Между колоннами (1/1)

В первый день службы у своего нового хозяина Моске нужно пройти по Пьяцетте, чтобы добраться до утопающей в роскоши Мерчерии. В знак своего расположения Вольпоне сразу же выдал новому слуге кошель с золотом, велев купить на торговой улице того и этого, обратив пристальнейшее внимание на арсенал аптекарей. Нужны были притирания с самым мерзким и едким запахом, густые желтые мази, от которых ресницы слиплись бы, а глаза приобрели неприятную для зрителей влажность. Пожилых родственников, над которыми можно было бы измываться при помощи сих средств, у Вольпоне не было, и Моска находился в глубочайшем недоумении по поводу сего заказа. Не рекомендуй Вольпоне его прежняя хозяйка, не назови она его честнейшим и благороднейшим человеком в Венеции, Моска и вовсе решил бы, что над ним шутят, и хорошо бы эта шутка не включала в себя обвинения в краже. Мысли эти изрядно портили солнечный день, и шагая вдоль канала, Моска вдыхал его сырой запах безо всякого удовольствия. Прохожие не занимали его, как и украдкой выглядывающие из-за оконных занавесок девицы его сословия, прежде так веселившие его душу. Напротив, они лишь погружали Моску в большее уныние - при прежних хозяевах его служба была хотя и скучной, но честной и благопристойной (ах, стоило бы ставить сюда это ?но?, или разграничение это лишь вносит путаницу в причины и следствия?). Он прислуживал господину, служанки же его благочестивой госпожи вносили в его душу впечатление, что он очутился в курятнике, будучи лисом. И лисом он проходил все эти годы, пока хозяин, упокой его душу Господь, не перешел дорожку кому-то из Совета Десяти. Его прелестная вдова удерживала при себе Моску столько, сколько могла, но молва не заставила себя долго ждать, и они со слезами простились. А когда он оказался в доме нового своего владетеля, то явственно ощутил, что лисом ему больше не бывать. Не стать курочкой в его зубах - уже хорошо. И как назло, взгляд его переменился от нового его положения. Если прежде Моска замечал хорошеньких девушек да простаков, которых можно обвести вокруг пальца, пока выпиваешь в таверне, то теперь все улицы, от самых узких и приватных до излюбленных мест прогулок почтенных семейств, были наводнены мальчиками и мужчинами. Даже каналы кишели ими, и если бы Моска не был так озабочен, то он бы посмеялся над этим любопытным феноменом. Впрочем, долго сохранять озлобленное состояние духа ему не удалось. Поглядев на пухлых, довольных мальчиков, разодетых в парчу и бархат, с унизанными перстнями пальцами, Моска признал, что эта судьба не так уж плоха. К тому же вряд ли она ему предстоит - где эти белокожие отпрыски благородных фамилий с надушенными волосами, и где он, не так давно покинувший Терраферму, плоть от плоти тамошних крестьян, не привыкших ни к специям, ни к благовониям, ни к роскошным одеждам и изящной мебели. От этих мыслей Моска повеселел, и яркий солнечный день, в котором блеск каналов и окон соперничал с блеском светила, показался ему даже красивей, чем всегда.На Пьяцетту он почти выбежал, ноги сами несли его к тепещущей шелками и дамастом Мерчерии, к ее соловьям и маскам, к ломящимся от истекающих медом сладостей прилавкам кондитеров. Если хорошенько поторговаться, можно и себе что-то урвать - ну разве Вольпоне заметит, что в кошеле не хватает монет на пирожное или два, и если заметит, то скажет ли об этом, а если скажет, и назовет негодным слугой, тратящим деньги хозяина, то не пойдет ли он к дьяволу? А если случится так, что все это и правда ловушка, то в нее и попасться не грех. Сам Бог велел тратить золото и радоваться в такой день, и если Моска послушается его завета, то он в этом совершенно не виноват. Пусть хоть на галеры ссылают, ему не жалко.Сегодня на Пьяцетте было людно и мирно. Моска почти прорвался к Пьяцце, упоенный солнцем, и теплом, и ласковым гомоном голосов и позвякивающих им в такт монет в кошеле, когда взгляд его упал на две колонны, угрюмые даже в ярком свете дня. Моска сбился с шага, сердце вдруг кольнуло длинной иглой и оно заныло тоскливо, безнадежно, затрепетало, как птичка, запертая в клетку. Откуда-то взялся промозглый ветерок, хотя никто, кроме застывшего на месте Моски не заметил его. Он же как завороженный смотрел на Святого Теодора и его крокодила, на Марка со львом, и на эшафот между ними. Рука сама собой потянулась к распятию, и усилием воли Моска заставил себя отвернуться. Шаг за шагом, тяжело, будто его в телегу запрягли, он пошел к Мерчерии, покупать то, что велел Вольпоне. В первой же попавшейся церкви он из своих денег поставил свечу, сам не зная, кому и на что.