Часть 2 (1/1)

Ванитас смотрит в потолок, пытаясь осознать происходящее. Он хочет понять, в какой именно момент все пошло не так и дневной разговор перерос в прогулку по саду, потом в приятный ужин, а затем превратился в долгие почти сплетни за бокалом вина в полутемной крохотной гостиной, где только камин, пару шкафов и два кресла, так близко стоящих друг к другу, что, сидя в них, сложно не соприкасаться коленями с собеседником, если хочется смотреть ему в глаза. Ной сидел напротив, закинув ногу на ногу, и с полуулыбкой рассказывал, как скучно в поместье, ведь тут совершенно ничего не происходит. Он рад, что Ванитас принял его предложение и проведет тут как минимум неделю, а лучше несколько месяцев (вообще отлично было бы, останься он навсегда), и будет скрашивать пресные темные вечера. Ной смеялся, что одному и вино не сладко, а Ванитас пьяно кивал, подтверждая.На удивление, Ной оказался очень приятным собеседником. Не то чтобы у Ванитаса были какие-то предрассудки, но слухи ходят, а как детективу, Ванитасу лучше знать их все. А еще Амелия просто любит поболтать за завтраком, так что можно даже не открывать утренних газет — она знает все и с такими подробностями, которых не будет написано нигде. Ванитас внимал ей, запоминая, что Ной де Сад — строгий человек, с которым сложно найти общий язык. Он совершенно не хочет говорить про политику или экономику, его не интересует новая постановка в театре или опере, и уж тем более не стоит упоминать выращивание хлопка в Индии. Он как-то слишком болезненно на это реагирует.Скучный и неинтересный человек этот Ной де Сад, Ванитас запомнил. Он даже приготовился, что разговаривать с Ноем будет только по работе, и никаких светских бесед за бокалом вина после долгого дня, но вы только посмотрите на него: весь день не мог замолчать, отвлекаясь только на еду, и все потому, что наконец нашел интересного собеседника. С Ноем, оказывается, можно обсудить и оперу, и театр, которые Ванитас не посещает, только иногда подглядывает через окна, если проходит мимо, что совершенно не мешает ему слушать остроумные замечания о неудачном сюжете или плохой игре. Оказывается, даже разговоры про политику и то, насколько идиотские законы принимают, не так скучны, если вести их в нужной компании.Ной знает много и даже больше, а Ванитас любит слушать умных людей. Ной щурил глаза, пытаясь спрятать улыбку, когда Ванитас рассказывал про свои неудачи, которые уже не такие ужасные, как казались когда-то. Истории, как Ванитас потерялся или был вынужден висеть на перилах моста несколько часов, пока не сняли — безобидные и вполне подходят для простой беседы. Даже этот случай с поддельным любовным письмом можно превратить в одну из забавных баек, которые рассказывают под настроение. Ной слушал все их внимательно и с удовольствием, не перебивая, что не могло не льстить, потому что даже Амелия начинала отвлекаться, если Ванитас заговаривался, хоть она и старалась быть хорошей подругой.Ванитасу действительно нравилось все это — разговоры, вкусная еда и будущие деньги, но чем больше он проводил времени в поместье, тем сильнее понимал, что между ним и Ноем различия куда значительнее, чем титул и сложность фамилии. Впервые это осознание пришло еще во время дневной прогулки по саду, когда Ванитас внимательно слушал Ноя, идя чуть позади по узкой тропинке между розовых кустов. Он все время цеплялся одеждой за ветки или шипы, иногда оступаясь и чувствуя себя если не слоном в посудной лавке, то точно лошадью. Пока Ной поставленным четким голосом рассказывал о прошлогодней охоте, где его чуть не подстрелила двоюродная сестра, приняв за оленя, Ванитас сражался с собственной неуклюжестью. Его спасло только то, что Ной, казалось, совсем не обращал на это внимания, лишь иногда оборачиваясь и повторяя, что тут надо ходить осторожнее. Единственная неловкость произошла, когда Ной предложил свой локоть для опоры, а Ванитас только непонимающе посмотрел и абсолютно серьезно сказал, что он, на минуту, не дама. Ной смутился (по крайней мере, так показалось) и попросил извинить его, а конфликт был исчерпан. Второй раз озарение снизошло за ужином, прямо когда подали ненавистную рыбу и Ванитас добрых три минуты пытался понять, какой из вилок ее есть. Ной не осуждал, по крайней мере вслух, но мягко подсказал, что делать. Ванитас поблагодарил, но весь ужин еда ему не лезла в горло, потому большую часть вечера он пил пресное столовое вино и развлекал себя глупыми историями, которые выдумывал на ходу. Ной посмеивался, иногда вставляя свои комментарии, и вечер вполне можно было назвать приятным, только Ванитас то и дело цеплялся взглядом за то, как ровно Ной держит спину, с какой грацией он ест маленькими кусочками, и Ванитас бы все отдал, чтобы так же легко приподнимать бокал за шутливый тост.