Часть 1 (1/1)

Ванитас поднимается по скрипучей лестнице в свою комнату на третьем этаже скромного доходного дома мадам Рут. Каждая из ступеней, ворча под ногами, напоминает ему: ты, Ванитас Блюмон, бездарный детектив и еще более жалкий любовник. Никто бы и никогда не поверил в то поддельное письмо с любовными признаниями, но ты понадеялся, что это может сработать, и вот, посмотри на себя, ты идешь домой, в свою жалкую конуру, без гроша в кармане и со строгим выговором от месье Орлока.Ванитас знает, даже слишком прекрасно знает, что это глупая затея от начала и до самого конца, но шанс был, и он не мог им не воспользоваться. Ну кто, вот скажите ему, кто, кто такой умный подсказал Ванитасу, что лучшим способом проверки невесты графа на верность будет поддельное письмо с признанием в любви. Не слежка, не найм очаровательного соблазнителя и даже не банальный расспрос знакомых, нет, Ванитас решил действовать как Великий Детектив, а в итоге его раскрыли, а отношения графа и невесты стали только холоднее. И Ванитас ее прекрасно понимает?— кто спокойно примет новость, что жених нанял детектива для слежки за тобой из-за каких-то глупых слухов, для которых даже нет повода.Орлок выслушал претензии обеих сторон, согласно кивнул, а потом обещал обязательно вернуть всю оплату и дать строгий выговор своему детективу, который так непрофессионально справляется с работой. Он, сказал Орлок, не осознает еще, до какой степени мы дорожим репутацией нашего сыскного агентства, потому получит строжайшее наказание. И Ванитас получил?— лишение премии в этом месяце. Не самая лучшая судьба, но с Ванитасом бывало и хуже. Это точно лучше, чем та история, когда он жил на капустном супе почти месяц, потому что потерял кошелек.Ему не нужна жалость, и он точно не намерен выслушивать упреки от скрипучей лестницы, потому быстро, перепрыгивая через одну ступеньку, забегает на свой этаж и пинком открывает дверь комнаты. Она небольшая (крохотная), с одной кроватью, комодом, узким столиком и стулом без спинки, хотя когда-то она у него была. Ванитас первым делом снимает пальто и шляпу, небрежно кидая их на вешалку у двери, туда же летят перчатки. Он аккуратно ставит туфли у порога (потому что они новые) и надевает мягкую домашнюю обувь.Ванитас знает, что на столике у окна стоит его ужин, который любезно принесла мадемуазель Амелия. Ванитас бесконечно ей за это благодарен, потому что часто задерживается из-за работы и не успевает на ужин в общей столовой, а оставаться голодным совсем не хочется. Раньше Ванитас тайком пробирался на кухню и подворовывал хлеб (ему стыдно), пока за этим его не застала мадемуазель Амелия и не пообещала теперь всегда приносить ему ужин в комнату. Единственным минусом стало, что взамен Ванитас обязуется раз в неделю выходить с Амелией на рынок и помогать носить продукты, но потом он же их и ест, так что грех жаловаться.Ванитас аккуратно снимает с шеи тонкую ленту галстука и кладет ее рядом с подносом на столе. Там, как обычно, тарелка супа, небольшой кусочек пережаренного мяса и стакан воды, которым Ванитас просит заменять чай, потому что остывший чай?— та еще мерзость. И Ванитас не обратил бы на это все внимание, если бы не конверт, лежащий на краю подноса. Из плотной бумаги кремового цвета и с печатью знатного дома?— письмо абсолютно точно отличалось от тех, которые обычно получает Ванитас. В тех просят о мелких услугах вроде доказательства верности или измен, выяснить, куда пропал гранатовый браслет, утоп ли в Сене тридцать лет назад пропавший без вести дядюшка и тому подобное, с чем стыдно обратиться к настоящему детективу. А такие письма, важные уже по самому факту своего написания, получает только Орлок.