Глава 2 (1/1)

— Ты останешься здесь или поедешь со мной? — спросил он герцога накануне отъезда.Видукинд погладил рыжеватую бороду и пожал плечами.— Ты хочешь собрать на празднование победы всех герцогов во дворце?— Королю подобает показывать свое могущество.— А ты не скрываешь, чего хочешь, за пустыми словами.— Потому что я покажу свое могущество не только народу и покоренным племенам, но и Богу, — ответил Карл. — Покажу, каких высот он дал мне достичь своей верой.Видукинд еле заметно улыбнулся.— Знаешь, Бог тоже достиг многого через тебя. Я тому живое доказательство.— А ты загордился, сакс, — в тон ему сказал Карл, и они расстались, довольные друг другом. Празднество будет славным, если чье-то желание увидеть его мертвым не исполнится.Что-то в этом беспокоило Карла, какая-то мелочь, которую он не замечал. Всю дорогу в Аахен в голове вертелась эта некстати составленная фраза, которая казалась до странности правильной и верной. Словно он ухватился за суть, но Бог не хотел открывать ее слишком быстро.Он так измучился этой мыслью, что во дворце, только спешившись и поцеловав Ротруду в висок, сразу спросил ее:— Желание увидеть меня мертвым — откуда я могу знать эту фразу?Дочь погладила его по рукаву и спокойно ответила, будто такой внезапный вопрос был в порядке вещей:— Нужно подумать. Тебе приходит много донесений, ты разговариваешь со многими учеными людьми, тебе читают много книг. Я прикажу подать умыться и принесу вина, и мы вспомним.— Позови еще Эйнхарда, — сказал Карл, и Ротруда кивнула.Он наскоро вымылся, набросил чистую рубаху, в спешке чуть не надев ее наизнанку, и поспешил в комнату, где обычно читал донесения и принимал гонцов. Эйнхард уже ждал, барабаня пальцами по чернильнице от нетерпения. Ротруда неспешно разбавила вино водой и подала ему кубок.— Откуда я могу знать эту фразу?— А почему тебя это беспокоит, король? — поинтересовался Эйнхард. — Тебя снова пытались убить?— Нет, только в бою. Но я не могу отделаться от мысли, что знаю, кто покушался на меня все это время, но не могу это выразить. Это кто-то очень знакомый.— Кто-то, произнесший эту фразу?— Или написавший ее? — добавила Ротруда.Карл махнул рукой.— Или я вычитал ее в какой-то книге, или мне ее прочитали, и что-то совпало. Откуда мне помнить?Эйнхард скорчил гримасу.— Книги? Если книги, то по-гречески или на латыни, — забормотал он, снова забарабанив пальцами по чернильнице. Ротруда остановила его руку. — По-гречески тебе читали мало, значит, латынь. Желание видеть мертвым... Это точно не из Писания. Это...— Desiderium, — медленно сказала Ротруда, и Эйнхард поднял на нее глаза. — Как твоя первая жена и ее отец.— На кукле было написано Desideri. Исковерканная латынь, — сказал он. — А если эта кукла не приворот, а месть?— Дезидерии? — спросил Карл. — Что за глупость! Через двадцать лет? Я даже не знаю, жива ли она в своем монастыре. И как?Но Эйнхард уже замотал головой, обращаясь к Ротруде.— Тот нищий богохульник был из Баварии! Герцог Тассилон, которого ты сверг, разве не может он стоять за убийствами? И его жена — сестра Дезидерии.— Лиутперга ненавидела тебя за то, что ты отверг Дезидерию, ты сам говорил мне, отец.Карл не мог согласиться.— Тассилон всегда был слаб, он только интриговал, но убить сам не помышлял даже когда был герцогом.— Он нарушил вассальную клятву.— И Лиутперга стояла за этим.— В Баварии не было восстаний.— А где сейчас Тассилон? — спросила Ротруда. — Фаусту видели с мужчиной.— Он похож, — подтвердил Эйнхард. — Может быть. Разве не может Лиутперга снова настроить его?— Бавария может и не бунтовать, но это не мирный край. Вспомни, сколько писем заговорщиков мы перехватывали в первые годы. Там всегда будут недовольные, и кто-то мог пробраться к Тассилону.