Таканори/Руки. Сгори за меня (1/1)

Иногда я думаю, что ночью собственная квартира кажется мне гораздо более узнаваемой, чем днем. Что это вообще такое – всегда держать шторы задвинутыми, не спать по ночам, заглядывать в холодильник и видеть только бесконечные бутылки вина и диетической колы? Это болезнь, это чудовищный диагноз, это одержимость, это самозащита, это страх, это отчаяние – это его величество Руки, и прямо сейчас он вваливается в квартиру, долго шарахается в прихожей, сшибая полки с обувью и цепляясь за вешалки с многочисленными пальто. Мой накуренный принц, мой идеал в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, моя безвкусная икона стиля, мой порок и самый главный страх. Терпеливо сижу за барной стойкой, подперев голову рукой, и жду, когда же он найдет дорогу в зал, совмещенный с кухней: из ночи в ночь одно и то же, а я за это время научился только искусному показному терпению – на самом деле в сознании я раз за разом прокручиваю картину, в которой разбиваю об его голову бутылку за бутылкой и порчу эту безукоризненную укладку. Я устал держать чужих демонов под замком. Я замерзаю, кутаюсь в свитер, натягиваю рукава до самых кончиков пальцев и внимательно прислушиваюсь к звукам погрома – вот Руки впечатывается в зеркало, вот спотыкается о собственные лоферы, вот его тошнит куда-то в угол: надеюсь, он обязательно заденет один из своих палантинов за бешеные деньги. Конечно, это было не так уж и плохо, но и на любовь похоже не было. Вот он заходит в гостиную, совмещенную с кухней, и смотрит на меня своим невидящим взглядом, на ходу вытирая рот от остатков рвоты – сегодня на нем черные классические брюки Верчасе, кажется, с ними должен быть еще и пиджак, но пиджака почему-то нет, зато есть безукоризненно белая рубашка от Лагерфельда, и она застегнута под самое горло, так, что даже впивается в кожу. Руки пытается сохранить вертикальное положение, но его качает из стороны в сторону, а потому на пути к холодильнику он несколько раз падает и в конце уже просто ползет – о господи, я даже не знаю, что он сегодня принял, а он достает открытую бутылку вина и пьет прямо из горла, как воду. – С возвращением, – в голове я проигрываю совсем другие слова, а говорю какой-то бред, который ему даже не интересен. – Руки…Собственное имя не вызывает никакой реакции, Руки сидит на полу и сжимает бутылку в одной руке, потому что второй он цепляется за очередную любовь всей его жизнь (конечно, это новая малышка от Луи Виттон, сумка без единого изъяна). Он убирает бутылку от распухших приоткрытых губ и улыбается, глядя куда-то чуть левее меня, хотя, возможно, в его разлагающемся сознании я просто перемещаюсь в пространстве и хожу по стенам. Даже сейчас хочу убедить себя, что он думает обо мне, что он помнит мое имя, как я помню его, что он тоже знает по частям каждую деталь моего образа, как я могу воссоздать его портрет в сознании в любую секунду. А еще я готов пойти за ним в огонь, даже если совсем там не нужен – был готов. Конечно, это было не так уж и плохо, но и на любовь похоже не было. Знаете, как это выглядит, когда человека тошнит вишневой диетической колой – из его горла она выходит в виде пены, и Руки в такие моменты всегда напоминает мне сломавшийся огнетушитель. Он похож на меня, во многом его даже не отличить, и если зажмуриться, а затем резко открыть глаза, то может показаться, что на полу сижу я сам, но это обман – я был огнем, а Руки мог сойти только за пожар: огонь может быть полезен, огонь можно использовать во благо, а пожар только уничтожает все вокруг себя, не оставляя никому ни единого шанса. И я не позволю себя уничтожить. – Раздевайся, – Руки откидывает волосы со лба и улыбается, сфокусировав наконец свой блядский взгляд на мне. – Хочу тебя. Прямо сейчас. – Нет, – продолжаю сидеть на высоком барном табурете и смотреть на него сверху вниз, ощущая, как внутри разрывается струна за струной. – Мы расстаемся. Вот так. Руки, убийца всей мой вселенной, сегодня ты умрешь один, черт возьми – я забуду тебя, забуду все, что связано с твоим именем, с твоим чудовищным взглядом и совершенным голосом, только прошу тебя, уйди из моей жизни. В голове такой беспорядок, кажется, что мозг вот-вот взорвется, но я больше не могу терпеть тебя, больше не могу терпеть твои выходки – быть с тобой ничуть не лучше одиночества. От тебя я рассыпаюсь вниз, я больше не могу думать о тебе, не могу выносить тебя в своей жизни: когда кажется, что ты достигаешь предела своего безумия, ты пересекаешь эту черту и продолжаешь играть на моих нервах, продолжаешь пилить их, продолжаешь держать мое горло и хохотать своим наигранным смехом. Руки, мы с тобой могли бы быть лучше, чем мы есть.