Глава 2.7. Лабиринт (1/1)

Сицилия, вечер, 10.11.1990.То вперед, то вверх, то поворот налево по пологому радиусу – так неслась Елена по узкому тоннелю. Почему-то она чаще всего поворачивала налево, будто кружила по замкнутой трассе. А может быть, она латентная левша? Но стреляет она с правой руки и пишет тоже правой… Загадка.Как на американских горках, поворот следовал за поворотом, нескончаемое движение. Стены тоннеля были серыми и прохладными на вид, и отчего-то казались Елене знакомыми. Где она могла это видеть? Безостановочное движение порядком утомило Елену, но тут она, наконец, выбралась из тоннеля на свет. Хотя в ее видении присутствовали и свет, и тоннель, но, к счастью для Елены, это был не тот свет, что в конце тоннеля. Свет был белый, молочный, и все вокруг тоже было белым: стены, потолок, какие-то шкафчики у дальней стены.Она открыла глаза и огляделась. Ну конечно, она в операционной. Так… Хирурги заняты своим кровавым ремеслом… Они были так сосредоточены на разрезе в ее груди, что даже не заметили, как Елена проснулась. В изголовье анестезиолог сидел на своем стульчике, о чем-то задумался и не видел, что она открыла глаза.Странно, но боли она практически не чувствовала, так только, слегка, словно через толстый-претолстый слой ваты, зато ей не давало покоя чувство мучительного дискомфорта в груди. ?Хирурги раздвинули ребра?, – догадалась Елена.Нужно было как-то дать о себе знать. О том, чтобы сказать об этом простым человеческим языком, не было и речи: все лицо было словно заморожено, губы не двигались, пудовый неуклюжий язык с трудом помещался во рту. Сейчас на лице Елены жили одни лишь глаза. Правая рука лежала, тяжелая и безжизненная, как бревно, на нее не было никакой надежды. А вот левая… Пальцы словно покалывало.По-видимому, действие наркоза постепенно ослабевало. Елена сосредоточилась на пальцах левой руки, мысленно почувствовала каждый. Понятно, она относится к тому немногочисленному типу людей, на которых плохо действует наркоз. Еще немного, и вот уже вся левая кисть подчинялась своей хозяйке.Рука была зафиксирована у запястья ремнем, но это не помешало Елене сложить пальцы в знак ?V-Виктория? и показать анестезиологу. Доктор несколько мгновений смотрел на пальцы Елены, потом заглянул в открытые и, безусловно, видящие глаза своей пациентки. Еще через пару секунд анестезиолог смешно подскочил на своем стульчике, словно подброшенный миниатюрной катапультой, и затараторил. Одурманенный наркозом мозг Елены отказывался понимать итальянскую речь, но и так все было ясно. Засуетились медсестры, что-то спешно добавляя в капельницу.И тут она вспомнила: эти холодные тоннели она видела в фильме ?Звездные войны?, на которые когда-то давно водила Юргена. Вот ведь когда припомнилось… Между тем, новая порция лекарства начала действовать: белый молочный свет постепенно померк, и Елену снова потащило по тоннелям, все вперед и вперед, только стены их были теперь из теплого на вид шероховатого камня. И это длилось еще очень и очень долго.Постепенно стены тоннеля оформились, приобрели четкую геометрическую форму: тоннель превратился в коридор. Дальше Елена брела по этому бесконечному, унылому, плохо освещенному, со множеством поворотов коридору и не могла остановиться. Ноги отмеряли шаг за шагом помимо ее воли, а она чудовищно устала и готова была отдать все, только бы прилечь прямо тут, на пыльном полу. Но нет: левой, правой… левой, правой… По-видимому, это была какая-то малоизвестная разновидность адских мук. Но не это было самым худшим.Где-то здесь, в этом лабиринте, таился подстерегавший Елену ужас. Каждый раз, приближаясь к повороту, она ощущала мучительный холод в сердце. Но за коридором следовал лишь новый коридор, не менее унылый. Иногда некоторые из выходящих сюда дверей распахивались, словно сами по себе, открывая пустые комнаты с шершавыми серыми стенами. То, что страшило Елену, могло таиться и там, но какая-то неведомая сила каждый раз заставляла ее поворачивать голову, всматриваясь в зияющую пустоту. Убедившись, что комната пуста, Елена испытывала минутное облегчение, но вот уже приближался новый поворот…Время тянулось томительно, но Елена не сомневалась, это где-то здесь. Одна из этих комнат не пуста. Она сразу узнает ее, как только увидит обшарпанный казенный стол, ряды стульев по обе стороны… Елена неминуемо наткнется на нее, увидит и будет поражена и раздавлена. Вероятно, навсегда.