VI (2/2)

— Я спрашивал её. Сегодня она сказала, что я её достал куда больше, чем сын, и чтобы я убирался из дома и не смел даже звонить до завтрашнего утра.

— Какая...— Заботливая? Да.

Раньше они старались не поднимать эту тему. Для Дома семья всегда была чем-то, что он старательно оберегал ото всех, выдавая только общую информацию. И только недавно он начал понемногу рассказывать о них, уже с "Айсбрехер". О сыне, которого он обожал. О жене, успехами которой гордился едва ли не больше, чем собственными. Об их спокойной жизни, которая приводила в ужас Алекса и нагоняла непонятную тоску на Пикса.

Но ни разу ещё Дом не говорил о них наедине с Юргеном.Ужин получился отличным. Правда отличным, несмотря на все старания Юргена. Дом почти всё сделал сам, поручая ему только мелочи, но даже те небольшие действия едва всё не испортили.Нет, Юрген однозначно не был приспособлен к работе на кухне.

Закончив ужин, Дом самостоятельно убрал со стола — уберёг посуду от участи пары тарелок, разбитых во время готовки.

Всё это время Юрген пытался понять, что же с Домом не так. Нет, он всё ещё был таким, как и всегда, но что-то неуловимое всё время проскальзывало в его взгляде. Если бы только можно было хоть раз понять, о чём он действительно думает. Что, чёрт возьми, происходит у него в голове? И ведь даже спросить было не у кого.— Я в душ, — сказал Дом, управившись с посудой, — ты идёшь?— Нет, — ответил Юрген.

— Тогда я постараюсь поскорее.

Ещё один поцелуй. Нет, у Дома точно были какие-то проблемы. Даже для него это было уже слишком. О чём он так усердно молчал? Юрген не знал даже, как заставить его рассказать ему всё. А он хотел бы знать совершенно всё: чем Дом живёт, какие у него есть проблемы и заботы, чему он по-настоящему радуется. Он так редко делился чем-то, предпочитая слушать, а не говорить, что иногда это даже пугало.

Его телефон на полке завибрировал. А потом ещё, и ещё, короткие сигналы извещали о сообщениях, которые приходили с бешеной скоростью. Юрген не выдержал и, сгорая от любопытства, подошёл к полке. Он взял телефон в руки, и как раз в этот момент пришло очередное сообщение.

"Опять бросил на ночь беременную жену с ребёнком?" — высветился текст на экране.

Вслед за ним сразу же появился другой: "Уже скучаем. Повеселись хорошенько".

Юрген уставился на смайлик в конце сообщения. Вот что происходило с Домом: они ждали второго ребёнка.

Но даже не это было главным, нет. У него есть семья, есть уже один ребёнок, так что неудивительно, что появится и второй — и только Дом мог переживать из-за этого без видимых причин.

Самого Юргена удивило другое: по сообщениям выходило, что жена не выгоняла Дома к нему в гости, а совсем наоборот. Так зачем же было врать? В чём был смысл этой маленькой, но всё-таки лжи?

Как же много он бы сейчас отдал за то, чтобы глаза Дома хоть на минуту перестали быть такими непроницаемыми.

Юрген положил телефон обратно на полку и вернулся в комнату. Он должен был хоть как-то заставить Дома поговорить с ним.

28 декабря 2010 г., МюнхенМюнхен всё ещё пах Рождеством, хотя прошло уже три дня. Подарки были вскрыты, угощение — съедено, и город погрузился в привычную предновогоднюю суету: продолжились визиты к родственникам, походы по магазинам, семейные прогулки. И туристов было непривычно много, даже для рождественских каникул. Проходя мимо собора, он то тут, то там слышал иностранную речь.

Сегодня впервые было страшно идти домой. Может быть, это будет последний семейный ужин. Сегодня вся жизнь могла закончиться, и как это могло не пугать?Сложно было даже переступить порог своей квартиры. Сколько времени прошло, пока он сидел на ступеньках, обхватив руками голову? Минут десять, двадцать, а может, и весь час — кто знал. Не было сил подняться.

Давно нужно было ей всё рассказать, ещё перед свадьбой, но даже самому себе было трудно признаться в этой чёртовой трусости. Жизнь без неё и без того была полна постоянного, непрекращающегося страха: вдруг его раскроют? Вдруг кто-то из старых друзей настоящего Доминика удивится такому однофамильцу? Вдруг на самом деле его давно ищут, и вот-вот найдут? Вдруг тело всё же обнаружили на дне той пропасти, и поняли, что настоящий Доминик мёртв?

Каждый звонок в дверь заставлял вздрогнуть. Из-за каждого прохожего, заглядевшегося на него дольше обычного, сердце пропускало удар. Каждое знакомство вселяло жуткий ужас. Страх перекрывал дыхание, мешал думать, сковывал движения и запирал дома. Из-за страха он упустил столько возможностей, что сейчас и не перечесть.

Но когда она протянула ему свою маленькую ручку для рукопожатия, хохоча над какой-то шуткой Ника, страха не было. Маленькая, живая, с растрёпанными от ветра светлыми волосами, со смеющимися глазами и обезоруживающей улыбкой, она была похожа на котёнка. Чёрт, а ведь он и вовсе не собирался жениться.Она и сейчас была похожа на котёнка. Она укладывала спать сына, хоть на то и не было похоже — из комнаты раздавался весёлый смех — и её, и ребёнка.Страх вернулся. Он не должен был их потерять, но и врать больше не мог. Чувство вины грызло его изнутри. Только бы она всё поняла, или хотя бы попробовала понять.

