5 (1/1)

—?Имей в виду, если он впадет в кому?— колоть антидот бессмысленно. Так что постарайся сделать это пораньше.—?Жалеешь его? —?любопытный взгляд Мовца царапнул Лену,?— Зря-зря. Он бы тебя жалеть не стал, живо бы в печку отправил.Лена скривилась.—?Просто мне никогда еще не приходилось убивать людей. Даже косвенно.—?Да кто ж его убивать собирается, Ленк, ну че ты? Все путем будет, не нервничай!Лена нахмурилась. В последнее время Мовец слишком много где засветился, рано или поздно на него бы пало подозрение. Масленникову пришло время пропасть без вести, раствориться в подземных коридорах или в развалинах Пустоши. Идея потащить за собой в подполье клерика была совершенно в его духе, Вова любил провокации и странные выходки.—?Почему нельзя просто вколоть ему антидот, пока он будет спать?—?Ничего ты не понимаешь, Лено-о-ок,?— дурашливо пропел Мовец,?— Я хочу проверить одну свою теорию. Убивать за идею?— это он умеет. Они все умеют. А готов ли он умереть за идею? А если узнает, что идея не так хороша, как ему кажется? А? А?Севастьянова пожала плечами. В общем-то ей вся эта ситуация только на руку: теперь не придется сбегать от репродуктивной программы, можно дальше работать в лаборатории. Разработать антидот для нового компонента прозиума оказалось легче, чем казалось. Правда, после пропажи клерика ей обеспечено пристальное внимание Тетраграмматона, но она позаботилась, чтобы против нее не было никаких улик. Вроде и беспокоиться не о чем, но что-то все равно грызет.Лена бы обязательно заставила Мовца обещать, что он сделает все, чтобы клерик остался в живых. Если бы, конечно, у нее была хоть какая-то надежда на то, что он сдержит слово. Поэтому оставалось только передать ему коробку с ампулой с коротким ?смотри, не разбей?, развернуться и уйти.***На доме напротив?— коричневый прямоугольник краски в тон стены. Такой же прямоугольник, только серый, красовался на заборе из металлического профлиста. По дороге до метро Лена насчитала не менее семи таких фигур. Краску подбирали под цвет поверхности, чтобы не портить вид, но, тем не менее, прямоугольники и квадраты отчетливо выделялись и лезли в глаза. Даня Антонов когда-нибудь обязательно доиграется, подумала Лена.Даня был самым юным членом Сопротивления?— даже школу еще не окончил. Но воевал уже вполне яростно. Правда, пока исключительно с коммунальными службами. Его подпольная деятельность сводилась к малеванию революционных лозунгов. ?Долой Отца?, ?Вступай в Сопротивление?, ?Эмоции не преступление?. Удивительно, что школьник-вандал в самодельной балаклаве все еще не попался. Вычислить час, когда большинство граждан крепко спит, а уборщики еще не вышли на смену, не так уж и сложно. Сложно правильно выбрать место для художеств и действовать достаточно быстро, чтобы не напороться на патрульных. Пока Дане это удавалось: он хорошо знал, где расположены камеры у домов, а в центр, где они на каждом углу, вообще не совался.Лена с интересом осматривала последствия ночной вылазки. Здесь Даня влез на козырек подъезда по водосточной трубе и быстро исчеркал стену из баллончика, там написал пару слов прямо на асфальте. Коммунальщики обычно успевали уничтожить послания Дани, но тот не сдавался. Стены и заборы все чаще пестрели заплатками из краски.Сам Антонов при любом удобном случае взахлеб рассказывал о своих подвигах?— о том, как чуть не попался полиции или забрался на дерево, чтобы написать лозунг аж на пятом этаже. Забэ, узнав о его похождениях, пытался внушить, что рано или поздно его поймают, но Даня не унимался. В итоге Антон махнул на него рукой (ну хочет пацан помереть, так кто ж его остановит). Даню не особо беспокоил даже тот факт, что все его старания бессмысленны?