4 (1/1)

Двери в квартирах Либрии хлипкие, почти картонные. Честному гражданину нечего прятать. Но за этой дверью обитал явно не законопослушный либрианец. Клерик дал отмашку спецназу, и те вышибли дверь буквально за пару секунд.Инструкции все еще требовали проводить задержания целой толпой?— оперативная группа и клерик, который один стоил десятка солдат. Сопротивление ослабело, но лишний раз рисковать не стоило. Подпольщиков стало меньше, и от осознания собственной обреченности они отчаялись и могли создать проблемы.Первыми в квартиру вломились двое спецназовцев с автоматами, вслед за ними переступил через порог и клерик. Похоже, что в этот раз предосторожности были излишними. В прихожей затравленно жалась к стене безоружная девушка. Быстро обшарив квартиру, бойцы сообщили, что в квартире больше никого нет.Девушка была не похожа на обычную либрианку. Распущенные волосы, вызывающее приталенное платье с пышной юбкой.—?Аделина Сотникова, вы арестованы за совершение эмоционального преступления,?— шагнул вперед клерик.Девушка метнулась было в комнату, но клерик удержал ее, схватив за плечо. Аккуратно завел руку за спину и развернул ее лицом к зеркалу в прихожей (в голове маякнуло: ?Зеркало в декоративной раме! Запрещенный предмет, подлежит уничтожению!?). Слегка подтолкнул вперед, словно предлагая ей полюбоваться на свое отражение.—?Взгляните на себя! Что это за вид? Это недопустимо!Отражение в зеркале было совсем близко: ее лицо было будто разрисовано. Клерик особо не вникал в нелепые обычаи Старого Мира, но смутно припоминал, что раньше женщины действительно так раскрашивали лица. Зачем они это делали, клерик вспомнил не сразу. Густо подведенные глаза, очень темные брови и ресницы, броский румянец и яркие, будто перепачканные кровью, губы. Кожа переливалась чем-то мерцающим и блескучим. Сотникова дернулась, пытаясь вырвать руку, и мягкий локон мазнул клерика по щеке. От нее пахло чем-то сладковатым и душным.Кричащие цвета, необычная одежда и запах?— все это, видимо, должно было делать девушку более привлекательной. У клерика все это вызвало легкий дискомфорт?— как от резкого звука или слишком яркого света. Ну и для чего она это все рисовала, сидя одна дома? В чем смысл? Определенно, эмоциональными преступниками становятся не самые интеллектуальные люди. Резепов отпустил девушку и отошел в сторону: у двери двое бойцов, никуда она не денется. Остальные тем временем деловито обыскивали квартиру.На полу выросла куча из запрещенных предметов: книги, побрякушки, игрушки и еще какая-то неведомая ерунда. Абсолютно бесполезные и даже опасные вещи, отвлекающие людей от истинных целей, от служения Либрии. Сотникова молча смотрела на свои жалкие сокровища. Преступницу вывели из квартиры и усадили в полицейскую машину. Да уж, сопротивление действительно обречено, если оно берет в свои ряды таких размалеванных кукол.На следующий день он пришел на допрос. Особой надежды расколоть ее не было?— эмоциональные преступники знают, что в любом случае будут казнены. Поэтому на допросах либо молчат, либо дерзят и бросаются громкими фразами. А пытки в Тетраграмматоне не применяются. И тем не менее, допрос не был пустой формальностью, иногда из преступников все же удавалось выудить какую-то информацию.Умытое лицо Сотниковой выглядело бледным: под глазами синева, губы едва розовеют. После стандартных вопросов Резепов решил сменить тактику и попытался призвать преступницу к сознательности:—?Послушайте… Аделина. Вы осознаете, что поддерживаете бандитов, мечтающих разрушить нашу страну? Хорошо, допустим, вы не любите правящий строй. Но осознаете ли вы, сколько людей погибнет, если Сопротивление придет к власти? Вы хотите, чтобы ни в чем не повинные люди снова гибли, как в Старом Мире?Сотникова медленно покачала головой.—?Тогда зачем это все? Зачем вы цепляетесь за этот никчемный мусор?— книжки, музыку, картины? Все эти вещи пробуждают в людях эмоции. Расскажите мне, откуда они у вас, и…—?И меня не сожгут? —?саркастически улыбнулась девушка. —?Я думала, клерики не лгут.—?Не лгут. Вы будете кремированы. Но перед смертью вы можете совершить нечто полезное. Если вы выдадите ваших сообщников…—?Нет.—?Изъятые у вас вещи будут тщательно изучены. Мы обязательно найдем тех, кто вам их передал.Сотникова промолчала.Клерик задумчиво постучал по столу пальцами. Он повидал многих преступников. Мужчин, женщин, молодых, старых. Играющих в молчанку и истерически рыдающих. Одни умоляли о спасении, другие пытались напасть на него в последней бесполезной попытке мести. Чем больше он их видел, тем больше убеждался в том, каким слабым и уязвимым делают человека эмоции. Снова и снова осознавал, что он?