1 (1/1)

Саундтрек: Lil Peep - Star Shopping Один. Последняя человеческая душа в рухнувшем на колени озябшем мире. Единственный настоящий, не замутнённый инстинктами человеческий разум в бескрайней снежной пустыне.Одиночество. Как оказалось, оно имеет привкус ледяной крошки, скрипящей на зубах. А ещё — мелких жалящих снежинок, бьющих с невероятной силой в лицо под беспощадными порывами метели.После того, как пало всё, и погибли все, кого любил и знал, тяга к жизни пропадает. Последние несколько дней он жил лишь одним — желанием сдохнуть побыстрее. — Этот вообще никуда не годится, — слышится приглушённый голос кого-то из обоза. Вроде бы того надзирателя, что зашвырнул пленника в сани. — Ну, проверим товар? Заодно и согреемся. Я первый, Фань. С этими словами по ногам скрючившегося в позе эмбриона человека ползут жадные ладони, ища лазейку, чтобы проникнуть внутрь.— Завали... — шипение, сопровождаемое глухим ударом, и руки послушно пропадают. — Чанёль нас на мясо вóронам пустит, если не довезём. Согрей этого немощного и накорми. Пусть лучше откинется когда его купят, лишь бы у нас не сдох, — другой голос прерывает все поползновения в сторону тела полуживого пленника. ?Товар?. Он решает помочь себе сам, лишь бы не растягивать сомнительное удовольствие пребывания на этом свете. — Всё нормально, бери что хотел, — шепчет парень потрескавшимися в кровь губами, хватая за руку тёмную фигуру, нависшую над ним. Человек сердито отталкивает протянутую конечность и резко запахивает капюшон поплотнее. Видимо, слова напарника подействовали на падкого до лёгкой наживы гончего отрезвляюще.— Сдохнешь ещё подо мной. И вновь мерное шуршание полозьев по укатанной дороге, рваные завывания ветра и пробирающий до костей мороз. Не замёрзнуть насмерть без движения — чудо. Но каким-то волшебным образом пленник ещё оставался в сознании и даже разбирал некоторые слова, доносившиеся снаружи крытых саней.Потом были грубые удары по щекам в попытках вернуть хоть какое-то подобие жизни в одеревеневшее тело. Его, безвольного, укутали в несколько слоёв смердящих шкур, подсунув под спину мешок с мехом и ткнув в губы деревянной плошкой, над которой вился пар. Зубы предсказуемо застучали о деревянный край посудины, и добрая половина жидкости впиталась в шкуры. Надсмотрщик сдавленно ругался, но продолжал терпеливо, капля за каплей, вливать обжигающую жидкость в безжизненное тело.Полностью пленник пришёл в себя уже возле костра. На полотне саней плескались отблески языков пламени, у самой щеки стояла новая дымящаяся плошка, на этот раз с похлёбкой. Снаружи, кроме завываний ветра доносились и вполне разборчивые звуки, от которых хотелось заткнуть уши, а ещё лучше — окунуться с головой в сугроб.Надсмотрщики самозабвенно трахались на расстеленных прямо на снегу бычьих шкурах. Тот, что повыше, ласково звал своего напарника ?Тао-я?, натягивая того на свой член и тыкая лицом в воняющую подстилку. Р – романтика.Едва совладев с окоченевшими пальцами, пленник поднёс плошку с похлёбкой к губам, что дарила живительное тепло практически омертвевшей от холода коже. Прокляв по десятому кругу ?чёртовых мутантов? и закрыв глаза, кое-как отгородившись от внешнего мира, он сделал несколько небольших глотков. Не смотря на все пафосно-самоотверженные мысли о смерти, жрать хотелось всё равно. Так некстати вспомнились слова единственного в этом мире человека, что понимал его чувства как никто больше: ?Белый лис может выжить, главное выдержать первого щенка. Каждая смерть такой как я — новый белый лис. Ты должен остаться, Хань. Ты нужен этому умирающему миру?.Он смутно помнил речь умирающей девушки. Она говорила о чём-то невероятно важном и ценном, держа его за руку. Юки умерла незадолго после тех слов, тихо и мирно, не доставляя никому хлопот. Её бы и не сумели спасти — женский род медленно, но верно вырождался под давлением какой-то дикой мутации. Тогда ему и приснился до сих пор повторяющийся по замкнутому кругу сон о белой лисице. Та прыгнула прямо на него, заставляя оступиться и упасть спиной в снег, а после вскочила на грудь, свернувшись там уютным калачиком.Смерть Юки немощный раб-прислужник перенёс плохо — подхватил горячку и слёг с жаром, становясь непригодным для любого рода работы. После едва перенесённой тяжёлой болезни Хань стал походить на живого мертвеца: волосы совсем потускнели и практически утратили свой мягкий каштановый цвет, то же самое произошло с глазами — из них будто выкачали всю жизнь, всё то, что делало их обладателя человеком; кожа истончилась и посерела, под её тонким покровом с лёгкостью можно было увидеть очертания костей. Не удивительно, что тогда от человека поспешили избавиться. Хоть смерть и была привычным явлением во времена вечной стужи, всё же гибель ?неиспорченного? оказалась бы весьма не с руки тогдашнему хозяину Ханя.До этого Хань ?