Но постепенно в коридоре начало светлеть, сначала почти незаметно, а потом все сильнее. Она не могла определить источник света, словно включились искусно спрятанные светодиоды. Вскоре свет заполнил все пространство, стены бесконечных коридоров выцвели, расступились и, наконец, исчезли совсем.Второй раз она открыла глаза с некоторой опаской: неужели опять не вовремя? Но хирургов уже не было видно, только сестры убирали инструмент. Над Еленой склонился анестезиолог:– Как себя чувствуете? Вы нас слегка напугали, синьора.– Я чувствую себя… – она запнулась, подбирая нужное слово, – … чувствую себя живой.– Вам лучше сейчас снова заснуть, синьора, уж больно вы бойкая пациентка. Сестра сделает вам укол.Сицилия, день, 11.11.1990.Елена Каридди окончательно проснулась в клинике только на следующее утро. Прислушавшись к себе, поняла, что жива. Через некоторое время к ней зашел весьма обходительный доктор, который и сообщил, что она относительно легко отделалась. Ее нашли в машине Линори, приехав по вызову, поступившему от неизвестного мужчины. К счастью, кровотечение не было слишком сильным, и ее молодой организм выкарабкался.– К сожалению, синьора Каридди, нам пришлось удалить вам долю легкого. Это может создавать вам проблемы на протяжении всей оставшейся жизни: вам может быть трудно выполнять физическую работу, заниматься спортом. Но ситуация не безнадежная. Как только немного окрепнете, специальные упражнения и дыхательные тренажеры позволят вам максимально использовать объем оставшихся долей легких.Но не полезный объем легких волновал сейчас Елену. Ее терзало беспокойство и обычное любопытство, а окружающие твердо решили ее не волновать, не понимая, что без жизненно важной информации она волнуется еще больше. Заправляла всем, естественно, Сольвейг фон Дайним. Она прилетела на Сицилию еще ночью, до того, как Елена пришла в себя, и очень скоро переполошила всех: Юргена, Ирену и Ральфа.Придя в сознание, Елена рассчитывала просто немного отдохнуть и прийти в себя, но не тут-то было. Родные приходили как бы утешить и подбодрить ее, но, по сути, все было не совсем так: они сами нуждались в утешении. Елена вполне покорилась судьбе: каждому она терпеливо повторяла, что ей почти не больно, прогноз врача вполне оптимистический, она бодра и твердо верит в скорейшее выздоровление.Ральф принес в палату огромный букет свежих голландских тюльпанов. Он был высоким и гибким, как молодое сильное животное, и частенько, когда он двигался или просто сидел, или стоял в расслабленной позе, под его нехитрой одеждой – джинсами и пуловером – Елена угадывала манящие, совершенные линии молодого мускулистого тела. Она знала, что не должна на это смотреть. Хотя другие же смотрят, и хоть бы что. Она не имела права смотреть на него глазами женщины – это ближе к делу. Хотя… Двоюродные брат и сестра наполовину, что это за родство? Должна, не должна… Она была не в силах это прекратить.Конечно, приятно, когда парень, который тебе нравится, готов сидеть у твоей постели часами, но как быть, если в это время больше всего на свете хочется спокойно посидеть на судне?Потерпев пару дней, Елена пошла в контрнаступление. Она мягко, но настойчиво внушила Ральфу, что ему лучше вернуться в Зальцбург: ее рана пустяковая, а он должен думать о своей работе и карьере. Юргена она без церемоний отослала домой: студент-первокурсник не должен расслабляться, иначе рискует вылететь из университета после первой же сессии. Таким образом, мальчики были отправлены по домам с правом навещать больную в выходные. Только теперь сестры могли спокойно все обсудить. Елена видела, как терзалась старшая сестра, как нуждалась сейчас в поддержке. Постепенно Елене удалось вытянуть из нее все факты.Антонио Эспиноза арестован. Естественно, за такой короткий срок прокуратура еще не утвердила обвинительного заключения, но, весьма вероятно, обвинения будут чудовищными. Вечером того дня, когда ранили Елену, в семь часов пополудни в палаццо Линори прогремел взрыв и возник пожар, почти полностью уничтоживший этот памятник архитектуры восемнадцатого века. Примерно в то же время на центральном вокзале возникла паника, вызванная сообщением о взрывном устройстве, которое оказалось ложным. Также Ирена пересказывала все, что удавалось узнать от отца во время редких свиданий.