— на правильной стороне.—?Допрос окончен.***Языки пламени пробежались по нарисованным волнам. Секунду-другую холст истекал потеками расплавленной краски, потом ярко вспыхнул. Любопытно: огонь уничтожает воду, пусть и на картине. За сплошной стеной огня в последний раз мелькнуло обугленное полотно с морем: огромные волны, готовые поглотить корабль, черные тучи с молниями. Наверное, море это довольно опасно, рассеянно подумал клерик. Впрочем, моря Резепов никогда не видел. Названия картины тоже не знал, да и не его это работа?— в картинах разбираться.Группа захвата уже уехала: повстанцев в здании не было, тайный склад с запрещенными предметами никто не защищал.Еще недавно в Пустошь выезжали целой кавалькадой машин: полиция, группа захвата, фургоны группы досмотра?— не меньше десяти автомобилей. Тогда у него был напарник, а в группе досмотра минимум пять человек. Потом Орлова перевели на бумажную работу: из-за рассеянности он ухитрился провалить несколько заданий, начальство не оценило. Нового напарника Резепову не дали: вылазки в Пустошь становились все реже. Пару раз брал на задания стажеров из академии: зеленые юнцы заглядывали в рот наставнику и ловили каждое слово, хотя уже тогда было понятно?— работы клерика им в будущем не видать. Будут либо полицейскими, либо еще кем-то. Горстка преступников уже не в состоянии сопротивляться Тетраграмматону, их уничтожение?— всего лишь вопрос времени. Да, еще остаются эмоциональные преступники и запрещенные предметы, но и их с каждым годом все меньше. Это значит, что в ближайшем будущем подразделения клериков будут расформированы.Погони, перестрелки, засады?— все это потихоньку уходит в прошлое, и очень скоро ему самому придется выбрать новое занятие во благо Либрии. Не то чтобы он сожалел или беспокоился, эти эмоции недопустимы для клерика. Просто все его способности и умения были заточены под эту работу, и он не имел понятия, чем будет заниматься, когда она будет доведена до конца. Возможно, Вождь объявит о застройке Пустоши, и Резепов найдет там новую профессию. Или же станет преподавателем. И самое главное?— сможет уделять больше времени семье, воспитывать новое поколение, верное идеалам Либрии.—?…Уничтожено семнадцать картин, пятьдесят четыре книги, восемь дисков с музыкальным содержанием…Клерик равнодушно слушал доклад Масленникова. Резепов понятия не имел, как этот человек вообще получил работу утилизатора. В какой-то момент клерик стал всерьез подозревать, что у Масленникова легкая умственная отсталость. Писал рапорты, жаловался в Департамент утилизации. Начальство отнеслось прохладно к его инициативе и в очередной раз отчитало Резепова за излишнюю дотошность. ?Не знай я, что Резепов регулярно принимает прозиум, я бы сказал, что он постоянно раздражается по пустякам?, заявил как-то Голиков, заместитель главы Тетраграмматона. В общем, никто, кроме клерика, ничего особенного в поведении утилизатора не видел, подумаешь, мелкие огрехи. Ну как мелкие?— один раз чуть не подпалил огнеметом служебную машину, работал небрежно и медлительно. На жалобу Резепова пришла отписка, мол, ничего не сжег, значит, проведем беседу о технике безопасности. Масленникову объявляли очередной выговор и отправляли работать дальше. Он бы лично ему доверил бы разве что улицы мести, и то?— те, что подальше центра города. Впрочем, в будущем его примерно это и ждет?— образования-то никакого. Резепов был уверен: когда Департамент утилизации начнет сокращать штат, Масленникова первым отправится в уборщики или сортировщики мусора. На большее он явно не был способен.Сегодня Масленников не косячил, разве что работал еще медленнее, чем обычно. Когда клерик, не выдержав, сделал ему замечание, он только неуклюже кивнул головой, упакованной в защитный костюм, и невнятно промычал что-то. Резепов еще больше утвердился в своих предположениях об умственной неполноценности Масленникова.Костер из картин и книг почти догорел, Масленников уже стащил с головы респиратор и капюшон белого защитного костюма. Вытер вспотевшее лицо, затем отсоединил шланг огнемета и потащил в фургон бак с горючим. В этот раз придется ехать с ним обратно, и клерик очень надеялся, что тот по пути не взорвет машину.