Сейчас, конечно, стоит тоненьким изящным ножом для бумаги вскрыть конверт, сесть в мягкое кресло и под бокал красного вина внимательно, но немного уставше, как полагается занятому и важному человеку, читать письмо. Но у Ванитаса не было ничего из этого, кроме усталости, потому обычно он разрывал все конверты, бывало, вместе с письмами, читал, а потом сжигал их в гостиной. Иногда в них же отправлял ответы, сделав пометку, что обратный адрес теперь вовсе не обратный. С этим же письмом так поступить не получится хотя бы потому, что даже конверт сделан из бумаги, которую жалко портить. У Ванитаса нет специального ножа, но при должном умении можно обойтись и столовым, что Ванитас и делает.Внутри конверта?— небольшая записка с коротким, выведенным изящным почерком посланием: ?Завтра жду Вас к обеду в поместье Архивист для обсуждения срочной работы. За щедрое вознаграждение?. Ванитас перечитывает записку еще раз, чтобы убедиться, что это не сон. Ему, именно ему, лично, пришла просьба от одного из самых влиятельных и богатых семейств, и уже завтра Ванитас получит возможность осуществить свою мечту?— зарекомендовать себя в высшем обществе, создать надежную репутацию и открыть собственное агентство…Ванитас еще раз внимательно осматривает записку и не находит никакой информации об отправителе. Понятно, ему многие шлют письма анонимно, особенно если дело кажется им важным или затрагивающим репутацию, но все равно интересно, кому могли бы понадобиться услуги детектива. Возможно ли, что это сам Ной де Сад, хозяин поместья? Вряд ли, все, что Ванитас о нем слышал,?— это что граф предпочитает все свои проблемы решать сам. Или же кто-то из родственников, что скоро к нему приедут, Ванитас наслышан от Амелии, она любит собирать сплетни и рассказывать ему, уверенная, что помогает детективу. Ванитас решает, что следует утром сказать ей спасибо. Если родственник, то, вероятнее всего, девушка. Почерк красивый, аккуратный, совершенно точно похож на тот, что и в сотне женских писем, которые перечитал Ванитас на работе. И если действительно писала женщина… Ванитас не может сдержать счастливой улыбки и ликования от мысли, что привлек внимание какой-то неприлично богатой дамы и в ее лице сможет найти покровительницу, которая будет поддерживать его начинания финансово в обмен на милые глаза и парочку комплиментов.Он будет приходить к ней всегда с цветами и нежной улыбкой. Целовать ее локоны и называть не иначе, как своей госпожой, становясь на одно колено, чтобы коснуться губами перчатки на изящной руке. И он будет сопровождать ее на приемах и балах, а также развлекать забавными детективными рассказами в салонах. Ради такого Ванитас даже научится писать истории и уж точно сможет сделать их лучше, чем то позорное любовное письмо.Ванитас прекращает улыбаться, когда понимает, о какой низости думает, и останавливает себя. У него еще осталась гордость, и лучше бы ее не растерять, иначе чем Ванитас Блюмон, детектив, отличается от простого альфонса. Пусть он не знатного рода, но мать, ныне покойная (о чем Ванитас может погрустить в ночной час), говорила, что когда-то фамилия Блюмон что-то да значила, пусть и было это так давно, что все их богатства и влияние остались только в старых скучных сплетнях. Он не имеет права использовать других, но если уж предложат, то и отказываться не собирается, по крайней мере, от небольшой финансовой помощи.Ванитас откладывает письмо, и на кончиках пальцев останется почти неслышный запах парфюма. Он заметил его сразу, но не придал значения?— ему часто приходят надушенные письма, потому со временем перестаешь подобное замечать. Аромат немного терпкий, уже не такой крепкий, и Ванитас даже может сказать, что ему нравится, хотя сам он предпочитает сладкие запахи. Он мог бы удивиться, какая леди будет таким пользоваться, но раз его вкусы нестандартны, то почему бы не существовать где-нибудь женщине, которая предпочитает запах хвои сладкой сирени.