Окончательное понимание произошло поздним вечером, после первых двух бокалов вина, когда для философских рассуждений уже поздно, а для цитирования ?Декамерона? еще рано. Ной подливал вино, а Ванитас лениво сидел в кресле, цепляясь взглядом то за блестящие в свете камина запонки, то за темные волосы, которые за день так растрепались, что уже лежали не аккуратными волнами, а крупными кудрями, которые Ной то и дело смахивал с лица. В голове у Ванитаса крутилась какая-то мысль, начавшая формироваться еще тогда, в саду, но он никак не мог поймать ее целиком.Ванитас всматривался в точеный профиль Ноя, обрамленный мягким светом, который тонкой оранжевой полоской проходился по прямому носу, по высокому лбу, терялся в черных прядях, перепрыгивая с одной на другую, и за его отблесками невозможно было уследить, особенно если пьян. Пока Ной со всем своим благородством и прямой спиной сидел в кресле, Ванитас четче понимал, что именно его задевало целый день и вчерашний вечер. Совсем не разница статусов, не богатства Ноя и даже не возможный позор с не менее позорным изгнанием, нет. Ванитас смотрит на алое вино в бокале и понимает: от роскоши жизни, от светских вечеров и чая в саду он бесконечно далек. Совершенно другой, выращен и создан иным, отличным, и с этим ничего не поделать. Орлок предупреждал, и много раз, что стань Ванитас хоть самым богатым человеком мира, а его родословная внезапно окажись по знатности сравнимой с королевской, он должен никогда не забывать, каким его выучили.Он — детектив, выросший под крылом старого графа.Он — Ванитас Блюмон.Он…Где-то тут мысль потерялась, оставив вместо себя только тяжесть в голове. Ванитас смог лишь кивать в ответ на нечто очень важное, что Ной ему рассказывал, и, кажется, не раз. После этого воспоминания путаются, а распутываются утром, когда Ванитас лежит в кровати полностью одетый. Как он сюда добрался — загадка, но ее решение волнует Ванитаса меньше всего, потому что есть другая проблема: она стоит рядом с кроватью, сложив темные руки на белом фартуке, и с самым серьезным лицом.Ванитас примерно представлял, что ему выделят комнату для проживания (сгодился бы диван в гостиной), но не ждал, что предоставят еще и личную слугу. Женщина уже преклонного возраста смотрит на него без интереса, сверху вниз, но только потому что он лежит, и от этого взгляда темных глаз Ванитасу не по себе. Они не такие же теплые, как у Ноя, скорее наводящие жуть и холодок по спине из-за того, насколько черными кажутся.— Где месье Ной? — Это первое и единственное, что интересует Ванитаса. Ни его похмелье, ни абсолютно сухое горло, из-за которого выходит только хрипеть, ни даже раскалывающаяся голова.— В` св`оем каб`инет`е, — акцент служанки не так уж плох, Ванитас даже может разобрать некоторые слова. Хорошо, что это французский, где так много мягких звуков, что больше только пошлостей. Ванитас любит багеты, но… иногда багет — просто багет.— Отведи меня к нему, — Ванитас чувствует себя неуютно, отдавая приказ. — Пожалуйста.Сборы не занимают много времени уже по той простой причине, что собираться и не надо. Ванитас только приглаживает одежду, пытаясь придать себе более-менее опрятный вид. Они оказываются перед кабинетом через несколько минут, и Ванитас даже не успевает придумать, что ему сказать и как поздороваться, когда дверь открывается. Ванитас сам не знает, чего ждал. Наверное, классический кабинет с крепким дубовым столом и полки с книгами, как у Орлока, строгий и сдержанный, в зеленых цветах и с большим окном. Таким в представлении Ванитаса должен быть кабинет занятого человека, но в который раз его ожидания не совпадают с реальностью. Нет, там стоит стол, и даже большой и дубовый, а папки с документами лежат ровными стопками, но это все, что есть из фантазий Ванитаса. Окно на стене закрыто тяжелой темной бархатной тканью, и только несколько лучей пробиваются в комнату, потому она освещена минимум пятью лампами — из тех, что Ванитас увидел сразу, — которые расположены на табуретках, на полках и тумбах, расставленных по всей комнате. Книжные полки забиты книгами в полном беспорядке, некоторые скинуты на пол, а несколько листов и вовсе вырваны и небрежно брошены рядом, как бесполезный мусор. Ванитас замечает на стене несколько картин, но тут же видит, что это не все из имеющихся у Ноя. Большая часть из них стоит у полок, без рам и накрытая той же плотной тканью, что на окне. В самом темном углу, среди отвернутых картин, стоит большое зеркало, также укрытое бархатом.