считая шаги, но шел слишком долго, ни на что не натыкаясь. Он испугался, что прошел и дернулся: вперед, чуть влево, потом вправо, по большей части – просто топтался на одном месте – но так сразу сменить направление было бы глупо. Нельзя было позволить себе окончательно сбиться с маршрута – Торфинн снова рванул вперед и вдруг запнулся. Ударяясь с размаха о паркет, колени он наверняка разбил в кровь, но, тем не менее, он почувствовал облегчение. Щупая руками по полу, он нашел Аскеладда и так же на ощупь аккуратно обошел его, вставая, кажется, лицом к лицу (он же не долбится в глаза? Дело же в окружении, верно? Какие же тут лица, когда вокруг только хуйня с крыльями?).Мужчина стоял, опираясь на колени и беззвучно всхлипывал. Наконец оказываясь в состоянии относительно спокойном и неподвижном, Торфинн попытался протереть глаза, неприязненно смазывая с себя комочки липковатого, будто жиром покрытого, клейкого чего-то. Прикрываясь рукой, он вернул себе мало-мальскую видимость и попытался оценить ситуацию. Мужчина насекомыми был облеплен по площади безнадежно обширной: мелкие тельца копошились по всей доступной поверхности и личность его, похороненного под слоем чешуйчатых и богомерзких, угадывалась только из логичных выводов и, ну, того, что Торфинн видел, кто ими так стремительно покрывался с каждой секундой.Он опустился ближе, проверяя предположение. И правда – где он касался Аскеладда, мотыльки не оседали. Он поднялся руками до плеч и лицо к лицу мужчины приблизил почти вплотную. Закрытые веки дрожали. Торфинн замер. Что он… должен делать? Что он сможет сделать – Торфинн заcтыл и принялся судорожно бегать взглядом по беспокойному лицу. Он предположил вариант простой, очевидный – хотелось верить, наивно правильный. Хотелось верить. Торфинн дышал поверхностно и висками ощущал, как сердце отчаянно рвется из груди, он попытался наладить ритм, попытался дышать глубже и медленней, и в глазах поплыло от напряжения – волнующе-раздражающе кто-то будто изнутри рукой ворошил внутренности, легонько касаясь, пальцами пробегая и постукивая, слегка почесывая, поглаживая, щекоча (не бабочки, не бабочки, не бабочки, не бабочки, боже), погружая все тело в странное предвкушение. Он наклонился еще ниже, к ключицам, почти касаясь, к шее, и поднялся к уху, нервно выдыхая в раковину. Аскеладд едва дернулся и Торфинн обвил руками голову мужчины, мягко прижимая к своей груди. Он вздохнул. И заговорил, негромко. На самое ухо.– Аскеладд, я рядом, – он помолчал и продолжил. – Я вернулся. – Торфинн запнулся. – Я… больше не отпущу тебя. Вернись. Пожалуйста, – Аскеладд задрожал мелко, всем телом, начиная от спины, как от холода, будто внимая словам и улавливая смыслы, но не встал. Торфинн повторил его имя. Он повторил, что рядом. Он повторил все целиком. И снова. И снова. И еще, еще, еще, добавляя между строк что-то, только им понятное, что-то важное, заключая его в объятья и удерживая, вплетаясь пальцами в волосы, поглаживая щеки и скулы, почти беспорядочно, теряясь, забываясь, путаясь. Он сидел долго, но показалось, что все равно бесконечно мало, и чувствовал тепло рядом. Когда мотыльки разлетелись, он не отпрянул. Аскеладд его не отстранил и ничего не сказал. Они сидели посреди зала. Когда последнее насекомое скрылось под потолком, со всех сторон раздался щелчок, и по периметру зеркала упали. Вдруг отпали со стен на пол, рассыпаясь на сотни осколков, открывая голые стены. Но прямо перед ними была дверца, единственная, без замка. Они безмолвно встали и прошли к ней. От толчка дверь распахнулась.Мюсли Торфинн не ел давно. Наверное, лет с восьми, с тех дней, когда он выпрашивал их из личных запасов Ульфы, ожидая, пока она закончит, с йогой в детской спортцентра. Почему-то трапеза навевала именно эти воспоминания. Закончив, он смял фантик и кинул куда-то через перила. Заговорить он не решался.– Аскеладд, – наконец выдавил он из себя и замолчал. Мужчина молчал мучительно долго, прежде чем прошептать сипло что-то, почти на слух неразличимое.– Торфинн, – он назвал его имя. Дверь в конце лестницы вывела в место тревожаще темное и очень холодное. Торфинн не видел, но чувствовал – оно опасно. Но опасность он мог избежать. Он опустил руку вниз и в темноте нащупал шершавую ладонь. Он несмело сжал пальцы и замер, как бы ожидая реакции, но мужчина не ответил. Он ничего не сказал и не сжал кисть в ответ. Торфинн потянул его вперед, целиком отдаваясь предчувствию, но мужчина с места не сдвинулся.– Я… достану фонари, – наконец заговорил он.– Нельзя, – Торфинн непривычно мягко проговорил. Он чувствовал, что было нельзя. Не здесь. Здесь не должно быть света. – Следуй за мной, – он снова поятнул мужчину за руку, на этот раз тот поддался, и Торфинн повел его, огибая то, что так явственно ощущал всем телом, пригибаясь и заползая куда-то, выползая и блуждая беспорядочно куда-то вдаль. К свету глаза не привыкали. Света попросту не было. Темнота гнетущая, опутывающая, в себя завлекающая, изнутри вытягивающая всё, что можно, в себе топила, но Торфинн мог в ней плавать. И брался спасать утопающего. Аскеладд чувствовал себя в ней бессильным, беспомощным. Он мог только довериться мальчишке. Торфинн остановился и принялся шарить перед собой руками. Он опустился вниз: на уровне коленей находилась заслонка. Он ее отодвинул и полез внутрь. – Сюда. Но ее надо будет закрыть, – Аскеладд послушался и залез за ним в метровый ввысь – на ощупь – и ведущий, судя по движущемуся воздуху, к другому выходу, лаз, закрыл заслонку. Торфинн пополз вперед на четвереньках, Аскеладд – за ним. Потом он снова остановился – Аскеладд в него врезался. Он принялся что-то ворочать и вскоре, видимо, что-то стал откручивать. Наконец, он закончил. И впереди завиднелся свет. Парень толкнул дверь и вылез, мужчина – следом. Когда глаза привыкли к освещению, стало ясно – они стоят на лестнице.