Кошки (1/1)

Втайне Ник Подонком гордится.Но говорит ему:— Ты, старая сволочь!А Подонок с достоинством отвечает:— На два года младше тебя.— Вот именно. А мне почти пятьдесят.У Подонка есть хобби. Ник понимает: да, у каждого должно быть хобби. Можно, например, вышивать крестиком, как делал бы сам Ник, если бы умел вышивать и мог этот блядский крестик разглядеть одним глазом. А можно устраивать на улицах бои без правил и рыпаться на самых крупных самцов квартала.Вышивать Подонок не умеет тоже, поэтому его вариант — бои без правил.Сколько Ник себя помнит — а память у Ника хорошая — Подонок всё нарывается и нарывается на неприятности. У него давно уже ободран хвост, подраны оба уха и на пузе есть длинный неприятный шрам, но собственный опыт его ничему не учит.Ник берёт хирургическую иглу, шовный материал и пожимает плечами:— Ну, теперь не ори под ухом. Если не хочешь, чтоб тебя подлатали профессионалы, конечно. И у них есть наркота.Подонок фыркает, дергает хвостом. Он никому не доверяет. Кроме Ника, разумеется. И на нём всё заживает как на собаке (и размером он примерно с некрупного пса).Ник снова пожимает плечами и приступает.На этот раз Подонку досталось особенно — в районе лопатки у него отвратительная кусаная рана, кровь продолжает потихоньку сочиться, кусок кожи выдран, обнаженные мышцы похожи на... Ник не знает, на что, но, может, на макароны в винном соусе. Вокруг раны шерсть вся слиплась от крови. Возможно, порваны сухожилия лопатки и непонятно тогда, как Подонок вообще дополз до дома.— Дебил, — говорит Фьюри и начинает шить.Подонок не орёт, но дышит тяжело, с присвистом.***Подонок ненавидит Кэтрин, кошку Марии. Демонстративно терпеть не может. Настолько, что Ник подозревает тайную влюбленность. Но влюбляться — это для Подонка слишком ванильно, как он говорит. Уверяет, что не влюблялся ни разу в жизни.— Возьму себе двенадцать котов, пользуясь служебным положением. У Романов одиннадцать, а у меня будет двенадцать. С ними с двенадцатью столько проблем не будет, как с одним тобой, — грозит ему Ник.Не то чтобы сам Ник так уж часто влюблялся. Его последняя влюбленность — выпускной класс, девушка из группы химии повышенного уровня, заднее сиденье пикапа. На том сиденьи они оба расстались с девственностью, а потом даже писем друг другу не писали. Ник не пробовал узнавать, что с ней стало, с той девушкой в плиссированной чёрной юбке, а теперь он сам далеко не юноша.А Мария... Мария вроде статуэтки из белого камня, какой-нибудь изысканной египетской — из оникса или мрамора, и Ник в неё не влюблён.Он помнит к тому же, как впервые её увидел. Случайно, она была тогда ещё курсанткой ЩИТа. В потной форменной майке, в сползших низко на бедра тренировочных штанах. Фьюри проводил инспекцию учебных помещений и бросил на неё взгляд мимоходом. И не стал останавливаться, и не узнал её имени.А потом она пришла в отдел аналитики.***Подонок любит две вещи: драться и ебаться. Драться, пожалуй, даже больше, чем ебаться, но если уж победил, то без секса не обойтись, потому что на драку собирается целая толпа симпатичных кошечек. Это он так объясняет.— Я детей твоих считать и платить алименты из своего кармана не буду, — много раз предупреждал его Ник, а Подонок только хмыкает. Дескать, он и сам при деньгах. Впрочем, о детях Подонка ничего достоверно не известно. Но, знает Ник, ебательные таланты Подонка известны на весь Вашингтон. Нью-Йорк — город большой, но и там его поминают.В общем, речь не о Подонке и Кэтрин, речь о том, что Подонок отправился гулять и снова устроил заварушку, а когда приехали медики, гордо отказался от помощи и пополз домой.Ник заебался его шить. Это вам не человек. У человека кожа гладкая, а тут — шерсть.Мария возвращается домой к полуночи и с порога спрашивает:— Опять?Она утверждает, что Подонок дурак, но с восхищением в голосе.— Устала, — говорит ещё. — Как шлюха после смены. Уволюсь. Завтра напишу заявление, а ты подпишешь. На пенсию я себе точно наработала.— Придётся тебя убить, — хмыкает Ник. — Ты слишком много знаешь.— Можно и убить, — рассеянно бормочет.Моет руки, роется в холодильнике, скидывает с себя деловой костюм прямо на пол столовой, остаётся белье, а из белья на ней тонкие кружевные трусики и невесомый бюстгальтер. Просвечивают розовые соски.Она так голодна, что кусок пиццы запихивает в рот холодным, запивает молоком из бутылки, что-то роняет.— Жду тебя в спальне, — говорит ей Ник. Секса сегодня, скорее всего, не будет. Хорошо, если сна им перепадет часов пять или шесть.... Он обратил на неё внимание довольно быстро — очень уж умна, нельзя было не заметить.Два года к ней приглядывался, а она стремительно поднималась по карьерной лестнице. Думал сперва, обычная карьеристка, из тех, что шагают по головам.Но теперь знает: Марию обычной вряд ли назовёшь. Эти её мозги. Эти её никогда не дрожащие руки. Эти её голубые глаза.... и розовые соски в кружеве полупрозрачного лифчика, да.Он не водил её в ресторан. Специфика их работы предполагает, что совместный поход в ресторан закончится катастрофой. Быть может, даже общемировой. Она к тому же любит лапшу из китайской доставки. И пиццу с пепперони. И сидеть на диване в затёртых старых джинсах, смотреть какое-нибудь шоу, и лучше потупее. Не смеяться шуткам. Не угадывать слова в телевикторине.Через пять лет они начали жить вместе.И всё ещё живы, и всё ещё живут.Мария неизящно падает рядом, сворачивается клубком, сопит. Она избавилась уже даже от своего ничего не скрывающего белья.— Спокойной ночи, — говорит ей Ник. Обнимает, тут же выпускает из объятий. Руки его ей обычно мешают.— Спокойной, — бормочет она в ответ.Почти сразу дыхание её делается ровным и спокойным.Ник знает: она единственный человек, которого он не сумеет пристрелить. Даже если она окажется шпионкой. Даже если так будет нужно. Даже если… Он застрелится, пожалуй, сам.Пока, впрочем, нет необходимости. Подонок тихо прокрадывается в спальню и, едва слышно постанывая, устраивается у неё в ногах. Кэтрин придёт чуть позже и примется его вылизывать. Кошки.