К счастью, за рулем был не Масленников, а штатный водитель, иначе всю дорогу пришлось бы напряженно ждать, когда же машина врежется в обгоревшее дерево или полуразрушенное здание. Резепов уселся в салоне фургона, почти тут же на руке запищали часы. Машинально уколовишись, клерик откинулся на сиденье и прикрыл глаза. И даже не успел понять, что навалившаяся вдруг сонливость была очень странной.***Открыв глаза, Резепов обнаружил себя в тесной пыльной комнатенке. Клерик попытался встать, но резкое головокружение заставило его сесть обратно на пол. Хотелось собраться с мыслями, но каждая деталь окружающей обстановки вызывала все усиливающийся дискомфорт, не давая сосредоточиться. Лампочка под потолком неприятно резала глаза, ладони перепачкала грязь с пола и стен, спертый сухой воздух липнул к небу.Через некоторое время он немного пришел в себя. Итак, он заперт неизвестно где, телефон и пистолет у него отобрали. По-видимому, за дверью заметили, что он очнулся:—?Эй, клерик! Ты там живой? Советую слушать меня внимательно, потому что очень скоро ты будешь не в состоянии меня слушать.Резепов не сразу узнал голос горе-утилизатора.—?Вот как ты думаешь, почему Сопротивление почти сдохло? Небось думаешь, что это все благодаря тебе и таким как ты, да? Клерики думают, что это они стали лучше зачищать город. Департамент пропаганды думает, что это они стали лучше промывать людям мозги. Самый вшивый патрульный?— и тот думает, что это он такой молодец. Но на самом деле?— на самом деле вашей заслуги тут нет.Дверь приглушала голос Масленникова, но издевательские нотки слышались совершенно отчетливо. Звучал он куда бодрее, чем обычно, даже слова в предложения без усилий складывал. И совсем не был похож на умственно отсталого.—?Идея?— гениальная. Как сделать так, чтобы Сопротивление ослабело? Перекрыть поток новых людей, чтобы никто не мог к ним перейти. Чтобы никому и в голову не пришло пропустить прием дозы. И тогда они придумали добавить в прозиум новый компонент. Его название тебе ничего не скажет, подозреваю, что с химией у тебя не очень. Как и у меня,?— Масленников заливисто засмеялся.—?Эта хрень никак на тебя не действует, пока регулярно попадает в организм вместе с произумом. Но стоит после привыкания пропустить одну, две, три дозы?— и вот тут начинается веселье! Головная боль, боль в мышцах, чувствительность к свету и звукам, судороги, тошнота, рвота… Знакомо, клерик? Сколько ты уже не кололся? Идут вторые сутки, да? Ну надо же, как они постарались, теперь оно действует даже быстрее, чем в начале. Раньше было не так быстро. Видишь, как это работает? Если кто-то по забывчивости или нарочно пропустит дозу, он сразу же получит целый букет симптомов, которые кроме всего прочего еще и трудно скрывать. Хорошо, что там хотя бы поноса нет!Масленников снова издал раздражающее хихиканье. Клерик сидел, прижав ладонь ко лбу, пытаясь уместить в голове вываливаемую на него информацию.—?Итак, эмоциональный преступник либо сам скумекает, в чем дело, и продолжит колоться. Либо выдаст себя и отправится поджариваться в крематорий. Ну или сбежит в подполье, где благополучно загнется через пять-шесть дней. Вещество накапливается в организме, но когда оно перестает поступать, организм начинает сам себя жрать. А, кстати. У этой штуки есть куча побочек. Ну там обострение хронических заболеваний, уродства плода в утробе и прочее. Но, как видишь, руководство кладет хер на ваше здоровье?— им плевать, лишь бы держать всех под контролем.Так вот, клерик. Наши умники придумали, как нейтрализовать действие этой штуки. Мы забрали у тебя весь прозиум. Там, в комнате, коробка, в ней?— шприц с одной ампулой. Это антидот. Ты у нас в некотором смысле лабораторная крыса. Но у нас все добровольно. Мы даем тебе выбор?— загнуться и стать мучеником во имя Либрии, захлебнувшись собственной блевотой, либо принять антидот и остаться в живых. На раздумья у тебя остается не так много времени, ваши уже усовершенствовали свою добавку. И да, постарайся блевать в ведро, да-да, оно вон там в углу. Успехов.Резепов молча поморщился, но ответа от него, по-видимому, и не ждали. Не успел он сообразить, что же делать дальше, как приступ боли скрутил его и бросил на пол. Болело везде и в то же время нигде. Мысли путались, клерик пытался выстроить логическую цепочку, но это было неимоверно тяжело.Ложь. Наглая клевета. Вождь и консулат никогда бы так не поступили со своими гражданами. Резепову было известно, что бунтовщики старались оболгать власть. Они готовы были выдумать что угодно, лишь бы внушить людям сомнение. Верить Масленникову не было решительно никакой причины. То, что с ним сейчас происходит – это их происки, они вкололи ему что-то, пока он был без сознания, и теперь пытаются убедить его в том, что это все из-за прозиума.