***Ванитас так и не смог заснуть. Чем ближе было утро, тем хуже становилось его состояние: всю ночь он беспокойно крутился в кровати, иногда вставая, чтобы проверить, все ли подготовлено к завтрашнему дню. Его перчатки, новые, еще не ношенная пара, голубая лента для волос и синяя, почти черная,?— галстук. Он было хотел попросить мадемуазель Амелию подготовить ему свежую рубашку, но было уже поздно, когда Ванитас вспомнил об этом, а за потревоженный чуткий сон леди он мог лишиться ужина. Амелия милая, но мстительная. Она точно бы оставила почти незаметное пятно на его рубашке, но такое, увидев которое, уже не сможешь делать вид, что его нет. Ванитас испытал это на себе уже несколько раз, потому с уверенностью мог сказать, что для своего же завтрашнего спокойствия лучше не искушать судьбу, которая и без того слишком расщедрилась сегодня.Он напрасно пытался отдохнуть, успокоить себя, потому что, насмехаясь, луна была особенно яркой, почти режущей глаза. Прячась от ее смешливого взгляда, Ванитас бездумно смотрел на стены и потолок, находясь в нервном напряжении. Если лестница жалко вторила его мыслям, то луна имела свой голос и мнение, которое невозможно было игнорировать. Она тепло твердила, что Ванитас Блюмон?— жалкий, похожий на червя, который может только прятаться и сбегать. Луна перекатывалась набок, и из ее распоротого шпилем брюха текли слова презрения и жалости. Ванитас закрывал уши, но тогда он все видел, закрывал глаза?— все слышал.Он не знал, что делать, потому что из всех желаний осталось только одно?— прыгнуть в Сену, позорно сбежав. От одной мысли о завтрашнем дне холод расползался по спине, липкий, останавливался в груди, между ребер, заползая тонкими нитями в вены. Ванитас только сильнее укрылся одеялом, надеясь, что это хоть немного поможет.Когда терпеть луну и ее смех стало совсем невыносимо, Ванитас принялся расхаживать по комнате, только сильнее погружаясь в свои мысли.В беспокойстве меря комнату шагами, Ванитас пытается представить, что ждет его там, в поместье. Он часто пьет чай в гостиных, слушая жалобы и пытаясь между строк уловить, что от него нужно, но, абсолютно точно, Ванитас уверен, что сейчас все будет иначе. Скорее между строк придется понимать, чего он делать не должен. Семья де Сад древняя, как сама Франция, стоящая у самых ее истоков. Там чтут традиции и хорошие манеры, а на чужаков смотрят с пренебрежением, особенно если те не знатного рода или посмели взять не ту вилку, которой полагается есть рыбу. Не сказать, что у Ванитаса плохие манеры или он бывает груб, да, иногда говорит, не думая, первое, что взбредет в голову, но мало кто действительно обижался. Только вот все изменится, когда напротив него будет сидеть не просто престарелая дама, желающая узнать об интрижках своего внука, а человек, чья фамилия произносится второй после королевской и никогда не забывается.Ванитас судорожно перекладывал с места на место свой блокнот со всеми записями, никак не находя на столе нужного для него положения. Он устал волноваться, но так и не смог заснуть, полностью поглощенный своими мыслями. В первые минуты Ванитас был безумно рад получить письмо?— его счастливый случай, большая удача, выпадающая раз в жизни и не каждому. Но чем больше он думал, тем сильнее становилось его беспокойство. Да, один факт, что в семье де Сад знают о его существовании, означает, что фамилия Блюмон уже на слуху среди аристократии, но что более важно?— так как де Сады самая влиятельная из всех семей, то именно их мнение будет решающим, если дело коснется дальнейшей судьбы Ванитаса.