Конечно, это было не так уж плохо, но и на любовь похоже не было. – Что? – Руки в мгновение трезвеет, хмурит брови, кажется, даже злится, но его агрессия тут же подавляется недоумением. – Ты же… – Уходи, – сдерживать себя все труднее, мне хочется кричать, мне хочется раскидать все предметы в этой чертовой квартире, мне хочется поджечь эту дизайнерскую мебель и все свои воспоминания. – Уходи сейчас же и не смей возвращаться. Никогда. – Нори, да что с тобой? – в одно мгновение Руки поднимается на ноги, роняет свою сумку и даже вспоминает мое имя. – Что случилось?Он делает попытку приблизиться ко мне, пытается коснуться, пытается усыпить бдительность, но я уже знаю наизусть все его методы, знаю каждое действие наперед – а вот он совсем не готов к тому, что я на грани. – Блять, Нори, отпусти нож немедленно!В глазах Руки неподдельный испуг, он делает шаг назад, но спотыкается о воздух и удерживает равновесие лишь в последний момент – мой грациозный обдолбанный принц. Он просит меня отпустить огромный кухонный нож для разделки мяса, а я прошу его объяснить мне, как мне теперь вообще кого-то любить, как доверять людям, как говорить с ними, если мне страшно вновь уловить даже незначительную ложь. Нет, Руки, сегодня это будет конец: мой конец, твой конец, наш конец – о господи, кажется, я сошел с ума. Я рушусь на Руки со своим дурацким ножом, я заминирован, я как водопад, попробуй остановить меня ну же – Руки и сам понимает, что убегать бессмысленно, а потому делает шаг вперед и пытается перехватить мои запястья: в темноте моей до неприличия дорогой квартиры мы боремся друг с другом в полной тишине, и это даже похоже на медленный танец новобрачных. А потом я выигрываю и по самую рукоятку вгоняю нож в ладонь Руки. Конечно, это было не так уж и плохо, но и на любовь похоже не было. – Мать твою! – Руки корчится на полу, прижимая ладонь к груди, и шипит, закатывая свои затуманенные глаза. – Ты даже не понимаешь, что натворил, больной ты ублюдок! Сука!На его рубашке от Лагерфельда расползаются алые пятна, они совсем не эстетичны, но, кажется, его это сейчас не волнует – Руки вытаскивает нож из ладони и корчится, судорожно хватая ртом воздух. На секунду мне показалось, что мою руку тоже пронзила адская боль, но я слишком занят, чтобы сосредоточиться на ощущениях – я иду к столу за новым ножом, это оказалось приятнее, чем я представлял себе даже в самых заветных мечтах. До моей цели остается лишь метр, но Руки проявляет несвойственную ему активность и виснет на моей ноге, утягивая меня на пол – там мы боремся снова, я бью его по лицу, пытаясь задеть глаза, а он душит меня, душит своими крупными окровавленными пальцами и что-то кричит. – Я тебя люблю, придурок, – у Руки почти припадок, он пьяный, накуренный, у него в ладони сквозная рана от моего ножа, а вдобавок он сходит с ума и признается мне в любви. – Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю, люблю люблю, люблю. Я пинаю его под коленку, он морщится, и мне в ответ тут же прилетает мощных удар под ребра – Руки начинает лидировать, он усаживается на мне сверху, крепко держа мои руки за запястья, и наклоняется к самому моему лицу, обдав меня запахом вина и чего-то странного, синтетического. – Я. Люблю. Тебя. – Хорошо, – неожиданно успокаиваюсь и перестаю дергаться, понимая, что я уже довел себя до того состояния, когда слова теряют свой смысл. – Я больше так не могу. Если это любовь, то сгори за меня. Я уже не сопротивляюсь, просто лежу на полу и снова смотрю на Руки, теперь уже снизу вверх, а он только тяжело дышит и сидит на моих бедрах, прижав к губам окровавленную ладонь – о боже мой, я правда проткнул его руку насквозь. С Руки что-то происходит, он корчится, мелко трясется, а я думаю о том, что если он умрет на мне от передоза, будет совсем не весело: ему это точно не понравится, он ведь господин Веселье, мистер Счастливая Жизнь, повелитель Удовольствия. Удивительно, как один человек может делать тебя счастливым и опустить на самое дно, как кто-то становится смыслом твоей жизни и эту же жизнь забирает. Конечно, это было не так уж и плохо, но и на любовь похоже не было. – Я тебя люблю, – Руки все повторяет эту фразу и гладит меня по щеке здоровой ладонью, как больного на смертном одре. – Я ведь просто хотел защитить тебя, просто хотел, чтобы никто не причинил тебе боль. Мой идеал определенно сходит с ума, но я непроизвольно подставляюсь под его руку, непроизвольно ловлю липкие от крови пальцы, они так знакомо пахнут сигаретами, они такие горячие – Руки помогает мне подняться с пола и, обнимая, как будто это я накачан наркотиками с головы до ног, ведет к дивану: я раскрыл его хитрый план, он просто хочет испачкать кровью дорогую обивку. Мы садимся рядом, и он обнимает меня, гладит по волосам, смотрит