— все равно воззвания никто не увидит. Разве что те самые работники с банкой краски в одной руке и кистью в другой. Но почему-то очереди из дворников, желающих вступить в Сопротивление, все равно не наблюдалось. Интересно, он вообще был в курсе, что теперь прозиум мешают с опасной дрянью, и даже если кто-то и вдохновится его лозунгами, то все равно не сможет перейти на сторону Сопротивления? Хотя кто знает, может, рассчитывал на тех, кто перестал колоться уже давно, еще до доработки прозиума.Внезапно Лену осенило. Даня не просто малолетний дурачок, хотя эти выходки действительно глупые и опасные. Но свой смысл в них есть. Почувствовать себя живым. Когда лица с кирпичным выражением образуют вокруг тебя глухую стену без единого просвета, неудивительно, что хочется на этой стене написать что-то хулиганское. Родители. Учителя. Одноклассники. Соседи. Люди на улице. Заводные игрушки в руках Тетраграмматона. И Даня, который вроде бы и в Сопротивлении, а вроде и помочь никак не может. Не потому что ни на что не годится, просто пока еще слишком мал. Жаль только, что эта игра могла закончиться раньше, чем Даня подрастет.У метро обнаружилась надпись, до которой городские службы не успели добраться. ?Смерть клерикам!?. Лене вдруг стало неуютно. Она посмотрела на часы: половина восьмого. Резепов, должно быть, уже выехал в Пустошь. Подменить одну ампулу прозиума на ампулу со снотворным, пока он был в душе?— легче легкого, как сказал бы Забэ, даже самая тупая баба справится. Лена зашагала вниз по широкой лестнице, вливаясь в толпу. В вагоне она сидела очень прямо, почти не опираясь на спинку сиденья. Отражение в стекле напротив было спокойным и сосредоточенным, как и всегда. Лена снова бросила взгляд на часы. Восемь ровно. Группа захвата начала обыск помещения.Восемь двадцать. Лена коснулась сканирующего устройства картой-пропуском, толкнула турникет. Привычная рабочая рутина окутала уже с порога: переодеться в лабораторный халат, надеть очки и маску. Последнее сегодня было особенно кстати: можно было не особо напрягаться и не следить за тем, чтобы на лице ненароком не отразились эмоции.Разгар рабочего дня. На столе перед Леной лежали прозрачные чашки Петри, залитые желтоватым агаром, в руке механический дозатор. Теперь нужно заселить питательную среду колонией бактерий, а потом накрыть плоскими бумажными дисками, пропитанными новым антибиотиком. Лена работала, то и дело бросая взгляд на настенные часы: Мовец будет изо всех сил тянуть время, чтобы клерику пришлось сделать очередной укол именно в фургоне, по дороге из Пустоши в город. Если у Вовы ничего не получится, то… Лена проморгалась, будто пытаясь отогнать тяжелые мысли движениями век.Клерика хватятся не сразу. Сначала будут думать, что машина просто задержалась в пути, потом начнут сверять время и выяснят, что фургон утилизатора въехал в город, но ни на технической станции, ни в гараже не объявился. Брошенный фургон найдут в центре города: ни клерика, ни утилизатора, ни водителя. Шестеренки Тетраграмматона завертятся, хватаясь друг за друга зубцами, чтобы определить причину сбоя в отлаженном механизме.Лена расставила чашки на подсвеченной полке термостата, задала температуру и время. Если завтра утром вокруг дисков с антибиотиком образуются чистые прозрачные круги, значит, бактерия чувствительна к новому антибиотику. В одном из своих многочисленных трудов Вождь сравнивал Сопротивление с микробом, а Тетраграмматон?— с антибиотиком. Видимо, Вождь?— стопроцентный гуманитарий, ведь ему не пришло в голову, что за этим броским сравнением прячется крамола: к любому антибиотику микрооргранизмы рано или поздно вырабатывают резистентность. Иначе сейчас Лена бы не испытывала новое поколение антибиотиков. Так что сколько ни закручивай гайки, сколько не муштруй людей?— все равно инакомыслие пробьет себе дорогу. Лена даже улыбнулась этой мысли, одними уголками губ под маской.Она успела закончить основную работу и уже села за компьютер?