Если… Если предположить, просто предположить, говорит себе Ванитас, то что произойдет, если он провалится? Вдруг все задание для него?— сущий пустяк, но даже с таким он не справится, что тогда? Жизнь Ванитаса сложно назвать легкой, и ему не то чтобы есть что терять из настоящего. Но будущее. Если он не сможет понравиться де Садам, все его мечты и планы будут уничтожены парой слов, сказанных вскользь, в перерыве между разговорами, важными, конечно, но утомительными. Ванитас даже может со всей четкостью представить себе недовольный тон, которым будет произнесено его имя.?Вы слышали, дорогая, что недавно я просила детектива найти мое золотое кольцо? Он оказался абсолютно ужасен, мне было жалко потраченного на него времени. Без единого намека на хотя бы приемлемое образование, он даже не знал, как следует класть руки во время разговора, и отвечал грубо. Но что хуже всего… Как детектив он был абсолютно ужасен?.Именно этих слов Ванитас и боялся больше всего. Он привык не сомневаться в себе, как его всегда учили, но не мог не заметить, что до сих пор ему не выпало ни единого шанса действительно проявить себя. Даже если он и просил дать ему задание, в котором можно будет раскрыть свой потенциал, его всегда ждал отказ. Большая часть дел, которые ему доставались от Орлока, были мелкими кражами или чем-то простым вроде потерявшихся вещей, но обязательно с подозрением на ужасное преступление. Пару раз ему доверили слежку, и Ванитас выполнил все с двойным усердием. Как самый верный пес, он тихой тенью рыскал по Парижу, побывав везде, кроме дна Сены, чтобы узнать, что не нужно было так стараться. Чаще всего ему отдавали то, чем не хотел заниматься никто другой. Пропала собака? Ванитас. Украли кошелек? Ванитас. Уже десятый человек убит похожим способом в одном районе? Ванитас, бери отгул на неделю и сиди дома, нечего тебе по городу разгуливать.Он не понимал этой странной заботы Орлока и вечно твердил, что если граф и опекал его мать, то самого Ванитаса не нужно ограждать от любой опасности, он давно не ребенок, который только мечтает стать детективом, а детектив, и что толку от такой работы, если он занимается лишь всякой мелочью. Орлок обычно устало отвечал, что все понимает, молодость полна храбрости и безрассудства, но сначала Ванитасу следует набраться опыта, и только потом, с холодной головой и сердцем, а не как сейчас, браться за что-то серьезное. Ванитас в ответ говорил, что как он наберется опыта, если ничего не делает, и все доводы Орлока, что он важный человек, его названный племянник, о котором Орлок заботится со всей ответственностью, Ванитас пропускал мимо.Лишь несколько раз граф уступил, признав, что слушать нытье Ванитаса целыми днями с девяти утра и до семи вечера?— невыносимо, и разрешил быть помощником детектива. Ванитас целых полчаса гордился своим умением добиваться целей (ныть), но даже тут все пошло не так, как он себе представлял. Ему разрешалось присутствовать при сборе улик и на допросе подозреваемых, но не больше. Даже доклады со своими версиями произошедшего, которые Ванитас писал со всей скрупулезностью, прочитывались вскользь, а то и вовсе оставались нетронутыми лежать в папках.Ванитас был разочарован много больше, чем если бы его просто обманули, не дав никакого дела вовсе. Он ведь не просил слишком много, просто дать возможность раскрыть преступление более серьезное, чем мелкая кража. Он старался сделать все, чтобы его начали воспринимать всерьез, но даже тщательное выполнение самых мелких поручений не смогло сделать его более достойным в глазах графа Орлока. Тот только хмуро смотрел поверх отчетов и повторял, что однажды Ванитас поймет, почему граф так поступает, потому не будет держать на того зла.