И среди всего этого — Ной. Он сидит в большом кресле, закинув ногу на ногу. Все это великолепие и одновременный бардак даже слишком ему подходят, отчего Ванитасу кажется, что он заглянул в самую душу Ноя, не меньше. Его черный шелковый халат повязан небрежно, почти не затянут поясом, потому Ванитас сначала видит смуглую грудь и лишь потом — темные улыбающиеся глаза. Рядом стоит маленький столик, накрытый бордовой бархатной тканью с бахромой, что тяжелыми складками свисает до пола и лежит на вышитом ковре. На столе — чайный сервиз на двух персон, расписанный красными узорами, а из носика чайника выходит пар.Ной изящным движением ставит чашку на блюдце и улыбается одним уголком губ. На щеке ямочка.— Доброе утро.И он складывает ладони в замок на колене.— Доброе… утро, — Ванитас не может понять: внезапный жар вызван слишком тугим галстуком, или выпитый вчера алкоголь еще пьянит. — Вы приставили ко мне служанку.— Поверьте, я знаю.— Я бы хотел попросить вас убрать ее. — Вот как, — Ной отводит взгляд, и лицо его принимает то жалостливое выражение, какое бывает в печали, которую пытаются скрыть. — Я предоставил вам лучшую служанку, что была со мной с раннего детства, и я могу лично ручаться в ее компетентности. Но если вас не устраивает… — Он коротко сжимает губы. — Думаю, было слишком наивно надеяться, что у вас, истинного француза, нет… некоторых предрассудков относительно происхождения человека.Ванитас не сразу понимает, о чем Ной говорит. Да, ему неловко оттого, что кто-то прислуживает, и Ванитас не привык к такому отношению, но при чем тут происхождение? Он и сам не из знатных господ, а мать была служанкой, которую приютил Орлок, откуда у него могут быть какие-то предрассудки… О. В голову приходит абсолютно очевидная мысль, и Ванитас даже удивляется, как не понял раньше.— Конечно, — Ной продолжает с плохо скрываемым разочарованием, — я подберу вам новую прислугу.— Нет, — Ванитас ловит на себе вопросительный взгляд и тушуется, — мне не нужна служанка вообще. И не потому, что она… такая. — Ему стыдно признаться, что он просто не привык. — Было много историй, когда слуги работали в сговоре с преступником. Мне хотелось бы исключить такую возможность хотя бы тем, что ни у кого не будет доступа к моим вещам и записям. — Думаете, женщина, что меня вырастила, сможет вступить в сговор с кем-то из моих родственников, чтобы убить меня? Ной усмехается. Ванитас с облегчением замечает на его лице хитрую улыбку, и тот подается вперед, заинтересованный, а в темных глазах можно разглядеть скорее толику азарта. Ванитас все никак не может понять, почему Ной спокоен, зная, что его хотят убить, и ведет себя так, словно это все забавная игра и не больше, а он уже победил.— Не в моей, но в общей практике такие случаи совершенно не редкость.— Поверю вам, — Ной откидывается на спинку кресла. — Не останетесь выпить со мной чаю? — Он жестом приглашает сесть в кресло, и только сейчас Ванитас замечает, что все это время стоял в дверном проеме.— Откажусь. — Правильно, — Ной кивает, и кудри прикрывают его лицо, он небрежно убирает их взмахом руки. — Французы совершенно не умеют заваривать чай. ***Ванитас мог бы отправить телеграмму. Короткую, на несколько слов. Да, это трусливо и позорно, и только самый последний человек так поступит, но тогда шансы навлечь на себя гнев Орлока минимальны. Конечно, тот будет недоволен, но Ванитас спрячется где-нибудь в саду и выйдет из своего укрытия только утром будущего дня. Ванитас мог попросить подкинуть в утреннюю почту Орлока записку, сочиненную на коленке второпях, неровным почерком, где бы коротко и сухо сказал, что нашел себе дело и дома его не ждать. Конечно, Орлок бы примчался сразу же, не зная адреса, но нашел Ванитаса среди всего Парижа, как старая ищейка, и за шкирку вытянул бы из поместья. Его напору не смог бы противостоять и Ной, бессильный перед графом, который хочет преподать своему воспитаннику несколько уроков. А потом Орлок запер бы Ванитаса в доме, постоянно повторяя, какой тот дрянной непослушный мальчишка, даром что ему уже не двадцать лет, и он сам может решать, что со своей жизнью делать.Ванитасу такого совершенно не хочется, потому он решил написать письмо. Длинное, красивое, где бы первые страниц пять занимали извинения, а следующие двадцать — длинные пространные размышления о человеческой природе и как тяжело противостоять соблазнам тем, кто слаб духом и кошельком. Особенно если это юнец вроде Ванитаса, тихий и неприметный, но с горячей головой и сердцем, а молодость безрассудна и полна желаний проявить себя и оставить свое доброе имя в памяти людей.Бумага шла волной из-за чернил, потому что Ванитас никак не мог подобрать нужных слов и зачеркивал, зачеркивал и зачеркивал так много, что целый лист стал полностью синим, а разобрать на нем хоть несколько слов оказалось невозможно. Самое главное — подобрать нужные слова, он уверен, но не так это и просто.