Он почувствовал, что задыхается. Двадцать лет он не думал о Дезидерии, а теперь ее заплаканное лицо вставало перед глазами, и та ненависть, с которой Лиутперга выкрикивала проклятия, когда ее увозили в монастырь, снова захлестнула его с головой.Ротруда подошла к нему вплотную, положила руку на плечо.— Отец. Мы не знаем, так ли это, — сказала она, заглянув ему в лицо. — Мы только предполагаем. Но Бавария — это серьезно.Он опомнился и заставил себя кивнуть.— Да. Прикажи, пусть в Корби немедленно пошлют гонца. Выберите рыцаря, который знал Тассилона.— Одон из Бертье, — подсказал Эйнхард.— Пусть едет Одон. Он знал и Лиутпергу, пусть проверит, как живется и ей. Расспросить монахов, присматривающих за ними. Когда нам присылали последнее донесение?— В том марте.— Давно. С кем они виделись, с кем разговаривали. Не было ли писем.— Лиутперга умеет писать.— Да.— Послать в монастырь к Дезидерии? — спросила Ротруда. — В Брешию путь далекий, но нужно знать.— И туда тоже. Ты права, — ответил он дочери. — Если мы не знаем, то должны проверить даже самые странные предположения. Мы не можем жить с мечом над головой.Он думал над разговором всю ночь, и догадки казались ему все глупее. Две женщины и один мужчина, заточенные в монастырях далеко друг от друга, одна — более двадцати лет, вторая и Тассилон — почти десять, что они могли? Как они могли дотянуться до Рима, навести на него убийц из испанской марки, пролить кровь у него во дворце? Или он пропустил заговор среди баварцев, и его убийство было первым шагом к восстановлению Тассилона на герцогском престоле? Или они смотрели дальше, на его королевский престол? Но такой заговор отдавал безумием. Хотя разве Лиутперга была не безумна, осыпая его проклятиями, которых постыдились бы даже язычники?Он решил выбросить из головы эти мысли, пока не возвратятся гонцы. Все совершенные покушения срывались, и он был готов к следующим. Дороги все так же надо было строить, он не имел права отвлекаться. Пусть Ротруда надзирает за челядью, а рыцари больше не пропустят никого во дворец. Он дальше будет искать злоумышленников, но не в ущерб королевству и папе.Он продиктовал длинное письмо Адриану, где рассказал о покушениях среди прочего, но больше о нападениях на монахов в Саксонии, попросил его окружить себя охраной и сообщить ему, если понадобится помощь. И снова окунулся в обыденные дела королевства.Первым прибыл Одон.— Король, — сказал он, прерывисто дыша от долгой скачки, — Тассилон в монастыре, но Лиутперга сбежала.— Когда? — спросил Карл, не веря своим ушам.— Месяц назад. Монахини сказали мне, что она почти помешалась, порой разговаривала ясно и писала письма, а порой бушевала в келье и кричала что-то о мести. Ее не держали взаперти, и однажды она не пришла на утреннюю мессу. Никто не знает, как она сбежала, но говорят, под стенами монастыря несколько дней подряд видели мужчину с седыми волосами.Он распорядился послать рыцарей в Баварию, разыскивать ее повсюду. Подумав, он решил, что Лиутперга попробует добраться к сестре, раз Тассилон остался в монастыре. Бывший герцог, по словам Одона, все дни проводил в келье и был погружен в молитвы. Неизвестно, было ли это притворством или искренним благочестием, но Карл приказал Эйнхарду составить текст повторного отречения. Если потребуется, он снова соберет синод и заставит Тассилона подтвердить свой отказ от герцогства, чтобы выбить у Лиутперги почву из-под ног.Видукинд прибыл, как обещал, и Карл едва сдерживал за ужином улыбку. Ротруда не могла не расспросить Видукинда о том, как ему живется в Саксонии и каким в обхвате был Ирминсул. Ему оставалось только надеяться, что дочь не слишком истерзает герцога. Эйнхард сидел рядом и по привычке все записывал.