Ванитас в который раз выслушал это и сдался.***Ванитас стоял перед дверью в поместье Архивист ни минутой раньше или позже назначенного времени, что было сложно, учитывая некоторую неконкретность письма. Не оставить точного часа встречи было даже подло по отношению к далекому от аристократической жизни детективу. К обеду?— это ко скольки конкретно? Ванитас знал семьи, которые обедают ровно в полдень, знал тех, для кого обед?— несколько часов разговоров и еды, а некоторые, как и он сам, не обедают вовсе из-за работы.Единственной, у кого Ванитас мог спросить совета, была Амелия, которая, недолго думая, заявила, что ждут его к трем дня и не раньше. Ванитас ей поверил, потому что она?— абсолютный авторитет, незыблемая и непогрешимая, самая главная на кухне и за ее пределами. Кому, как не ей, ответственной за готовку, знать, в каком часу накрывать стол.Из-за нервной бессонной ночи Ванитас все утро пребывал в состоянии, которое он бы описал как ощущение себя картошкой, но более разумной и полной необъяснимой тревоги за свое будущее. Он собирался словно в полусне, три раза перевязывая галстук, потому что пальцы отказывались слушаться, а запасных рук у него не было. Ванитас в который раз перепроверил, все ли взял с собой, так, на всякий случай, несколько раз повторил в пустоту: ?Добрый день, надеюсь, я вовремя?,?— и закрыл дверь на ключ.Париж в это утро был для Ванитаса не городом цветов, звенящими мостовыми и сладким запахом кофе из каждого ресторана, каждого кафе и закусочной. Ему не хотелось вслушиваться в гомон бесконечной толпы, в легкую музыку площадей или тихие просьбы о милостыне. Ванитас почти бежал, стремясь только быстрее затеряться среди узких улиц, пройти сквозь тени балконов и никогда не выйти. Париж для него стал одним большим пятном шума и ярких цветов, которые распускаются на каждом углу, корнями ломая стены и кости, что спрятаны в них. Ванитас вышел намного раньше нужного, надеясь, что прогулка успокоит, но сам город трещал, гудел и ликовал, смотря на него и ожидая, что произойдет днем. Будут ли церкви бить в колокола радостно, или имя Ванитас Блюмон окажется в списке утопленников?— кто знает, но Париж устроит любой из вариантов.Больше часа Ванитас не мог заставить себя пройти через ворота поместья Архивист, потому, когда наконец решился и даже три раза постучал в дверь, он тайно надеялся, что ему никто не откроет. Тогда можно просто пожать плечами, а вечером отправить ответное письмо, в котором подробно объяснить, что ему очень жаль и неудобно, но его никто не встретил, потому решил, что услуги детектива больше не требуются. Ванитас почти собрался развернуться и уйти, когда услышал щелчок замка, и на пороге появился лакей.—?Прошу вас,?— лакей жестом приглашает войти, и становится понятно, что отказываться уже слишком поздно.Ванитас следует за слугой по широкой лестнице, длинному коридору и через несколько комнат. Он бы не сказал, что поместье как-то отличается от того, что он видел до этого: дорогие зеленые обои, такие мягкие ковры, что даже такой человек, как Ванитас, будет ходить словно изящная черная кошка, теряясь в глубоких тенях коридоров. Отполированные до блеска перила парадной лестницы и мрамор, по которому стучат каблуки,?