Может, и не сработает сразу, да, Ванитас знает, что иногда нужно просто поупрашивать. Орлок будет ворчать и на каждый аргумент найдет десять, почему Ванитас не прав и юность юностью, а безопасность важнее всего. Сиди, ребенок, тихо, решай дела о бытовых кражах и думать забудь о шикарных балах и яде в шампанском. Ванитас должен расписать длинными красивыми словами, что ничто не вечно, не выйдет оберегать его до самого конца жизни, а лучшие годы пройдут, и как тогда, скажите, Ванитасу работать детективом? Как люди узнают о его выдающихся способностях, если шанса их проявить не будет? Придут с серьезным делом, а Орлок скажет: вот у меня парень хороший, резвый, умный. А ему ответят, что кто это такой, никогда не слышали. И что тогда? Что? А ничего. Ванитас Блюмон — никудышный детектив, и это граф Орлок во всем виноват. Это он не отпустил его помочь Ною де Саду. Это он протащил его по улицам Парижа, и все увидели этот позор. А вот если бы граф…Письмо оказалось в мусорном ведре, а Ванитас — у двери кабинета Орлока, хотя совершенно не против оказаться там же, где и бумага. Он не скажет точно, как это произошло, потому что вот он откидывает в сторону очередной вариант корявого объяснения, а вот уже стоит на пороге детективного агентства, и Нокс неодобрительно смотрит на него сверху вниз. Она провела его до кабинета, не сказав ни слова, но Ванитас вырос с ней и отлично знает — раз она не в настроении, то и граф встретит его вовсе не теплыми объятиями, а скорее скрученной в рулон газетой.Нокс открывает дверь кабинета Орлока, и Ванитасу кажется, что она тихо желает ему удачи. Орлок сидит за своим столом и читает документы в папке, одной из многих, которые каждый день одни и те же. Граф в кабинете не один, и не без облегчения Ванитас видит в кресле в углу доктора Моро, который курит трубку и улыбается, хитро щурясь. Ему точно интересно, что сейчас произойдет, и вполне возможно, что только за этим он и пришел.Моро всегда появляется в преддверии крупного скандала, или маленького, ему особо без разницы, скорее просто нравится наблюдать, как все повернется. Ванитас запомнил это, потому что на его памяти доктор почти всегда приходил, трепал его по голове и сразу же направлялся в кабинет Орлока, чтобы потом весь дом слышал, как граф старается не кричать, но иногда не сдерживается, чтобы не вставить парочку особо грубых слов.Иногда существовала и другая причина, почему Моро приходил. Но тогда он был особо молчалив и всегда нес с собой маленький саквояж, где находилось все нужное для его работы. Он отказывался от бокала сладкого вина и обещал обязательно выпить его потом, когда закончит, а затем садился у кровати Ванитаса и мягко ему улыбался. Ванитас был болезненным ребенком, поэтому любая слякоть или холодный дождь могли обернуться для него минимум неделей температуры и кашля в лучшем случае. Тогда он зарывался с носом в одеяла и подушки и лежал так, пока не приходил доктор Моро и не назначал лечение. Ванитасу становилось стыдно, что из-за его болезней такому важному человеку приходится отвлекаться от своих не менее важных дел, но Моро всегда его успокаивал, ведь самое главное — чтобы Ванитас был здоровым, он обещал его матери и Орлоку, что в любое время дня и ночи придет по первому требованию. Он гладил Ванитаса по голове, и из всего детства самое яркое воспоминание — холодные руки и приходящий тяжелый сон.И хотя Ванитас, как и все кругом, прекрасно знал, что Моро больше ученый, чем врач, и ему пришлось срочно ознакомиться с несколькими справочниками по медицине из-за своего обещания, но все равно звали к Орлоку, стоило Ванитасу хоть немного приболеть. Потом Моро каждый раз вспоминал об этом (особенно о том случае, когда Ванитас упал в реку и его пришлось доставать), чтобы использовать Ванитаса в качестве ассистента как расплату за все те страдания, которые ему пришлось пережить, ухаживая за ребенком. Работа Ванитаса была простой — подай да принеси, но Орлок долго возмущался, что четырнадцатилетнему еще рано смотреть на процесс вскрытия и что становится с сердцем, если в него попала пуля. Моро выгораживал его, отвечая, что пусть и ребенок, но если он хочет быть детективом, то должен быть готов видеть вещи и хуже, чем стерильный кабинет и вымытый труп.И сейчас Ванитас надеется, что доктор опять спасет его от праведного гнева опекуна. Моро только откладывает в сторону трубку, чтобы отпить из бокала, поймав на себе умоляющий взгляд. Ясно, он пришел понаблюдать за скандалом.— Итак.