Та самая встреча (1/1)
Бумажка с адресом лежит в сумке. Впрочем, я его выучила наизусть, нет нужды нести бумажку.Дом Мануэлы находится не в центре и не в пригороде. Простой стандартный дом, и она живет на втором этаже. Уже на подходе я вижу худую фигурку в окне. Сердце заходится, будто я выпила литр кофе на голодный желудок.Я не пила кофе уже года три. Теперь это неслыханная роскошь, которую не может себе позволить бедная учительница фройляйн фон Бернбург.Я поднимаюсь по темной лестнице. В доме на удивление чисто, хоть и видно, что квартиранты здесь небогатые. Потом выяснится, что дом принадлежит Мануэле, но это будет позже.Дверь открывается.—?Добрый день, фройляйн фон Бернбург,?— тихо произносит девушка. Сегодня она в домашнем платье, явно пережившем войну.—?Здравствуй.Дверь захлопывается за моей спиной. Я стою в растерянности. Зачем я здесь, чего жду?Майнхардис порывисто бросается мне на шею, и я обнимаю ее. Впервые без свидетелей. Это может длиться сколько угодно, мы просто замираем друг возле друга. Впервые я понимаю, что все время подспудно думала о ней: жива? здорова?Все хорошо.Она перестает дышать мне в шею (а жаль), и мы смотрим друг другу в глаза. Никакая поэзия, которую я в числе прочего преподавала, не сравнится с этим взглядом. Мы прошли через все, мы выжили в войне, мы не умираем от голода, мы нашли друг друга, наконец.—?Все хорошо, Мануэла.—?Проходите, пожалуйста,?— неожиданно вспоминает она о приличиях. —?Давайте я повешу ваше пальто.—?Благодарю.Мы оказываемся в комнате. Убранство небогатое, но все очень чисто и аккуратно, почти как в интернате. Я сажусь на то, что должно называться постелью, но это узкая твердая койка. В военном госпитале, где я отработала поваром четыре месяца перед самым концом войны, были такие же.Майнхардис садится рядом и складывает руки, как в учебнике хороших манер. Она замечает, что я заметила это, и улыбается, потупив глаза.—?Рассказывай,?— прошу я и беру ее за руку. Она вздрагивает и пускается в воспоминания. Уместить девять лет в один рассказ?— задача не из простых. Но мне очень приятно держать ее руку в своей, так что пусть истории длятся долго.Она закончила интернат как раз перед началом войны. Ее сразу определили медсестрой на фронт, она была дважды легко ранена (один раз обрушилось здание госпиталя, второй?— осколок чего-то прилетел в левый бок, оставив шрам). За год до окончания войны перевели стенографисткой в штаб, где было намного безопаснее. А теперь, когда она вернулась в Потсдам, выяснилось, что тетя умерла как раз тогда, когда Мануэлу перевели в штаб. Дом стал хорошим подспорьем, но Майнхардис твердо решила работать.—?А расскажите вы про себя… —?просит она.Тут все проще и не так трагично. Интернат, затем поварская работа в госпитале, снова интернат, теперь уже родной Потсдамский, потому что Вольфсбургский закрыт, а в Потсдаме полностью обновлен состав преподавателей, и никто не помнит той истории.И мы замолкаем после моей краткой истории, так и не разжимая рук. Не отводя глаз друг от друга.—?Фройляйн фон Бернбург… позвольте сказать… я все еще люблю вас. И постоянно вспоминаю нашу репетицию…—?Да, такое не забывается,?— улыбаюсь я. —?Я не могла без смеха смотреть на то, что ты все время смотрела в потолок и монотонно бубнила свои реплики. Но у нас в результате получился очень неплохой Ромео, куда лучше, чем был изначально.—?Я так боялась, что с вами что-нибудь случится…—?Не случилось, как видишь. Зато ты натерпелась на всю жизнь вперед.Я провожу пальцами по ее щеке. Это неосознанно, это просто приятно, это жест поддержки. А она целует мою руку, как тогда, ночью, в еле освещенной комнате.В этот раз я не прошу прекратить.Она сама прекращает и робко смотрит на меня. Я жестом приглашаю сесть ко мне на колени, и она с готовностью повинуется. Мануэла обвивает мои плечи и невероятно заботливо, ласково, нежно и неторопливо целует мои губы, каждую по отдельности. В этот раз не будет никакого звонка и толпы ошарашенных девчонок. В этот раз я не отстраню ее.Ее талия такая тонкая, что мои большие руки почти смыкаются на ней.—?Вы живы, вы не ранены… —?шепчет она в кратких перерывах между поцелуями. Водит носом по моему носу, по шее, целует щеки и виски.Она опять ведущая.Она жива, она здорова. Только я не могу сказать этого вслух, потому что она весьма настойчива.—?Мануэла…—?Да?—?Ты не сердишься, что я тогда уехала?—?Я не способна на вас сердиться.—?Если это причинило тебе боль, то я этого не хотела. Прости.—?Это вы меня простите, что все вот так получилось.—?Хорошо, будем считать, договорились,?— улыбаюсь я и отпускаю талию Майнхардис. Она легко соскакивает с моих колен.—?Совсем забыла… Чай будете?—?Спасибо, но нет, не люблю. Я пришла поговорить с тобой, а не объедать тебя.—?Господи, да что такое вы говорите! —?Мануэла растерянно всплескивает руками. Я поднимаюсь и оказываюсь чуть выше нее. Мы стоим как тогда на репетиции, ближе не бывает.—?Как долго вы можете пробыть у меня?—?До вечера. К девяти часам мне нужно быть в интернате.—?Как всегда. Воскресенье, красивое платье, интернат. Но вы же позволите угостить вас обедом?—?Если настаиваешь.—?Настаиваю.—?Договорились. А пока позволь мне возместить все эти годы.На этот раз я касаюсь ее губ, и Мануэла буквально повисает на моей шее. Я бережно укладываю ее на постель и сама ложусь рядом. Майнхардис тяжело дышит, зрачки у нее огромные.—?Можно расстегнуть твое платье?—?Вам можно все.Скоро мы оказываемся полностью раздетыми.