— это все Ванитасу знакомо, даже слишком хорошо для того, кто не уверен, что его фамилия хоть что-то значит. Ванитас насмотрелся на вычурные гостиные, на обветшалые протертые ковры и золоченые ручки чашек треснутого сервиза. Иногда в одном месте сразу. Орлок раньше брал его с собой, когда мать умерла, а Ванитас был слишком мал, чтобы оставаться одному. В такие дни Ванитаса отправляли играть с другими детьми, будущими графами или герцогами, и те, совершенно не стесняясь, хвастались богатствами своей семьи. Только через годы он понял, что делали они так не чтобы его унизить, а потому что это единственное, чему их научили. Но тогда он наполнялся самой чистой, самой искренней завистью ребенка, у которого ничего не было. Если бы только Ванитас мог жить в подобном месте, играть на пианино в светлых комнатах и пить вино в бордовых гостиных. Если бы он мог ребенком бегать по просторным коридорам, прятаться за статуями в холле или тихой мышкой пробираться на кухню, чтобы первым попробовать пирог.Ванитас со всей силой завидует каждому, кому повезло родиться и жить богатым.Лакей останавливается перед дверью в гостиную, и Ванитас понимает, что ему дают небольшую передышку. Наверняка все его волнение на лице написано, и его сложно не заметить. Он суетливо поправляет галстук, ленту в волосах и манжеты рубашки, а затем кивает, что готов, и дверь перед ним раскрывается.Первое, что Ванитас видит,?— мягкая улыбка и темные прищуренные глаза, и лишь потом?— все остальное. Не кто иной, как Ной де Сад, сидит на мягкой софе, сложив на коленях книгу, которую читал до этого. Ванитас много слышал о нем, но никогда не видел, потому что этот человек предпочитает без особой надобности не появляться на публике. Говорили, что его кожа темная, как сама ночь, и он может невидимым скользить сквозь тени, а глаза черные, словно дно самого глубокого пруда, полное ила. Говорили, что весь он напоминает хищное животное, затаившееся в охоте, что каждое его движение точное и быстрое, а сам он улыбается лишь на охоте, когда стрела попадает прямо в сердце. Амелия возбужденно доносила, что юные леди находят какое-то очарование во взгляде его темных глаз, но каждый из родителей строго выговаривает, что даже если это сын маркиза, которого тот достал из самого ада, лучше поберечь себя. Он никогда не обращается первым и не зовет никого танцевать на балах, только хмуро смотрит на всех.И вот, стоя перед ним, Ванитас понимал, что говорившие такое ни разу самого Ноя не видели. Перед Ванитасом сидел абсолютно обычный человек, никак не похожий на воплощение зла. Только смуглая кожа выделяла его среди остальных аристократов, подчеркнутая белым костюмом. Черные волосы, лежащие крупными волнами, были убраны назад, но одна непослушная прядь лежала за ухом, выбившаяся из прически. Его глаза действительно были темными, но Ванитас не видел в них ни темного пруда, ни холодного ила, лишь легкую насмешку, без злобы, и любопытство.Ванитас оказался к такому не готов, и никто не предупредил про ровную прямую спину и плечи, на которые хочется положить руки.—?Присаживайтесь,?— Ной говорит мягко, жестом указывая на место напротив себя.Ванитас кивает и садится. Ему вдвойне неловко из-за того, что слухи даже близко оказались не похожи на правду.—?Признаться, я ждал вас раньше,?— Ной откладывает книгу в сторону,?— наверное, все же стоило сказать более конкретное время встречи.—?Только я должен извиняться за то, что опоздал, месье Ной де Сад. —?Ванитас пытается выдавить подобие улыбки, но получается криво. На лице Ноя он не может увидеть ни капли удивленности тому, что его имя уже известно, хоть он и не представился. Прежде чем Ванитас узнает суть работы, ему хотелось бы задать вопрос, который мучил со вчерашнего вечера:?— Но почему вы позвали именно меня?Ванитаса это действительно интересует. Про него не пишут в заголовках газет, не слышится он и в тихом шепоте пытающихся скрыть преступления, и уж тем более он никогда не занимался чем-либо серьезным.—?Меня заинтересовало ваше имя,?— Ной смотрит внимательно, и пусть его улыбка все еще теплая и вежливая, у Ванитаса от нее подрагивают пальцы. Ной словно ждет чего-то от него, всматриваясь, а потом продолжает:?