Клерика мелко затрясло, навалилась противная слабость. Тело слабело с каждой минутой, но дух остался по-прежнему верен Либрии. Клерик упрямо сжал губы: неизвестно, чего от него добиваются преступники, но им его не сломать.В какой-то момент он обнаружил себя смотрящим на часы на руке. Он видел, как слабо светятся цифры, но не смог бы сказать, который сейчас час. Сколько он времени тут провел? Это все еще сегодня, или уже завтрашний день? Или прошло несколько дней? Масленников точно не обманул в одном. Все было, как он сказал: и боль, и ломота, и спутанность сознания, и рвота. Казалось бы, чем его могло рвать, если он ничего не ел. Воды да, попил, не удержался, в комнате нашлась пара бутылок. Во рту ощущался горьковатый вкус желчи. Зачем Сопротивлению все это? Не проще ли просто убить его? А если они хотят переманить его на свою сторону, зачем эти нелепые выдумки. Клерик схватился за виски, с ужасом осознавая, что в голове вспыхнуло первое сомнение: выдумки ли?***Когда он приходит в себя в следующий раз, до него доходит, что еще одного шанса может и не быть. Мысли слипаются в отвратительный липкий ком, но среди них отчетливо пульсирует одна. Он не может умереть, не узнав правды. Собственный голос будто доносится из-под слоя воды. Нет, его никто не слышит. Резепов выдает еще одно хриплое ?Эй!?, и умолкает. Если там, за дверью, никого нет? Но замок лязгает, петли неприятно скрипят. В поле зрения попадает белесое пятно, в котором клерик не сразу узнает лицо Масленникова.—?Мне нужно, чт…Язык еле шевелится, фраза остается не законченной?— слишком длинная. Слишком. Все слишком. Резепов с усилием кивает в сторону, где предположительно должен быть шприц:—?Помоги.Масленников, очевидно, все понял, потому что белесое пятно исчезает, а шея ощущает такой привычный укол.В следующий раз он просыпается, ощущая под щекой колючее одеяло. Это другая комната, из маленького окна под потолком в комнату сочится солнечный свет. Его положили на кровать, в чем был, одетым и в обуви. Боли больше нет, но при попытке встать все еще мотает из стороны в сторону. В комнате раздается звонкое ?Здорово!?. Масленников подходит к кровати, как ни в чем ни бывало. Его нахальный вид настолько злит, что находятся даже силы на то, чтобы встать. Клерик все еще чувствует слабость, но уж на мелкого Масленникова-то его хватит. Секунда, и тот уже стукается затылком об бетон, прижатый к стене.—?Ну… давай… Убей, тебя никто не держит… —?придушенно хрипит утилизатор,?— Возвращайся назад, колись… Ври себе дальше…Масленников не пытается вырваться, только смотрит на него вытаращенными глазами. Внезапно Резепов отпускает его и отступает на пару шагов. Пространство перед глазами будто потеряло центр тяжести и едва заметно перекосилось. Это похоже на головокружение, но однозначно не приступ слабости. Клерик обводит комнату взглядом: стены, кровать, окно с лучами света. Будто его глаза были покрыты тусклой матовой пленкой, а теперь кто-то двумя руками содрал эту пленку, и в глаза со всей беспощадностью хлынул солнечный свет, плывущие в нем пылинки. Свет льется куда-то внутрь него, выжигая остатки барьеров, выстроенных прозиумом и непрерывной промывкой мозгов. Клерик слышит звук, будто чихнул котенок, но не сразу осознает, что этот звук издал он сам. Он хочет сморгнуть слезы и заглушить рыдания, сжав челюсти, но внутри сокращаются мышцы, выталкивая наружу всхлипывания. Резепов перестает бороться и обессиленно сползает на пол, зажмурив глаза и позволяя слезам катиться по щекам. Они заливают лицо и капают с носа, заставляют закрыть лицо руками.Когда рыдания иссякают, он чувствует странное облегчение. Некоторое время он сидит, вздрагивая на каждом вдохе, и, наконец, успокоивается. Клерик шмыгает носом, вытирает мокрое лицо рукавом и зло смотрит на Масленникова, ожидая издевки. Но тот и не думает глумиться. В его лице есть нечто другое, что Резепову пока трудно расшифровать. Масленников молча протягивает ему металлическую кружку с водой.Да, эмоции, оказывается, действительно оглушают и лишают разума. Но Резепов все же заставляет себя смотреть ему прямо в глаза, принимая из его рук воду.—?Спасибо.Голос звучит сиплым от слез, и клерик сам не знает, за что именно благодарит?— за воду, за инъекцию антидота или за возможность снять с глаз дурную пелену, вернуть то, что было у него украдено давным-давно. Мовец кивает в ответ, и клерику кажется, что он все понял.