— Пусть живущие после нас знают, как все было, — извиняющимся тоном сказал он после и пожал плечами. — Твои хроники должны быть полными.— Тогда я возьму тебя на охоту, — ответил Карл и расхохотался, когда Эйнхард подпрыгнул от испуга.Он выехал на охоту, когда выпал свежий снег, вместе с Видукиндом и челядью. Снег хрустел под копытами лошадей, морозный воздух заставлял вдыхать глубоко, и лишние мысли сами улетучивались. Покушения и их пока незадачливый устроитель казались Карлу только очередными испытанием на своем пути. Его пытались убить, но пронесли чашу. Он решил больше не думать об этом, пока не найдут Лиутпергу или снова не нападут.Он отстал от охотничьей партии и спешился на небольшой поляне. Ему не хотелось убивать сегодня даже животных. Карл медленно брел по лесу, придерживая лошадь за уздцы, и вертел головой, рассматривая высокие деревья, на ветвях которых лежал белейший снег. Изредка птица вспархивала с ветки, и снег хлопьями падал на землю. Сегодня после охоты он пойдет в церковь помолиться наедине — за то, что не допустил, и за эту красоту мира.Он отпустил лошадь и прислонился спиной к большому дубу. Он не знал, сколько простоял в полной тишине, пока откуда-то сзади до него не донеслось тяжелое дыхание.Он бесшумно вынул кинжал из ножен. Медленно повернулся вправо — и нож просвистел в волоске от уха, а на него набросилась ведьма, целясь когтями в глаза.Карл с силой отшвырнул ее, и ведьма должна была упасть на снег, но ее подхватил человек с седыми волосами, и Лиутперга затихла в его руках.— Здравствуй, король, — сказал Ганелон.Лиутперга зарычала, услышав титул, но Ганелон крепко держал ее.Карл смотрел на бывшего друга, снова спасшего ему жизнь. Или хотевшего его убить.— Ты помнишь, что я сказал тебе в последний раз?Ганелон кивнул.— Помню, король.Он собирался добавить что-то еще, но вблизи послышался звук рога. К ним подъезжали челядники.Карл сделал шаг и двумя пальцами поднял Лиутперге подбородок. В ее мутных глазах не отражалось ничего. Нечесаные волосы рассыпались по ее плечам, и Карл некстати подумал, что они — все трое — уже седые.Ротруда побледнела, когда Ганелона, со связанными за спиной руками, провели по двору. Карл молча кивнул ей и показал на Лиутпергу, и страх на лице дочери сменился изумлением.— Я могла бы быть ее племянницей, — сказала Ротруда, и Карл не нашел в себе сил удивиться.— И хорошо, что не стала, — ответил он. — Она безумна.— Я попрошу тетю Гизелу приютить ее в аббатстве. За ней будут ухаживать и наблюдать.— Хорошо. Напиши ей письмо, пусть приготовят все, что нужно. И отправь Лиутпергу поскорее.— Мне сопровождать ее?— Нет. Ты нужна мне здесь.— А он... — начала Ротруда, но Карл остановил ее.— Это давнее дело, — тихо сказал он. — Только между нами.Он долго не решался призвать Ганелона. Много лет назад он пообещал, что следующая их встреча станет для Ганелона последней, и верил, что тот внял предупреждению и уехал из его королевства. Карл иногда думал, где он мог бы быть — в Иерусалиме, замаливая грехи, или среди диких племен, подчинив их себе? Ганелон был способен на великий подвиг, равно как и на великое предательство, и Карл до сих пор думал, а что же именно он совершил тогда, во время неудавшегося переворота с Пиппином. Ответа так и не было.Он приказал привести его уже вечером. На столе горели две свечи, но их не хватало, чтобы осветить большую комнату. Ганелон остановился в дверях, и в неверном свете на миг он показался Карлу таким же юным хитроумным мальчишкой, как тридцать лет тому назад. Но он медленно двинулся к столу, и наваждение рассеялось.