с сожалением, почти виновато, а я недоверчиво кошусь туда, где в ночной темноте должен лежать нож, который он вынул из своей руки – пусть даже не надеется, что ему удастся разрушить меня и в этот раз. – Помнишь, когда я пришел к тебе в первый раз? – Руки обнимает меня за шею и шепчет эти слова в самое мое ухо. – Ты был таким слабым, ты нуждался в защите, ты нуждался в поддержке, а я так хотел, чтобы никто не смог причинить тебе боль. – Поэтому ты уничтожил меня? – Зато теперь никто не сможет сделать тебе больно. Руки целует меня, он прижимается вплотную, и его кровь пропитывает мою футболку, а я думаю, что даже сейчас не чувствую совсем ничего, он сжег меня дотла, он отравил меня, и я даже не могу убежать – даже сейчас он втыкает в меня лезвие за лезвием. Я не хочу жить в этой реальности, не хочу жить в следующей и предыдущей, я хочу исчезнуть, я лишний, я ненужный, я бракованный – все это я понял благодаря тебе, моя порочная пародия на счастливую жизнь. Если бы про нас снимали фильм, то вышло бы отменное порно и совсем никчемная второсортная мелодрама: Руки, кажется, мне так больно. Конечно, это было не так уж и плохо, но и на любовь похоже не было. – Ты сейчас совсем другой, – Руки убирает прядь волос с моего лица, оставив вместо нее кровавый отпечаток. – Я так счастлив. Ты сильный, ты сможешь быть один, я тебе больше не нужен. Нори, я готов открыть тебе один секрет: я люблю тебя безнадежно, я схожу по тебе с ума безоглядно, я молюсь на тебя беззаветно. Нори… это любовь, и я готов сгореть за тебя. Поворачиваю голову и сталкиваюсь взглядом с самым страшным своим ночным кошмаром – Руки, все равно ты не поймешь эту боль в груди, ты врешь мне столько раз, что я уже просто разучился верить, я устал. Руки, что вообще нужно употреблять, чтобы во взгляде не было никакого смысла, сколько нужно выпить, чтобы запах алкоголя перебивал твой парфюм, сколько нужно причинить боли, чтобы стать таким пустым как ты – мой кумир и мой бог, убери свои окровавленные руки от моей чертовой жизни. Я продолжаю смотреть в бессмысленные глаза Руки, я так хочу, чтобы он меня остановил, чтобы он прижал меня к себя, но мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы понять, что особенного было в этой ночи – впервые в нашей истории он говорит правду. Руки снимает рубашку, я не помню, что там было дальше, но в какой-то момент этой ночи мы впадаем в безумие, мы занимаемся сексом, и это лучший секс в моей жизни – я хочу видеть Руки внизу, я хочу, чтобы он показал все свои навыки, хочу, чтобы он играл губами на моей измученной судьбе. Мне кажется, что на улице гроза, август ломается в конвульсиях, молнии вспыхивают одна за другой, и я вдруг ясно понимаю одну простую вещь: нам не встретить рассвет вместе – тогда я вбиваюсь в тело Руки яростно, я сжимаю его до синяков на нежной коже, я кусаю его губы, но все чаще ощущаю их отсутствие. Вспышка молнии.Он подо мной и смотрит похотливо, так, что внутри меня все сводит.Вспышка молнии.Его нет, я в квартире совсем один. Вспышка молнии.Он рядом и кусает меня до крови, будто хочет вырвать кусок мяса из моего плеча. Вспышка молнии. Я сижу на диване один и беспомощно оглядываюсь. Вспышка молнии Он обнимает меня и смотрит прямо в глаза, лукаво улыбаясь. Вспышка молнии. Его не существует, я медленно схожу с ума. Вспышка молнии.Мы лежим на диване и смотрим друг на друга, за окном шумит дождь, он такой громкий, как будто сейчас рухнет прямо на наши головы – Руки берет мою ладонь и зачем-то целует ее, глядя на меня как-то укоризненно, как будто я совершил глупость. Мы засыпаем, лежим совсем рядом, так, что наши дыхания постоянно сталкиваются, и этот запах алкоголя просто сводит меня с ума – Руки, конечно, ты не совершаешь ошибок, это все я, я такой гнилой и паршивый: поэтому сейчас я обнимаю тебя, я хочу раствориться в тебе, я хочу быть уверенным, что ты рядом, ты есть, тебя можно ощутить, потрогать, воткнуть в тебя нож, мать твою. Руки, я засыпаю с тобой. ***Конечно, утром я просыпаюсь совсем один. Раздвигаю шторы, смотрю на холодное августовское солнце, достаю из холодильника яблоко и делаю кофе – все на автомате, потому что, задумайся я о последовательности действий, точно бы сбился и умер от остановки сердца. Руки нет нигде, от него не осталось ни следа, ни разбросанных вещей, ни какого-либо воспоминания – только окровавленная обивка дивана и сквозная дыра в моей ладони: я очень долго смотрю на эту рану и затем смеюсь. Я точно знаю, что Руки я больше никогда не увижу, я остаюсь один, теперь я наедине с самим собой и чудовищно дорогой квартирой – замечаю в углу дивана безукоризненную сумку Луи Виттон и медленно беру ее в руки. Конечно, это было не так уж и плохо, но и на любовь похоже не было.