— заполнять отчеты, когда дверь распахнулась и за спиной послышались тяжелые шаги. Лена замерла и медленно убрала руки с клавиатуры. Они стояли за спиной, вплотную. Даже не оборачиваясь, Лена знала, что их трое: два штурмовика и клерик, все в черном, черные тени на фоне белизны комнаты.—?Елена Севастьянова? Вам предписано проследовать в Тетраграмматон для допроса.***—?Если нам станет известно о вашем соучастии, вы будете наказаны по всей строгости закона.Клерик Потапкин деловито листал папку с ее личным делом. Выглядел он болезненно, даже волосы, и те были какие-то безжизненные, будто клочьями наклеенные на череп. Настолько редкая шевелюра, что Потапкин не зачесывал волосы назад, как это принято среди клериков. И в боевых операциях он явно участия не принимает, подумала Лена, уж больно тщедушный. Видимо, его дело?— допрашивать и раскалывать таких, как она.—?Итак, вы утверждаете, что не знаете, что случилось с Грамматон-клериком Резеповым?—?Нет, не знаю.Голос спокойный и равнодушный, придраться не к чему. Лена сидит прямо, расправив плечи, с бесстрастным лицом. Комната без окон, с низким потолком и голыми стенами, неуютно бьющий в глаза свет. Но порядочный либрианец даже не заметит разницы между самой комфортной гостиной и этой допросной, ему будет безразлично.—?Как супруга пропавшего клерика, вы должны были знать его лучше других. А значит, вы не проявили должной бдительности. Вы знаете, какое наказание положено за недоносительство?Ну нет, клерик. Слишком дешевый фокус. Попробуй что-то другое.—?Во-первых,?— размеренно начала Лена,?— почему вы считаете, что клерик Резепов перешел на сторону бунтовщиков? Насколько я знаю, его судьба неизвестна. Вы не знаете, что с ним случилось. Почему вы думаете, что он предатель? Возможно, на него напали и убили.—?Это исключено. Двое гражданских, утилизатор и водитель, никак не могли справиться с вооруженным клериком. Значит, он перешел на их сторону добровольно. Как вы могли не заметить, что живете с эмоциональным преступником?—?То же самое могу сказать и вам.—?То есть?—?Клерик большую часть дня проводил на работе. Как вы, его коллеги, могли проглядеть, что он преступник? Вы, специально обученные люди, не заметили предателя в своих рядах? Тогда какие вопросы могут быть ко мне.—?Хорошо,?— внезапно согласился Потапкин,?— эмоциональные преступники старательно маскируются. Ничего удивительного в том, что Резепов скрыл от вас свои намерения.Лена кивнула.—?Не говорил ли он вам он конфликтах с начальством?—?Ну, конфликтом это назвать трудно, но он действительно, ммм… неодобрительно высказывался о некоторых моментах. Скажем так, критически смотрел на некоторые… решения руководства. Но разве это преступление?На самом деле Саша, увлекшись, не раз вещал о том, какой вопиющий непрофессионализм демонстрируют Настин, Голиков, Саркисян и прочие высшие чины Тетраграмматона. Конечно, подавалось это как ратование за общее дело, а не как личная неприязнь. Лене вдруг стало смешно. Видимо, некоторые черты характера даже прозиум не может погасить.Потапкин не спешил, подбирался к ней то с одной, то с другой стороны, оглушая внезапными вопросами. Ее день разобрали по минутам: во сколько встала, во сколько вышла из дома, где была, с кем разговаривала. И вчерашний день. И всю неделю. Телефон отобрали еще в лаборатории, но в нем все точно было чисто. Потапкин ушел, на его место пришел другой клерик и стал спрашивать все то же самое по новому кругу. У них ничего нет, подумала Лена. Они ничего не знают. Надеются, что она устанет и проговорится. Лена прикинула: сейчас Резепов уже должен очнуться и почувствовать все прелести синдрома отмены на своей шкуре. На запястье пискнули часы, она демонстративно приложила шприц к шее и нажала на кнопку.Час шел за часом, лампа горела все так же безжалостно. В какой-то момент Лена начала механически повторять свои ?нет? и ?