— Ты боишься смотреть на меня при свете дня, король? — прозвучал слегка насмешливый голос.— А ты не боишься больше никогда не увидеть света дня?Ганелон пожал плечами.— Я знал, на что шел, король. Я помню твое предупреждение.— Ты хотел убить меня?Он усмехнулся.— Ты правильно делаешь, что задаешь вопрос, а не утверждаешь. Нет, не хотел.— Что тогда?— Как обычно, король. Как в прошлый раз.— В прошлый раз ты говорил, что оберегал мой трон, посадив на него моего незаконнорожденного сына.— И в этот раз я оберегаю твой трон. Даже если для этого мне приходится служить твоим врагам.Карл рассмеялся, желая вызвать его на откровенность.— Лиутперга — помешанная старуха, разве может она быть моим врагом?— Даже если Господь полностью лишил ее разума, для многих в Баварии она все еще законная герцогиня и может стать знаменем мятежа.— А Тассилон?— Герцог? — пренебрежительно спросил Ганелон. — Карл, ты помнишь, как его уличили в измене? Он не смог даже достойно признать поражение. Он слаб и всегда был слаб. Нет, его жена всегда стояла за ним. И ее ненависть к тебе безгранична.— Она ненавидит меня за сестру.— И за нее тоже. И за отца-короля, которого ты свергнул с ломбардского трона. Тебя есть за что ненавидеть, король, и этим воспользовались.— Как ты узнал о заговоре?Ганелон пожал плечами.— Неважно. Но я успел предложить свою службу Лиутперге, пока в ней теплился разум.— И стоял за всеми покушениями?— Я отмолил свое участие в них.— Так это ты был там, в монастыре? А ты знаешь о чуде, случившимся с распятием?Ганелон криво улыбнулся.— Значит, я правильно выбрал путь.— Какой путь? — Он сам не заметил, как закричал. — Убивать меня, предавать, льстить, ждать помилования?Глаза Ганелона потемнели, и он сделал шаг вперед. Теперь они стояли почти вплотную.— Карл, — сказал он после долгого молчания. Голос его звучал горько и еле слышно. — Ты когда-то называл меня своим другом, неужели ты не понял? Мы с тобой — створки одной раковины, король. Господь выбрал тебя править миром. А меня — делать то, что ты не можешь, будучи королем. Ты не можешь предавать и изворачиваться, но тень твоя может. И я стал этой тенью, пусть сначала и не по своей воле.— А если я прикажу казнить тебя, Ганелон?— А что это изменит? Ты станешь больше мне верить? Или покушений станет меньше?Карл долго вглядывался в лицо старого друга, ставшего врагом и защитником, и видел в нем себя: юного беззаботного принца, молодого неопытного короля, поседевшего и уставшего человека. Ганелон знал их всех.— Я простил тебя тогда, — сказал он. — Подарил поцелуем мира, освободил тебя. Почему ты не ушел?Ганелон усмехнулся, и глаза его потеплели.— Потому что не в твоей власти освободить меня. Так захотел Господь, и твое прощение еще сильнее связывает нас. Казни меня — и ничего не изменится, о тебе уже слагают легенды, и я в них давно мертвый предатель. Освободи меня — и я снова стану следовать за тобой, участвовать в заговорах против тебя и отводить занесенный над тобой кинжал. Ничего не изменится. Может быть, ты больше никогда меня не увидишь, но я останусь твоей тенью.В свете свечей лицо его вновь на миг стало невозможно юным, и Карл отвернулся, чтобы не выдать себя. Время легенд и дружбы прошло.— Отец? — Ротруда заглянула к нему много позже. Она остановилась в дверях, не решаясь зайти, и Карл сказал:— Что такое?— А Ганелон?..— Его уже нет, — коротко ответил он, и Ротруда не стала спрашивать дальше.— Отец, — сказала она. — Прибыл гонец из Брешии. Дезидерия умерла.— Когда? — спросил Карл, подозревая ответ.— Перед твоим походом в Рим.Он кивнул и поднялся.— Пойдем, — сказал он и поцеловал дочь в висок. — Герцоги меня ждут.