Раз за разом Елена пыталась вспомнить стрелявшего в нее человека. Пусть всего несколько секунд, но она его видела. Причем видела лицо, руки, фигуру – и все это, заметьте, при ярком свете дня. По всем законам физиологии его образ должен был отпечататься и на сетчатке, и в ее памяти. Но как только она пыталась вспомнить, образ расплывался, становился призрачным, она могла вспомнить только руку, держащую пистолет. Ситуация могла показаться безнадежной, если бы не одно но… Елена могла поклясться: незнакомец держал оружие левой рукой.Елена извелась от чувства собственной беспомощности. Она лежала, прикованная к больничной койке, вместо того чтобы работать вместе с адвокатом над защитой отца. Тщетно уверяла она себя, что по-настоящему линию защиты можно продумать, только ознакомившись с обвинительным заключением, только тогда можно начать кропотливую работу по разрушению обвинения. Когда становилось особенно тошно, она пыталась представить себе лицо Сильвии Конти в момент, когда той открылось истинное содержимое кейса.Как же все получилось глупо… Глупо! Впуталась не в свое дело и получила эту глупую дырку… И лежи теперь здесь! Ей должно было бы оставаться на воле, свободной, живой и неподраненой, и помогать отцу в это трудное время. Вот это – ее дело.Снова и снова она перебирала в голове основные факты. По делу о мошенничестве с инвестиционным государственным проектом ?Юг? позиция обвинения не выглядела такой уж несокрушимой. Финансовые документы подписывал Андреа Линори, но теперь он показаний дать не сможет. Тано, как надеялась Елена, уже далеко. Им невероятно повезло: взрыв и пожар уничтожили логово Тано, огонь стер все следы его участия в этой грандиозной афере. Впрочем, все справедливо: везет тому, кто сам везет. Любопытно, что взрыв произошел на час позже, чем планировал отец. Наверняка без Тано здесь не обошлось, хотя теперь уже все равно.*****– Удастся ли доказать папину невиновность? – однажды спросила Ирена напрямую.– Адвокат отца и я, по мере сил, постараемся не доказывать невиновность, а разваливать обвинение. Это не совсем одно и то же, – Елена ждала, когда истинный смысл ее слов дойдет до сестры.Наконец Ирена будто сжалась и теперь смотрела на младшую сестру так, словно впервые ее видела, но Елена твердо выдержала этот взгляд.– Так ты знала? – спросила, наконец, Ирена. Губы ее тряслись.– Да, и уже давно. Покойный комиссар Каттани любезно открыл мне глаза на истинный род занятий нашего папы, да и Тано Каридди тоже. Дорогая, – Елена старалась говорить сейчас как можно мягче, – мы с тобой не пара страусов. Не стоит пытаться прятать голову в песок, особенно если пол под ногами – бетонный.– И как же теперь, – Ирена чуть не плакала, – нам к нему относиться?– Да как прежде. Конечно, я имею право говорить только за себя. Отец не стал ни лучше, ни хуже, он всегда был таким и таким останется.*****Однажды Ирена пришла в больницу вся в слезах.– Что? Плохие новости?– Я сегодня разговаривала с судьей Конти… – через всхлипывания начала Ирена.– Тогда понятно.– Она говорила мне… страшные вещи. Наш папа просто не мог этого сделать.– Наш папа мог. Но о чем конкретно вы говорили?– Она рассказала мне, что папа вместе с Тано участвовали в краже средств из государственного бюджета. Якобы речь идет об огромных суммах. Она говорила… – лицо Ирены перекосило, – что все, чем мы с тобой привыкли пользоваться, приобретено на краденые деньги.– Пока лежу здесь, уже не первый раз задаюсь вопросом, есть ли у больничных стен уши? – Елена подмигнула сестре.Ирена все поняла правильно и достала из сумки ручку и блокнот.– Как папино здоровье? Не жалуется? Я очень тревожусь, как на него подействовал арест, – спросила Елена, а в блокноте, тем временем, появилось: – Нет, они не собирались красть государственные деньги. Только задержать их на некоторый срок на счетах компании барона Линори, прокрутить по-быстрому и получить прибыль.– Отец нормально держится, – ответила Ирена и перехватила блокнот. – Откуда знаешь?– Кое-что подслушала, остальное папа сам рассказал.