не знаю?. Часы на руке сигналили: шесть вечера, девять вечера, шесть утра. От усталости и напряжения отяжелела голова. А говорили, в Либрии пыток нет, подумала она, потирая глаза. Только дотерпеть, только не выдать себя, еще немного. Наконец, клерик протянул ей бумагу и ручку, требуя расписаться под показаниями.—?Если вам станет что-то известно, немедленно сообщите в Тетраграмматон. Можете идти.***Уже с порога было видно, что дома все перевернуто вверх дном. Входная дверь не закрывалась, но хоть с петель не снесли?— и на том спасибо. Лена медленно прошла на кухню, загребая ногами валяющиеся на полу вещи. Обыскивали тщательно, на совесть, все перетряхнули. Предсказуемо. И утомительно?— придется все убирать, но сейчас на это уже не осталось сил.Валясь с ног от усталости, Лена кое-как привела кухонный стол в порядок, чтобы хоть поесть чего-нибудь. Это было очень странно?— сидеть в разгромленной квартире в одиночестве. Потом долго-долго отмокала в душе. И только после этого свалилась на матрас (его вытряхнули из кровати на пол), и укрылась чем-то из разбросанной на полу одежды.Прошел день, второй. Жизнь удивительно быстро вернулась в колею. Разве только на работе сказали в лоб: ?А мы думали, вы уже не вернетесь?, да пришлось убирать квартиру. И еще фото клерика светилось на городских экранах, мимо которых Лена шагала чуть быстрее, чем следовало бы.На третий день Лена неуверенно застыла у двери второй спальни, но все же вошла. У себя и на кухне она давно убралась, а сюда просто прикрыла дверь. Видел бы клерик, помешанный на порядке, во что превратили его комнату. Странно это?— быть соучастницей, отправить его если не на верную смерть, то на серьезный риск, но чувствовать неловкость за разгромленную комнату. Лена привела в порядок постель, собрала с пола вещи. Значит, Мовец не стал ее слушать и сделал все по-своему, как он и всегда делал. ?Поставить человека перед выбором можно, но насильно выбирать за него нельзя?. Сам придумал себе игру, сам сочинил правила. Ну, так сам бы и нарушил свои же правила. В конце концов, живой клерик на стороне Сопротивления принес бы куда больше пользы.Лена сложила футболки и развесила рубашки. Нет никаких причин его жалеть. Да, он совершал ужасные вещи, даже не осознавая этого. Но она должна была это сделать. Так было надо. Антидот в любом случае пришлось бы на ком-то испытывать. А если он умрет, то просто минус один клерик, минус один бездушный фанатик Тетраграмматона. ?Если так боишься замараться, зачем вообще пришла в Сопротивление??. Всем членам подполья приходится совершать нечто подобное, рано или поздно.Как же не хватало рядом Леши Горизонта: приобнял бы, поворошил волосы, сказал, что Лена все делает правильно и нечего себя корить. Лена упрямо тряхнула головой. Это не имеет значения. Нет смысла сожалеть о сделанном. Леша?— да, Леша мог бы утешить, найти нужные слова, но… решение-то она приняла сама. Придется просто смириться и научиться с этим жить, ведь даже эмоциональные преступники не могут слепо идти на поводу у чувств.Лена оглядела комнату: порядок не такой идеальный, как прежде, но все же. Только хозяин, наверное, сюда никогда не вернется.На следующее утро был выходной. Лена пошла в магазин. Наверняка за ней тайно следили?— не свяжется ли она с клериком. Что ж, пускай следят, Лене ведь скрывать нечего. По пути домой мимолетно бросила взгляд на окна дома напротив, так, без особой надежды на условный знак. Четвертые сутки пошли, если Резепов все еще не согласился принять антидот, то, в общем-то, он обречен. Окно на лестничной клетке, второй этаж, третий. Увиденное заставило глубоко вдохнуть и остановиться, но нет, она просто поставила пакеты на землю, поудобнее перехватила ручки и зашагала дальше. На окне был отчетливо видны наклеенные крест-накрест бумажные полосы?— условный знак от Мовца. Значит?— да, значит — все получилось, все не зря. Клерик жив.