Ванитас вздрагивает, когда слышит спокойный голос Орлока. Тот убирает в сторону утреннюю газету, аккуратно складывает ее перед собой и сцепляет руки в замок, сложив их на столе.— Итак, Ванитас Блюмон, перед тем как я скажу, что ты несносный ребенок без капли здравого смысла и ответственности, какое из оправданий ты мне предоставишь?— Абсолютно никакого, — будь Ванитас котом, он бы поджал уши.— Абсолютно никакого, — Орлок вторит своим спокойным тоном. — Абсолютно никакого объяснения, почему ты никого не предупредил не только о том, что тебя просят помочь, я бы дал согласие, не сразу, но дал. — Орлок сжимает пальцами переносицу, и тон его становится строже: — Мне нет дела, кто позвал, но вчера тебя искали, чтобы поручить расследование, искали целый день, до глубокой ночи, пока не узнали, что тебя позвали в дом де Садов. И я, и Нокс, и Мане, все мы обошли весь Париж в поисках одного безответственного тебя! — Ванитас вздрагивает от удара ладони о стол. Орлок редко бывает действительно зол, и сейчас именно такой случай.— Прости, — Ванитас стыдливо опускает голову и говорит еле слышно.Они оба молчат, и Ванитас смотрит в пол. Он не может не признать, что Орлок прав, даже слишком. Граф его вырастил и прекрасно знает, как беспечен может быть Ванитас, если ему предоставляется шанс хоть где-то отличиться. Раньше он сбегал ночами на площади, где собираются нищие и калеки, Орлоку приходилось искать его и буквально вырывать у цыган, которые гадали по детским маленьким рукам, что Ванитас получит даже больше, чем славу, — бесконечную любовь и обожание, которая вся будет принадлежать только ему, исходящая из самого пламенного и преданного сердца. И Ванитас им верил, радовался, сбегал и днем и вечером, чтобы послушать сказки и посмотреть, как гадают на картах юным девушкам о любви. Так было, пока Орлок не начал везде брать его с собой, и у Ванитаса не осталось выбора, кроме как снова быть послушным ребенком.Сейчас, став старше и умнее, Ванитас понимает, что ему повезло. Он был милым очаровательным ребенком с большими голубыми глазами, который верил всему, что ему говорят. Может, поэтому его, одиноко блуждающего по улицам преступного и совсем не романтического Парижа, так и не похитили, не обокрали и не убили. Теперь он почти каждый день слышит, как маленького ребенка украли, а потом продали, и хорошо, если в цирк или в слуги, а не хуже. Теперь он понимает, почему Орлок был так обеспокоен, и ему стыдно за свое безрассудство. Ванитас думал, что исправился, но оказалось, он совсем не изменился.— Значит, драки не ждать? — Моро со звоном ставит на столик у кресла бокал допитого вина. — Признаться, разочарован.— С чего бы? — Орлок задает вопрос раньше, чем Ванитас успевает открыть рот. — Я, конечно, не в восторге от Ванитаса, но это не значит, что захочу его бить.— А почему бы и нет? — Моро достает из кармана маленькую коробочку с табаком и принимается набивать трубку. — У нашего мальчика сейчас самый возраст, когда молодые люди вроде него имеют горячие сердца и не менее горячие головы, пусть и пустые. Эти же головы я целыми днями зашиваю или же вскрываю, зависит только от степени обиды завязавшего драку и насколько сильно он любил свою прекрасную даму.— Ванитас — дурак, но не настолько. — Орлок все равно кивает.— Не буду я разбивать себе голову!Ванитас пришел признать свою вину и быстро вернуться обратно в поместье, а не слушать, какой он молодой и безрассудный, и точно полезет к кому-нибудь и вызовет на дуэль за оскорбление. Ванитас, может, и горд, но не глуп.— В любом случае ты всегда можешь позвать меня, если окажешься при смерти, — Моро опять закуривает, — хотя надеюсь, что такого не случится.***— Готовы провести несколько часов в прекрасной семейной атмосфере всеобщего недоверия и презрения? — Ной смеется, пока идет по коридору в гостиную.— Не думаю, что будет так плохо, — Ванитас вышагивает рядом, нервно поправляя рукава. Ему кажется, что все сегодня происходит как-то не так.— Действительно, — Ной кивает сам себе и останавливается у двери. Прежде чем открыть ее, тихо добавляет: — Будет еще хуже.Ванитас только по возвращении от Орлока узнал, что ?родственники скоро прибудут? означает, что они появятся уже на следующий день, и надо быть готовым приступить к расследованию прямо сейчас. И пусть Ной предупредил, что все собравшиеся — родственники, Ванитас сначала не поверил, потому что он рос в окружении огромного множества разных семей, и они были похожи всегда, даже если это незначительные почти незаметные черты. Войдя в комнату, Ванитас почти готов признать, что ошибся. Люди перед ним — абсолютные противоположности друг друга, непохожие настолько, насколько это может быть в пределах одной семьи. Все четверо собравшихся сидят по двое на диванах, друг напротив друга, словно подчеркивая различия.