Реверс (1/1)

Артории страшно. Страшно за двоих, хотя, как ей казалось, бояться она давно разучилась. Страх накатывает волнами, как метель за окном, подло подкрадывается ночью, мешая спать. Она и так спит мало?— ложится за полночь и встает с рассветом.Вечерами Артория спасается книгами: всегда помогало, но не в этот раз. Текут сквозь пальцы минуты, страницы, сигареты, часы. Невольные взгляды в мессенджеры. Время идет. Лучше не становится.Недавно Артория вспоминает, как ее хоронили врачи — в год, в пять, в семнадцать… Она все еще здесь, и с тех пор у нее со временем сложные отношения: приучена не откладывать на завтра ни дела, ни слова; не убивать время и не провоцировать его мести; а сейчас?— не может. У нее шторм в грудной клетке, холодные волны бушуют во тьме, и Артория так боится обрушить их на чужие плечи…Те самые, на которые смотреть не может без замирания. Хрупкие, молодые и такие красивые.Им и без того.Им и без нее.Днем легче. Днем есть работа, командировки, отдел, который надо вести, и коллеги, которых надо шпынять, бороться с пресловутой северной ленью. Любя, в основном для вида, потому как индивидуальный подход. Кому улыбнуться, кому оскалиться?— но вежливо, корректно. Обычно этого хватает. Она же вся?— походка от бедра, шмотки от брендов. Что горе от ума?— никому знать не надо.Вечером Артория покупает вино, и коллеги уверены: на сдачу берет кровь со льдом.Вечером за бокалом Артория вдруг вспоминает свою лицейскую любовь. Им по четырнадцать, она при сучке-однокласснице?— как верный серый волк. Все начинается в мае, в предвкушении последнего звонка, среди свежей травы и яркого солнца, а заканчивается?— в апреле, в слякоти и на промозглом ветру. Артория шесть лет не заводит подруг, и в кругу ее общения?— только мужчины. Потом вроде, отпускает, но мужчин все больше: как перчатки?— жадно, из любопытства, от скуки, клин клином. Некоторые мажут по асфальту ее сердце, другие?— чернила по страницам книг регистрации брака. Счетчик останавливается на трехзначной цифре, жизнь наконец входит в спокойную фазу.Память накатывает приливами.Артория глотает сухое красное.Ближний круг друзей, вороненая кираса опыта, белый плащ репутации и острый меч ума?— вот она вся. В зиму вступает в состоянии смутного беспокойства, редкого предчувствия: ведет носом по воздуху и ловит что-то среди запахов снега, бензина и собственных духов. Рыщет среди лиц, улиц и сайтов, по одной ей известным приметам. Когда находит?— сначала радуется: врывается с ноги, ворохом слов и образов, шипучей волной ударяет о берег?— аж брызги летят. Потом малодушно думает, что лучше было б умереть, когда представлялись возможности.О возможностях Артория знает все: работа обязывает. Они растекаются перед внутренним взором мерцающими нитями, уходя далеко-далеко и теряясь в темном пространстве.Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,Их родина?— дремучий лес Тайгета,Их пища?— время, медуница, мята…И думать бы головой, как привыкла. Но пальцы уже сами собой бегут по клавиатуре, слова лезут наружу и ложатся в строки?— прямо из раны, вдруг открывшейся слева меж ребер. Оттуда веет солью и морем.Торфинн читает?— и теряется, тушуется?— и молчит, зараза. Заноза. Артория даже имя ее произносить не смеет?— слишком личное, будто поцарапает им, сказав неумело, будто не позволено ей такое, и по обыкновению прячет страх за бравадой. ?Сейчас иронически обыграем??— прикрывает неловко брешь в обороне, пятясь на знакомую территорию, в россыпи смыслов и слов, где так легко прятать важное. Улыбается, ищет нейтральные поводы, а сама сжимает зубы и злится на собственное нетерпение: ?Некоторых жизнь ничему не учит?.А ей бы все и сразу: и губы чужие, нежные, и пальцами изучать трещинки, и запустить бы их в волосы, и сжать властно, и лицом зарыться?— и дышать, дышать… Но Артория только устало прикрывает глаза и дышит никотином. Рисует сердечко на мерзлом стекле?— и стирает рукавом: рисовать у нее плохо получается.Она распыляет себя по делам и друзьям и стравливает давление, как может: подгоняет время, хотя знает, что оно не терпит фамильярности. Наполняет его планами и хватается за ниточку?в слепой надежде, что та не разорвется и выведет отсюда… Над бездной-пропастью ночей, и снова?— в май, где шторм наконец утихнет. Где будет тепло, будет вечер.А пока?— только хлопья летят вокруг. За окном?— снег.Над внутренним океаном?— пепел.