III. (1/1)

Однажды попав на войну, Пауль Керн никогда больше не спал.Вся его рота была жестоко убита, большинство смертей своих товарищей он видел собственными глазами, а сам он выжил одним лишь чудом. И оставшись наедине вместе с этим чудом, он перестал спать. Он не спал сорок лет и никогда не чувствовал усталости вплоть до самой смерти. Доктор Фрей изучил его вдоль и поперёк, но так и не нашёл то седативное средство, которое смогло бы заставить его уснуть, однако Керн и не жаловался на бессонницу и не сходил с ума.Большую часть своего времени, которым он распоряжался куда более властно, чем любой другой на Земле человек, он посвятил тому, что делал этот мир лучше, после окончания войны ликвидируя её жуткие последствия. Человек спит треть своей жизни, примерно 25 лет, но Керн смог потратить эти годы на пользу другим людям. Заснул он лишь в гробу.Об этом герое не рассказывают в школах. Во всяком случае, в нашей школе учитель не произнёс ни слова, и в тех учебниках по истории, что я видел, на страницах, отведённых под Вторую мировую, не было ничего о Пауле Керне. Возможно, его имя широко известно только у него на родине, в Венгрии. И среди сомнологов, безусловно.Но его имя и его сорок бессонных лет не выходят у меня из головы. Я регулярно рассказываю сам себе о Пауле Керне, когда глаза начинают слипаться и угрожать кому-нибудь новой опасностью.― Я вижу кое-что на букву ?о?.В этом автобусе не так-то много вещей на букву ?о?, но если забыть о буквах, внимательный взгляд мог бы выцепить множество предметов. В основном всё то, что необходимо людям для дальних поездок. Полный спектр сумок всех размеров, разрешенных для перевоза в салоне, вот только кто видит, что именно нужно человеку для того, чтобы отправиться в другой город? Судя по возмущённому тявканью и фырканью спереди, кто-то не может расстаться и со своей собачкой, покидая пропитавшийся цивилизацией мегаполис. Если посмотреть на соседей справа, то можно увидеть, что один из них предпочёл не оставлять дома свой лэптоп и не подвергать зависимость от превосходства техники в своей жизни испытаниям ― наверняка он здесь не единственный такой. При Коди же нет никаких сумок, весь его междугородний багаж превосходно помещался в его многочисленных карманах, а то, что осталось дома, было лишним для человека, который стремительно бежит. И его многочисленные таблетки, часть коих в нужной дозировке заставляла спать так крепко, чтобы не видеть сны, и была добыта не совсем честно и законно, кажутся ему грузом тяжелее любой сумки.― Очки?― Нет.Очки действительно выглядываютиз кармана Коди, а ещё виднеются на голове соседки спереди. Зрение подводило ещё с детства. Только во сне он видел всё до страшного идеально.― Остров?― К сожалению, ещё нет.У Кэссиди по части багажа так не получалось. Она, конечно, не знала о том, кто и куда (а главное, зачем) бежит, но, даже предчувствуя скоротечную поездку, без сомнения, не смогла не запастись вещами на все случаи жизни, которые немыслимым волшебством поместились в её аккуратный рюкзак. Их междугороднее телефонное общение с энтомологом Морганом смешило членов её семьи, которым казалась ребячеством такая странная дружба, вынуждало её часто уходить из дома и подолгу гулять, рассматривая прежде неизвестные уголки родных улиц, пока голос Коди в трубке рассуждал о том, как было бы неплохо уехать куда глаза глядят, а ещё лучше туда, куда глаза ещё ни разу не глядели. Но вчера, когда она набрала его номер на пороге своего дома и вместо привычных гудков услышала, что трубку сразу сняли, а вместо привычных слов ― неестественно тяжёлую тишину, она внезапно для самой себя вернулась домой и начала собирать рюкзак, а затем поставила его перед фактом: они встречаются в Нью-Йорке, а дальше... дальше ― куда ещё не глядели глаза.― Сдаюсь, ― разводит руками Коди. ― Мне кажется, с моим словарным запасом что-то не так, я не очень много слов знаю на ?о?.― Это слово ты знаешь лучше нас всех, ― увереннозаявляет Кэссиди.Чтобы Коди посмотрел на тебя прямым взглядом, нужно удивить его, и это ей удаётся, но когда он смотрит на неё, Кэссиди отворачивается к окошку, подносит к нему свою руку и мягко касается пальцами серо-коричнево-синего пейзажа, мимо которого они проносятся. Стекло ловит оттеночные рефлексы, но почти не искажает цвета их поездки, разве что делает их чуточку блеклыми, как это и положено стеклу любого старого автобуса. По отдельности им двоим, наверное, никогда бы не пришло в голову ехать ближе к воде в такое холодное время не по работе, искать границы между океаном и сушей и отдавать своё здоровье в распоряжение ледяным порывам ветра. ― Это отражение, ― отдаёт ему разгадку Кэссиди. ― Я вижу здесь твоё и моё отражение.