Постепенно смех прекратился, и стало совсем тихо. Стало слышно её тихие шаги.— Дом! — улыбнулась она, семеня к нему.

— Привет, котёнок.

До чего же она была красива. А уже округлившийся живот придавал её походке особое обаяние, хотя сама она считала иначе. Каким же нужно быть идиотом, чтобы уехать от такой жены в Веттерштайн?

Для этого нужно быть Домиником Палмером. Всего-то.

— Чай? — спросила она, глядя на него. — Ну да, чай. Ты быстро вернулся.

— Они справились без меня. Просто нужно было появиться, чтобы Пикс успокоился.

— Успокоился?— Куда денется.

— Смешные они у тебя.

Она относилась к его новой работе как к чему-то временному, и даже сама не представляла, насколько была права. Нет, она гордилась его успехом — и это было видно в её взгляде — но совсем не слушала такую музыку. Наверное, работай он с Ником или Себастьяном, она бы даже на концерты ходила, как однажды появилась на выступлении Боши Зана (и подтрунивала над ним ещё с неделю), но только не на "Айсбрехер".

Нужно было набраться смелости и поговорить с ней. Да будь же ты мужиком, Руперт Кеплингер!

Блядь.

Доминик. Его звали Доминик Палмер.

— Котёнок, нам нужно поговорить.

Её взгляд тут же стал встревоженным. Как же не хотелось сейчас её расстраивать, как хотелось перевести разговор, поговорить о чём-нибудь другом. Самым страшным ведь было не то, что он мог её потерять, совсем не это. Конечно, пережить это казалось невозможным, но куда больший ужас возникал при мысли, что ей будет больно от того, что её обманули. Меньше всего хотелось разочаровывать самого родного человека в его жизни.

Перед глазами возник Руперт, смеющийся своей некрасивой деревянной улыбкой, рассказывающий ей всю правду о её муже.

Нет. Ни за что. Нужно сделать это самому.

— Я не баварец, — эти слова вылетели сами собой, и дальше потекли независимо от его желания. — И я ненавижу пиво. Я вырос в Австрии, и зовут меня по-другому. И Домиником я стал только восемь лет назад. И сейчас я объясню тебе, почему это произошло, и, пожалуйста, постарайся меня понять.

Она молчала. Не проронила ни слова, пока он говорил, и не перебила его даже жестом. Ещё никогда не приходилось говорить так много, но сейчас ничего не должно было остаться в тайне, ни одна мелочь. Видно было, как её хрупкие плечи опускались чуть ниже с каждой минутой, как будто невидимый груз оседал на них. Хотелось прекратить это, но почему-то не получалось остановиться.

Она молчала и тогда, когда у него закончились слова. Опустила голову, лишь машинально поглаживая живот, кивала в ответ каким-то своим мыслям. Она даже не плакала, хотя любая на её месте, наверное, разрыдалась бы от обиды и горечи. Но только не она.

Наконец, когда даже ему стало понятно, что нужно идти в спальню и начинать собирать вещи, она подняла голову и посмотрела на него своим обычным смешливым взглядом. В её глазах не было даже намёка на печаль или обиду, и это по-настоящему пугало.

— Ну и натворил же ты дел, — сказала она.— Да.

— Этот парень ведь не может пойти в полицию? Ты ведь не убил его.

— Он не пойдёт. Он хочет чего-то другого.

— А представь, пришёл бы он сейчас, и заявил: а меня убили восемь лет назад, — произнесла она вдруг заговорщическим тоном, наклонясь к нему так близко, как могла, — вот бы его на смех подняли.

Как она могла сейчас шутить? Почему она до сих пор не разбила что-нибудь о его голову, не закричала... не сделала хоть что-нибудь, чтобы показать, как ей больно? Её улыбка, тёплая, как обычно, сейчас обескураживала.

— Котёнок...— Всё в порядке. Спасибо, что рассказал.

— Я должен был сделать это раньше.

— Я всё равно вышла бы за тебя замуж.

— Почему?Да что же с ней происходило-то? Не было у него большого опыта в длительных отношениях, и как же иногда сложно было понять женщин. У них с женой, правда, никогда не было проблем с взаимопониманием, но сейчас... Сейчас она вела себя очень странно.

— Потому что я люблю тебя. А у тебя чай остыл.

Она поднялась, забрала чашку и ушла. Нельзя было позволять ей этого делать — ей ведь не так уж легко сейчас ходить, — но не получалось даже встать. Только сейчас его придавило осознанием того, насколько же ему повезло встретить свою жену. Другая женщина ушла бы. Или выгнала его.

— Так как тебя звали раньше? — раздался её голос над ухом.

— Руперт Кеплингер.Она села рядом и провела ладонью по его волосам, приглаживая их.

— Как мышонка. Ну нет, мой муж не мышонок. Его зовут Доминик Палмер.Держаться уже не получалось. Он обнял её, прижал к себе и замер, коснувшись лбом её макушки. Она была его самым родным человеком, единственным во всём мире. И она его поняла и, кажется, приняла со всем его дурацким прошлым.Теперь-то он её не подведёт. Нет у него на это права. Теперь-то всё будет по-другому.