— Рад, что ты приехала, Доминик. — Ной нежно улыбается и подходит к девушке, которая сидит ближе. У нее такие же черные волосы и темные глаза, Ванитас назвал бы их похожими, будь она не такой бледной. Ной целует ее в обе щеки, пока та обнимает его. — В этом году, надеюсь, останешься подольше.— Если смогу продержаться неделю и не подлить яд в чужой чай, — Доминик смеется, смотря не на Ноя, а на ту, что сидит на диване напротив.— Думаешь, сможешь убить меня и стать единственной наследницей? Не стоит забывать, что наша семья — больше де Сады, чем вы. — Другая сестра похожа на белую лисицу из-за светлых длинных волос и прищура вместо улыбки. Она сидит, гордо выпрямив спину и сложив веер в ладони. Вся в светлом, она кажется холодной и благородной до такой степени, что Ванитасу неловко на нее смотреть.— Вероника, — Ной улыбается и ей, но без прежней нежности, — приятно знать, что ты все та же.— Можешь не стараться льстить мне. — Девушка похлопывает веером по ладони и кривится, и не будь Ванитас натаскан Орлоком, он бы и не заметил. Она действительно умеет в любой ситуации не показывать эмоций. — И обойдемся без поцелуев. Не хочу испачкать свое платье. — Вероника указывает веером на Ноя. — Кажется, я дарила тебе прекрасный набор душистой воды и мыла. Неужели за столько лет было сложно научиться им пользоваться и наконец смыть с себя всю эту грязь? — В Индии у нас такого не было, ты же знаешь. Мне все еще тяжело понять ваши изысканные французские привычки. — Ной говорит с сарказмом, но довольно безразлично. Словно этот разговор повторяется уже не первый раз.— Может, тогда следовало остаться там?Вопрос остается без ответа. Ванитас не знает, какими должны быть отношения братьев и сестер, но явно не такими.— Прости, что моя сестра ведет себя так, еще и при госте. — Такой же беловолосый парень, до того молча пивший чай, со звоном ставит чашку на стол. Его голос мягкий и плавный, даже с нотками сожаления. — Ты же знаешь, как ее раздражают вещи темного цвета.— Надеюсь, из-за этого мне не нальют вместо воды уксус, как когда-то. — Ной говорит резко.— Перестань, все знают, что это сделала твоя обожаемая Доминик, а не я или Вероника.— А кто ей рассказал?— Книги в библиотеке.— Или ты, Антуан.— Или я.Ванитас только сейчас в полной мере осознает, что значили те слова Ноя, сказанные в коридоре. Даже находиться здесь неприятно, не говоря уже о том, чтобы жить в такой атмосфере и каждый день участвовать в разговорах, сплошь состоящих из колкостей и неприязни друг к другу. Он бы точно не смог выносить подобное больше нескольких дней и сбежал жить под мостом, только чтобы не чувствовать этих внимательных взглядов, когда семья прекратила обмен любезностями, и сейчас все их внимание обращено на гостя.— Я должен вам представить, — Ной сначала откашливается, а потом жестом указывает на Ванитаса, — приглашенный мной детектив, Ванитас Блюмон. — Все кивают. — Это Доминик. — Та улыбается. — Рядом ее и мой брат Луи. — Парень, похожий на свою сестру, как близнец, кивает Ванитасу. — А про Антуана и Веронику сложно забыть. — Антуан поднимает чашку чая, приветствуя, а Вероника только хмыкает.— Все еще боишься, что тебя убьют? — Луи приподнимает бровь, и нельзя не заметить, что даже мимика с Доминик у них одинаковая. — Если бы мы этого хотели, то за всю жизнь шансов у нас было предостаточно.— Но вы, как мои родственники, никогда не переставали меня удивлять. — Кажется, от улыбки Ною скоро сведет скулы.— Оставишь его дежурить рядом с тобой на день и ночь, дав приказ стрелять в любого, кто подойдет ближе чем на метр? — Антуан усмехается в чашку, не скрывая недоверия. — Пистолет хоть есть?Все снова смотрят на Ванитаса, и тот с трудом заставляет себя ответить:— Пистолет есть. И приятно с вами всеми познакомиться.***От запаха духов тошнит. Ванитас провел в бальном зале уже больше двух часов, не выходя на балкон, и ему кажется, что еще через пару минут он вряд ли сможет вспомнить собственное имя из-за головной боли. В детстве ему всегда казалось, что балы и приемы — это когда красивые дамы и их кавалеры танцуют под звуки оркестра, во время танца обсуждая сплетни и признаваясь в любви. Он очарованно думал, что в залах легко дышится, все же танцевать нужно много, а бокал вина прибавляет страсти в разговоры, и ничего больше.В реальности голова начала болеть уже через несколько минут, а в конце первого часа прибавилась еще и тошнота. Бесконечные разговоры и танцы утомляли, даже если просто на них смотреть и особо не прислушиваться. Ванитас сразу успел заметить, что каждая из дам пытается превзойти другую, а каждый из мужчин не стремится им уступить, и запах десятка разных мягких и терпких духов смешивается с сигаретным дымом, потому что курят все и всегда, особенно во время разговоров. Самой же фатальной ошибкой Ванитаса стал бокал крепленого вина, который он выпил почти залпом, надеясь, что так станет легче. Не стало.