Эпилог (1/1)

Николай IСумерки погасли. Флейта вдруг умолкла. Потускнели краски.Медленно и чинно входят в ночь, как в море, кивера и каски.Десять лет. Это конечно довольно много, но вместе с тем, и ничтожно мало. Во всяком случае, сейчас ему вновь кажется, что все это случилось только вчера. А иной раз он, бывает, просыпается с мыслью, что все еще впереди, и ему еще только предстоит пережить этот жуткий день. Когда же, очнувшись от ночных грез окончательно, Николай Павлович понимает, что это был сон, что все давно уж кончилось, он не может сдержать облегченного вздоха.Собравшиеся во дворцовой часовне придворные почтительно склоняют головы, когда он входит. Все готово для молебна, совершаемого здесь ежегодно в годовщину 14 декабря. Николай стоит рядом с супругой и детьми, думая, что никогда не устанет благодарить Бога за то, что они остались живы, и ничего с ними не случилось. Не будь их, он, возможно, не сумел бы тогда собраться с духом, сломался бы. И в конечном итоге это привело бы к страшнейшей трагедии в его семье.Он не смог предотвратить и не допустить кровопролития, но сохранил свою семью. Сохранил монархию. Значит… оно того стоило?.. До сих пор Николай не знает, что ответить на сей вопрос.—?Вы должны решиться,?— говорили ему тогда. Это он знал и так.—?Завтра я буду государь, либо бездыханным,?— супруга его, разумеется, помнит слова, что он сказал ей тогда. Она, бедная, до сих пор от кошмаров по ночам просыпается, потому что также не в силах ничего забыть.Холодный зимний ветер дул ему в лицо; собравшиеся на площади люди слушали, как он зачитывал манифест… Ему уже не было дела до мотивов Константина, не желавшего взять то, что принадлежало ему по праву, и что он же решил ему по праву уступить. Не хотелось думать о недальновидности дорогого Ангела, так и не оставившего имеющего законную силу документа, хотя он обещал оформить все так, как должно. Все это уже было в прошлом, а теперь нужно было думать о настоящем. Хрупкое равновесие (ведь все спокойно, говорили ему!) было нарушено известием о вышедших на Сенатскую площадь полках. Смятение и страх, которые он изо всех сил стремился спрятать как можно глубже и не показать никому. Он не имел права бояться, ему нужно было найти выход. Он обязан был остаться в живых, чтобы жили его дети, и чтобы в стране, которая теперь была вверена в руки его, не началась кровопролитная война.—?Будьте милосердны, государь! —?умолял его Мордвинов. Уже была выведена артиллерия, начинали сгущаться сумерки, и стало окончательно ясно: решительных, если так можно выразиться, мер не миновать. Площадь должна быть очищена от мятежников, иначе есть опасность, что с наступлением ночи в городе начнутся погромы и мародерство.—?Жестокость они могут мне простить,?— отозвался Николай. —?Слабости?— не простят никогда.—?Милосердие не слабость, а право сильного!—?Хорошо,?— решил он. —?Скажите им,?— обратился он к генералу Сухозанету,?— пусть уходят. И еще: я не желаю знать их имен.Пусть потом никто не скажет, что он не давал мятежникам последнего шанса, хотя в глубине души Николай понимал: все бесполезно. После того, как чуть было не убили его младшего брата, после двух отбитых атак конногвардейцев, выгнанного с площади митрополита, после смертельно раненого Милорадовича?— они не уйдут. Они настроены идти до самого конца и теперь уж точно не отступят.—?Велите мне, государь,?— тихо произнес Александр Христофорович, указывая взглядом на пушки,?— я отдам приказ. Пусть эта кровь будет на моей совести.—?Вся кровь будет вечно на мне,?— вздохнул Николай.Потом были бесконечные допросы, когда он пытался разобраться, что произошло, и почему все произошло именно так. Все эти люди в один голос говорили о том, что хотели лишь одного: сделать мир лучше и чище. Но разве и он сам не хотел того же? Разве он, приняв Империю в руки свои, не обязан думать лишь о благе ее. Конституция… Свобода… Об этом ведь мечтал и Александр I, мир праху его. Столько раз говорил он об этом брату. Так отчего они все решили, будто он, Николай Павлович, враг им? Он же даже не успел еще занять трон. Он думал лишь о том, как стать достойным монархом. Разве заслуживал он той участи, что ему готовили? И разве можно было помиловать тех, кто осмелился выступить против него?—?Я бы простил их, папа,?— сказал ему как-то раз сын, когда он спросил, а что бы тот сделал на его месте.Кто знает… Но тогда, в те страшные дни, Николаем двигала еще и месть. Он не мог простить тех, кто покушался на его жизнь, кто мечтал уничтожить заодно и всю его семью. По крайней мере, зачинщики заговора отправились на виселицу. Остальные же причастные в той или иной мере?— в ссылку. Правосудие свершилось. Был бы он проигравшим?— погиб бы. Но он выиграл ту битву, а значит, имел право казнить и миловать. И чем больше проходило времени, тем больше он убеждался в том, что был прав.И уже стирались постепенно из памяти детали, и жизнь шла вперед своим чередом, и сменяли друг друга новые и новые события. Но каждый год?— 14 декабря?— все возвращалось вновь.Панихида началась… Николай вслушивается в голоса певчих, в слова святой молитвы; крепко сжимает золотой эфес наградной шпаги графа Милорадовича. ?Он просил передать ее вам, ваше величество. Это была последняя его воля?,?— с этими словами адъютант покойного генерал-губернатора передал шпагу императору. Николай взял в руки холодную сталь, думая о том, что некогда шпага эта получена была за бесстрашие и доблесть, коими всегда отличался тот, кто владел ею. Жаль, что все закончилось столь трагичным образом. Пусть у молодого императора с покойным было довольно много разногласий, теперь это уже не имело значения. Граф Милорадович умер, как и жил, героем, пожертвовав ради императора и существующего, незыблемого миропорядка собой, и не признать этого было попросту невозможно.Николай задумчивым взглядом обводит стоящих поодаль придворных, затем, осенив себя крестным знамением, кладет ладонь на плечо старшего сына. Саша поднимает на отца глаза, робко улыбается ему уголками губ, и от его улыбки Николаю становится удивительно тепло.Что же, упокой, Господи, души рабов Твоих, да обретут они все вечный покой! Молебен заканчивается, и Николай направляется к выходу из церкви. Тяжелые, неприятные, иной раз даже страшные сны сегодня отступят и не потревожат его больше. До следующего декабря.