— Та история с поддельным любовным письмом… Довольно забавная.Все именно так, как Ванитас и представлял. Он уже успел стать известным (опозориться) среди знати, и теперь Орлок точно никогда больше не доверит ему что-либо важнее поиска собаки. Утешает только, что некоторые готовы платить хорошие деньги за собак.—?Если вы знаете про… —?Ванитас пытается подобрать слова,?— мои методы работы, то почему?Ной пытается скрыть смешок. Ванитас не может скрыть разочарования.—?Мне стало любопытно, такой ли на самом деле бездарный детектив работает на месье Моро. И не смотрите на меня с такой щенячьей болью во взгляде, прошу.Ной замолкает, и они сидят, смотря друг другу в глаза. Ванитас чувствует, что его щеки краснеют от внимательного взгляда, и отводит глаза. Разве это не должен был быть разговор, где богатый аристократ томно лежит на софе, а детектив рядом с ним внимательно записывает все показания?Ной подается вперед, а голос становится тише:—?И я узнал много любопытного, Ванитас Блюмон. Помните то дело о прекрасной незнакомке из Сены? Разумеется, помните, ведь вам доверили его вести, правда, быстро забрали. Тогда в каждом доме был бюст этой крайне очаровательной покойницы, а стихов и песен ей посвятили больше, чем любой из когда-либо живших женщин. Тогда вы предположили, что все это афера, ведь невозможно сделать такой слепок с тела, которое пробыло почти сутки в воде. Или, может, вспомнить дело Гуффэ? Вас тогда позвали ассистентом, но в итоге даже там вы были тем, кто предложил верный, но очевидный вариант произошедшего, отчего вас не восприняли всерьез. Тогда только и разговоров было, что о мадам Афингер, которая своими предсказаниями направляла следствие. Но мне удалось разузнать, что правильные подсказки она давала лишь после визитов некого молодого человека, который не называл имени и не показывал лица. Это ведь были вы, не так ли?В такие моменты, думает Ванитас, в романах главного героя загоняют в угол, и ему ничего не остается, кроме как во всем признаться и согласиться на условия сделки, которую предложат.—?И потому вы решили, что я подхожу для вашего дела? —?Ванитас пытается спрятать сарказм в голосе, но его выдает сама собой появившаяся усмешка.—?Именно,?— Ной опять улыбается мягко, одними уголками губ,?— мне нужен такой человек. С потенциалом, но о котором никто не знает. Чтобы не привлекать лишнего шума. В худшем случае решат, что я обезумел, а в лучшем?— занимаюсь благотворительностью и помогаю молодому не очень удачливому детективу добиться большего.—?Раз так,?— Ванитас достает свой блокнот,?— давайте перейдем к сути моей будущей работы. Опишите во всех подробностях, что произошло.—?В том и дело, что еще не произошло.—?Я не совсем понимаю…—?Скоро все мои родственники соберутся на целый месяц в этом поместье. Нас нельзя назвать дружной любящей семьей, знаете ли.Ной закидывает ногу на ногу. Совершенно неприлично.—?Как ни одну из богатых семей.—?Верно. И в этот месяц на одного члена нашей семьи станет меньше. Я говорю об убийстве. А вам нужно только понять, кто хочет его совершить, до того, как все случится.—?Вы же не собираетесь?.. —?Ванитас приподнимает бровь. Этот разговор становится похож на плохую шутку.—?Разумеется, нет. Я не собираюсь никого убивать,?— Ной усмехается,?— хоть и очень хочется. Но нанимать вас, детектива, расследовать убийство, которое еще не совершил,?— абсолютно подло по отношению к вам, а я, может, и не самая приятная личность, но не подлец.—?Тогда вы знаете, кого убьют,?— звучит скорее уставше, чем заинтересованно.Ванитас опять видит на лице Ноя эту улыбку, которой все никак не мог дать названия, но сейчас понял. Самодовольная.—?Разумеется, знаю. Меня.