– Я уже нашла для папы хорошего адвоката. Он дал мне список тех, кто способен вести такое дело, и я лично обошла их одного за другим, пока один не согласился, – продолжала Ирена и строчила в блокноте: – Судья Конти говорит, будто всю семью Линори уничтожили только за то, что они не захотели участвовать в этой сделке. Не пощадили даже маленького мальчика.– Жаль, что все заботы свалились на тебя, а я валяюсь здесь и не могу ничем помочь, – спокойно сказала Елена и взяла блокнот у сестры. На этот раз она выдержала паузу, но потом написала: – Опять вранье. Отца прислали сюда, когда трое из семьи Линори уже были убиты, и силовое решение проблемы зашло в тупик. Наш папа – дипломат. А к смерти Андреа отец уж точно непричастен, того застрелил Тано, – и для убедительности добавила вслух: – Сама видела.– А потом судья Конти рассказала нечто совершенно невероятное, – от волнения и расстройства Ирена забылась и стала снова говорить прямым текстом. – В полиции считают, что папа и твой бывший собирались устроить взрыв на вокзале, а непосредственной исполнительницей была твоя золовка. Говорят, она совершенно больная девушка, и поэтому ей ничего не грозит…– Так им удалось предотвратить взрыв? – Елена старалась не выдать своего смятения.– Непонятно. Они ничего толком не говорят. Конечно, никакого теракта не было, а то бы весь город знал. Папин адвокат рассказал мне, что полиции удалось обезвредить взрывное устройство, которое эта девочка, Мария, пронесла на вокзал. Только никакого устройства в кейсе не оказалось. Ничего не понимаю…– А при чем тут наш отец?– Вроде бы эта Мария сообщила, что видела папу у них в доме. Опознала его по фотографии.– То есть, у них есть бомба, которая вовсе и не бомба, и показания слабоумной девочки? Рина, не волнуйся, это просто смешно.– Что-то ты слишком спокойна насчет бомбы. Ты что, с этим разобралась?– Думаю, да.– Давай, не тяни.– Похоже, это был отвлекающий маневр. Взрыв на вокзале отвлек бы полицию, по крайней мере, значительную ее часть. А в это время должно было произойти нечто очень важное… Точно не знаю, что.– А ты говоришь, разобралась.– Погоди. Я же тебе уже сказала, – тут Елена перешла на шепот, – что отец и Тано участвовали в афере по прокрутке денег. Что в наши дни может дать быструю прибыль? Торговля оружием, наркотиками, переправка проституток на Ближний Восток…– А эта… штука была настоящая?– Более чем. Папа сам собирал.– Но как же… Ты ему помешала?– В мои планы даже не входило ему мешать, я просто хотела исключить ненужный риск. Эта… штука действительно могла сработать. Представляешь, какие были бы последствия? И какая это статья? В остальном все должно было идти по плану: сообщение о взрывном устройстве, оцепление, спецназ. В общем, полное шоу. А потом – опаньки! – а бомбы-то нет! Представь себе их лица!– Понятно, – у Ирены был ошеломленный вид. – Но зачем было закладывать взрывное устройство в дом Линори?– Это вышло случайно, я не собиралась оставлять чемоданчик там. Но поднялась суматоха со стрельбой, и я просто забыла.С трудом переварив услышанное, Ирена сменила тему:– Теперь судья Конти взяла Марию Каридди под свою опеку. Кажется, она очень сочувствует Марии и обещает о ней позаботиться.– Рина, прошу тебя, берегись этой женщины. Допустим, она готова помогать Марии, но, наверняка, не упускает случая выразить свое презрение к Тано, которому Мария, кажется, искренне предана. Судья уничтожила бы его, если бы могла. Самый худший, ханжеский тип добродетели. У этой женщины душа палача… Говорить с ней и даже просто слушать ее нужно с большой осторожностью.Ирена чувствовала обиду и все возрастающую неприязнь к младшей сестре. А за что, если вдуматься?! Но сегодня ей казалось, что Елена говорит невыносимо циничные вещи, и сама сегодня ужасно цинична, и совсем не считается с ее, ирениными, чувствами. А ведь она так никогда и не узнала, насколько Елена щадила ее: ни тогда, ни потом, до самой смерти не рассказывала она об истинных планах отца в отношении Марии Каридди. Елена же, ничего не замечая, развивала мысль дальше:– Я дорого бы дала, чтобы заглянуть в инкарнации судьи Конти. И вовсе не удивилась бы, увидев, что она состояла на службе у Святой Инквизиции еще в первой половине пятнадцатого века…Тут в больничном коридоре послышались все приближающиеся шаги.– Быстрее! – прошептала Елена.Ирена вырвала страницы из блокнота и метнулась в ванную комнату. Вскоре послышался шум спускаемой в унитазе воды.