И Коди понимает, что её рука гладит вовсе не пейзаж за окном, пусть он и сулит им обоим отдых от всего на свете.― Совсем не честно это загадывать, потому что его не вижу я.Они оба не играли в словесные развлечения вроде ?Я вижу кое-что...? с тех времён, как начали считать себя взрослыми, но он искренне хмурился и расстраивался от того, что проигрывал ей со счётом 5:4. Отвернувшись от окна, она едва удержалась от смеха, который разбирал её изнутри при виде его детского недовольства, пытавшегося скрыться за чем-то похожим на безразличие. Безуспешно, конечно.― А честно было загадывать кое-что на букву ?м? и заявить, что это мои мысли?― Я не виноват, что я их вижу.― Никто не видит чужие мысли.― За исключением одного случая.Из её приоткрытого рюкзака он вытащил её блокнот, распухший от несметного количества рисунков и записей, а так же самых загадочных вложений. Несколько раз за время их знакомства Коди пытался прочесть написанное, и несмотря на разборчивость почерка, не до конца понимал, о чём шла речь. Нет, Кэссиди не писала на незнакомом ему языке, хоть и была полиглотом, дело в том, что писала она не предложения, а отдельные слова, которые вели понятный лишь ей рассказ. Постепенно узнавая её, он начал замечать между этими словами красную нить, связываю их в настоящее повествование. И каждый раз, когда в обычный день он сталкивался с её словами, не мог не вспоминать о её блокноте.Это был ни в коем случае не личный дневник. Это была самая настоящая иллюстрированная биография одной не самой обычной жизни. Если долго смотреть на её рисунки, можно отчётливо увидеть, что они двигаются.― Когда я загадывал своё слово на букву ?м?, твой блокнот был широко раскрыт, увидеть твои мысли мне не составляло труда. Если бы я загадал букву из твоих записей, было бы совсем не то, согласись.Блокнот ответил за свою владелицу и выплюнул Коди на колени билет на самолёт. Это был идеально сохранённый билет в Мемфис, где в его снах впервые появился кит. Кэссиди хотела пронаблюдать за реакцией на его лице, но он постарался вернуть себе невозмутимость последних своих часов и вместе с тем отправить блокнот и билет туда, где они и были.― Но когда я отгадывала, его в руках у меня уже не было, поэтому всё честно. Будешь отгадывать дальше или сдашься на пяти проигрышах?Львиную долю их пути Коди размышлял о грузе каждого из них, рассуждал, без чего в поездке не могут обойтись люди, рассматривал чужие сумки, но сейчас внезапно понял, что ему интереснее всего только один рюкзак ― без чего не может прожить далеко от дома Кэссиди, смутно догадывающаяся о том, что любая продолжительная поездка с ним может быть последним событием в её жизни, если он позволит себе уснуть. Тени под его глазами ― как крылья его любимых маленьких тёмных бабочек ― были с ним всегда, были заложены в нём до того, как он их осмыслил.― Вот ещё. Играем до десяти, и я уверен, ты ещё сдашься.Не успеют они доиграть и выяснить, кто же сегодня победитель, как автобус остановится и водитель объявит им и другим упорным пассажирам, не покинувшим транспорт, о том, что дальше он не поедет. Потом Коди и Кэссиди сделают самую большую пешую прогулку за последние годы их жизней и оба снова загадают одновременно одно и то же слово на букву ?о? ― океан, потому что явственно ощутят, что он ждал их, когда сядут на пикник прямо перед его волнами. Кэссиди будет скрываться за шуршанием блокнотных страниц, пока он будет гадать на волнах ответы на свои вопросы ?да? или ?нет? в зависимости от того, чётным или нечётным будет их число. Она не будет звонить домой, чтобы не слушать, как рассуждает семейство Моррисов о том, что им надоели её простуды от холодных экспедиций кетологов, и о том, куда правильно ездить с энтомологом, одержимым бабочками, а ещё хуже ― монолог об уходящих годах и впустую тратящемся времени без замужества. Она не будет разрешать ему слушать или смотреть новости, рассказывающие о том, что неподалёку ночью грянуло цунами из-за того, что он всё-таки увидел во сне огромную волну, состоящую из тех, какими встретил их океан.Но на вторую ночь выходных она проснётся от того, что ей покажется, будто его голос прямо в ухо говорит ей: ?Я вижу кое-что на букву ?с?. Она сядет на кровати, осмотрится, но никого поблизости не увидев, спросит неожиданно для самой себя: ?Смерть??. И сможет различить ответ: ?Счастье. Спокойствие?.А когда она выйдет на улицу, то увидит силуэт Коди, без оглядки уходящий в волны.Но чтобы потерять способность спать, Паулю Керну пришлось заплатить всей своей нервной системой. Только пуля, выпущенная ему в висок, от голода сожравшая приличную часть лобной доли его мозга, лишила его сна до конца жизни.