От вина покраснело лицо, а мелькание вороха пышных юбок раздражало, потому что за ним невозможно было рассмотреть, где сейчас находятся члены семьи де Сад, за которыми Ванитас должен наблюдать. Он договорился с Ноем, что сначала осмотрится вокруг, а потом найдет его, чтобы быть рядом на всякий случай. И если с первой частью Ванитас справился, то со второй возникли некоторые проблемы — он уже по третьему кругу обошел весь зал, но так и не нашел Ноя, словно бы тот испарился. Его не было ни среди танцующих, ни среди ведущих разговоры, потому Ванитас неловко протискивался среди людей, не обращая внимания на то, граф перед ним, виконт или герцог, ища только Ноя.Осталось только одно место, где Ванитас не смотрел, — второй балкон. Ему не хотелось туда идти, потому что в случае неудачи будет крайне неловко объяснять какой-нибудь влюбленной паре, что он не расскажет никому про их союз, а тайным партнерам по сговору — что не расскажет про их замысел свергнуть аристократию и править самостоятельно. К счастью, Ванитасу показалось, что он увидел на балконе знакомый силуэт, и очень хотел верить, что это не ошибка. Ной в белом костюме, так что узнать его будет просто.Ванитас тихо подходит к балкону, чтобы его не услышали, если там не Ной, и всматривается в темноту. Там стоят два силуэта, освещенные только слабым светом из зала, которого мало, чтобы внимательно рассмотреть лица. Ванитас робко прислушивается и понимает, что эти двое ссорятся. Они стараются говорить негромко, чтобы не быть услышанными, но даже в их приглушенных голосах можно разобрать отдельные реплики.— ...Ной, разве я не просил тебя не вмешиваться в это все, а сидеть тихо? — Незнакомый низкий голос почти шипит.— Предлагаешь просто ждать, пока меня не отравят или не насадят голову на шпагу? — Ной отвечает ему в тон, раздраженный.— Но зачем было звать детектива? Ты хоть представляешь, как мне это объяснять твоим дядям и тетушкам? А бабушке?— Так не объясняй, а просто жди, как ты это обычно делаешь. Мог оставить меня в Индии, и ничего бы не пришлось никому объяснять. — Ной старается сдерживаться, но даже так слышно, насколько он зол.После этого следует молчание, которое прерывается только звонкой пощечиной и тяжелыми шагами к залу. Ванитас вжимается в стену, надеясь, что его не заметят или решат, что просто стоял рядом и не подслушивал. Высокий бледный мужчина выходит с балкона, совсем не обращая внимания на Ванитаса, и раздраженно поправляет волосы. Ванитас смотрит мужчине в спину, пытаясь понять, кем этот блондин приходится Ною.Решение пойти на балкон принимается спонтанно, кажется, Ной нуждается в утешении. Прохлада ночи сразу ударяет в голову, и Ванитас наконец может вдохнуть полной грудью, не боясь упасть в обморок от духоты и резких запахов. Он бы сказал что-нибудь романтичное, вроде ?ночь пьянит пряной темнотой? или ?только ночью чувствуешь себя искренним?, но ему кажется, что сейчас не время для таких банальностей. На балконе темно, видно только, что Ной опирается на каменные перила, смотря в темноту, думая о чем-то своем. Ванитас становится рядом, не решаясь заговорить.— Подслушиваете? — Смешок, и Ванитас вздрагивает.Ной улыбается, его черные кудри выбились из прически, потому он встряхивает головой, чтобы убрать их с лица. Сейчас его самоуверенность кажется сплошь напускной.— Нет, пришел пожаловаться.— Правда? — Ной старается улыбнуться шире, но выходит вымученно.— Да, — Ванитас кивает, — никто не предупредил, что соберется столько людей, мне бы хоть список всех приглашенных, подозреваемых сразу стало слишком много.— Понимаю, — Ной отвечает устало, — весь высший свет сегодня здесь.Они молчат. Ванитас не уверен, что может о чем-то спрашивать или говорить, ведь будь у него самого ссора с кем-то, хотел бы он чужого вмешательства? Вряд ли. Он бы заперся где-нибудь в одиночестве и злился изо всех сил, а не просил утешения. Ванитас даже успел пожалеть, что вообще пришел на балкон, потому что наверняка Ной не хочет, чтобы эти минуты слабости были хоть кому-то известны, он же красивый, уверенный в себе аристократ, которому нет дела до мнения других.— Отец, он, — Ной начинает тихо, — он не всегда такой. Он добрый, просто строгий.— Это был ваш отец?— Да, — Ной горько усмехается, — не похож, правда.— Не знаю, я не рассмотрел лица. — Ванитас пожимает плечами. — Увидел только волосы, такие же белые, как у мадемуазель Вероники. Думаю, поэтому она говорила, что больше наследница, чем остальные?— Вероника и Антуан, они… Скажем, больше де Сады, чем остальные. Самая чистая кровь в нашей семье, особенно сравнивая со мной.— В смысле, они?..— Они — дети моего дяди и моей тети, его сестры.Ванитас ахает.— Раньше они были прямыми наследниками и моего отца, и своего, потому что дети второго по старшинству ребенка, а Доминик и Луи — от третьего сына. И тут появился я. Сын старшего из сыновей, а значит, наследник почти всего, что есть в нашей семье. Никому такое не понравится, их можно понять.— С каждым разом ваша семья приносит все больше сюрпризов. — Ванитас уже не знает, вот что ввязался, ситуация становится хуже, как только пытаешься в ней разобраться.— А вы думали, будет легко? — Ной смотрит на него, улыбаясь. В темноте видно, как он щурится и как слабо блестят его глаза. Он не дает Ванитасу ответить, когда задает новый вопрос: — Умеете танцевать?— А? Нет, не доводилось, — Ванитас мотает головой, — не думаю, что мне сейчас есть дело до танцев.— Почему бы нет, я же здесь и в безопасности, не нужно внимательно за всеми следить.Ванитас тихо вскрикивает от неожиданности и тут же путается в ногах, когда Ной тянет его за собой подальше от перил. Ной улыбается, положив одну руку на талию Ванитаса, а вторую на плечо, ожидая, пока оркестр начнет играть новую мелодию. Ванитас не видит, но уверен, что Ной смотрит на него с теплотой, и даже рад, что в темноте не заметно, как быстро он краснеет, понимая, что сейчас они стоят слишком близко для танца.— Раз у вас мало опыта, я постараюсь быть аккуратным, — Ной чуть наклоняется, чтобы прошептать на самое ухо.— Я бы скорее назвал это первым разом, — Ванитас кладет руки на чужие плечи, отвечая тем же тоном, что и Ной.Ной смеется, подталкивая Ванитаса и утягивая за собой в танец:— Вы тоже у меня первый.Ванитас не знает, должно ли бросать в жар от простого танца, и он не может обвинить в этом вино, выпитое несколько часов назад, — уже слишком поздно для красных щек от алкоголя. Он смущен не столько своей неопытностью, сколько тем, что Ною наверняка неуютно танцевать с партнером вроде него, наступающим на ноги и никак не попадающим в ритм. Ной ведет его плавно, держа за талию, притягивая к себе всякий раз, когда они отдаляются, и Ванитас чувствует слабый запах его парфюма, почти выветрившегося, но все еще мягкого и чуть сладкого. Ему очень хочется спросить, вдруг это запах кожи Ноя, а вовсе не духов, но он молчит — и без того неловко чувствовать горячие руки, даже через одежду, и внимательный взгляд на своем лице. Потому Ванитас опускает глаза, стараясь не смотреть на Ноя.— Вам не нравится танцевать со мной? — Ной спрашивает тихо, его слышно только потому, что музыки почти нет.— Наоборот. Даже слишком нравится, — Ванитас знает, что у него пылают уши.Ной собирается сказать что-то еще более смущающее, когда слышится громкий выстрел. Ванитас не перепутает этот звук ни с чем другим, потому что, если Орлок его чему и научил, так это реагировать, когда стреляют. Он хочет сказать Ною, что лучше зайти в зал, мало ли что, но замечает темное пятно на плече, расползающееся по белому костюму Ноя. Он крепко сжимает губы и кривится, изо всех сил стараясь терпеть боль, хотя это тяжело, уж Ванитас знает.Он чувствует, как подкашиваются ноги.— Сядьте, а я за доктором. — Руки Ванитаса дрожат, когда он спешно помогает Ною осесть на пол. Тот кивает. Ванитас только кидает быстрый взгляд за спину Ноя и замечает, как на соседнем балконе, в полной темноте, кто-то сбегает обратно в зал. Это стрелявший. Осознание приходит быстро, и пусть ноги не держат, Ванитас в пару шагов выбегает с балкона, чтобы увидеть, кто это был. Никто не обращает на него внимания, словно для них ничего и не произошло. Конечно, в общем гуле разговоров и музыки можно было не услышать выстрела, но не заметить подозрительного человека с оружием в руках? Невозможно, кто-то точно его видел. Ванитасу нужно опросить всех и проверить вещи каждого, от оркестра до официанта, чтобы быть уверенным в своей догадке.Ванитас бросается к двери, грубо расталкивая гостей на пути, слыша чужие возмущения, но сейчас не до них. Он не замечает, как задевает Доминик, которая разливает бокал на светлое платье и от возмущения хватает его за руку.— У вас что-то важное? — Доминик сжимает его запястье крепко и смотрит зло, поправляя платье.— Мы должны закрыть двери и никого не выпускать из зала. — Ванитас почти выкрикивает это, пытаясь восстановить сбитое дыхание. Ему кажется, что все смотрят на них.— Что случилось? — Доминик говорит с недоверием. Она все еще недовольна им.— Ной. В Ноя стреляли, — Ванитас пытается отдышаться. — И преступник все еще здесь.