работал? за еду и кое-какой кров у хозяина бара, где гнали дешёвый шорж из сушеного чего-то, пока его практически не отвоевал себе вольный гончий, Кай, что казался чуть более благородным, чем окружающая безродная свора сумасшедших пьянчуг. Он недолго пробыл с Каем, а тот, как ни странно, оказался единственным из всех, кто не был жесток со слабыми. За спасение тот не требовал ничего, лишь иногда под настроение нагибая Ханя в душной и пропахшей дымом комнатке под крышей. Однако, и это было гораздо лучше ежедневного мучения с изготовлением дешевого вина, таскания неподъёмных бочек со смердящим варевом и ублажения жирных завсегдатаев бара по первому щелчку пальцев. Можно сказать, с Каем Хань впервые чувствовал себя... менее паршиво, чем обычно. Его кормили, одевали, позволяли ходить где вздумается, не били и даже не унижали. Такая жизнь давала надежду на более-менее терпимое будущее, давала шанс смириться с собой и попытаться хоть как-то совладать с той гнилью, что корчилась внутри вместо давно подохшей души. Но так продлилось лишь немногим больше месяца, пока Кай, по неосторожности или по пьяни, не проиграл его в кости главе стаи Чёрных, Чанёлю. — Прошу, не отдавай меня, — захлёбываясь слезами, Хань стоял на коленях, вцепившись ослабшими пальцами в жёсткий мех на загрубевших от холода и крови унтах Кая. Тот поднял качающегося от слабости человека, бережно усадив его в тёплые шкуры у очага и вручая в руки чашку обжигающего чая. — Тебя там не обидят. У них тоже есть человек, девушка, сможешь побыть с себе подобной. Со мной ты долго не протянешь, прости, Хань. Тогда Кай просто ушел, скрывшись за глухой стеной из метели, а Хань, как последняя тряпка, кинулся за ним, в мороз, и кричал до охрипшего голоса, выкручиваясь из схвативших его рук и порываясь кинуться вслед за гончим по заснеженной дороге. После этого Хань перестал верить во что-либо. Однако, в своих последних словах Кай не солгал и оказался прав: в стае не было ни жестокости, ни рабства. Ханя принимали за равного, приставив его к человеческой девушке, Юки, на которую вождь возлагал большие надежды. Её целью было вылечить пострадавшего от нападки вражеской стаи Кёнсу, бурого лиса, что являлся парой вождю. На него покусились прислужники Красного волка, набирающие себе в стаю как можно больше лис всеми правдами и неправдами. Хоть человеческий организм и успешно подстроился под изменившуюся природу, выносить и родить щенков было сродни чуду, и немногим это удавалось.После смерти Юки Хань снова оказался продан. Как человек он больше не был нужен стае Чёрных, не был нужен Каю, что пропал в неизвестном направлении, не был нужен никому. Он втайне надеялся лишь, что о нём забудут и невзначай бросят подыхать в одном из сугробов. Зачем кому-то такой, как он? Ни на что не годный, слабый, вечно больной и ничего не умеющий. Обуза и лишний рот в мире, где добыча еды была сродни испытанию. Тем не менее, перекупить у Чёрной стаи его решился очередной сумасшедший, в добавок расщедрившийся на собственный обоз и двух озабоченных надзирателей бонусом.— На рассвете его заберёт товарник Белой стаи. Вроде бы, за ним послал сам Хун. — Один из надзирателей, что помельче, лениво развалился на шкурах, пренебрежительно толкнув Ханя ногой. — Эй, ты живой? Как тебя там? Сиделка для Юки. — Его зовут Лу Хань. Тао, не трогай его, Кай говорил, он какой-то больной. Юки умерла через три недели, как его приволок Чанёль. Глянь, какой бледный, и глаза совсем бесцветные, он как будто уже сдох, да всё никак не успокоится. — Второй гончий набросил на щуплую тушку человека очередное смердящее одеяло в неком извращённом подобии заботы.Хань вздрогнул под несколькими слоями меха и шкур от звука имён Юки и Кая, но виду не подал, продолжая прислушиваться к разговору надсмотрщиков. Те продолжали нести какую-то чушь, но иногда и в этом бессмысленном бреду проскальзывали немногочисленные факты, казавшиеся необычными.— Кто-то брякнул, что Юки была белой, — будто-бы нехотя процедил старший, Ифань. — Поэтому Чанёль так за неё цеплялся и не хотел продавать. Да толку с того, всё равно померла. Но ещё говорят, что те немногие белые, что остались, могут передать свою сущность тому, кто видел их смерть. — Ифань мрачно покосился на неподвижного Ханя, а у него под боком издевательски захихикал Тао. Исходивший из его рта пар сразу же превращался в застывающие в воздухе крупинки снега.— Да ты себе последние мозги отморозил, — презрительно просипел Тао и спрыгнул с медленно скользящей по снегу телеги, разминая окоченевшие конечности.Ифань хмыкнул и бросил ещё один взгляд на молчаливого Ханя, присматриваясь к маленьким облачкам замёрзшего пара, вылетавшим из-под глубоко надвинутого на голову капюшона. А то и правда умрёт ещё, а гончие и не заметят.Интересно, для чего никчёмный человечишка понадобился Сэхуну, вождю Белых? По слухам, тот всё никак не желал заводить семью и искать себе лису, и вот на тебе. Тащит в стаю очередной бесполезный рот.? ? ?Обоз из телег, что тянули мощные лохматые быки, медленно продвигался на север. Товара было много, спешить было некуда, но всё же холод делал своё дело и безмолвно подгонял грузных животных быстрее перебирать ногами. В телегах горами были навалены купленные на торгах тюки шкур, еда, жир в промасленных свёртках и один продрогший и едва не превратившийся в ледышку раб.Под конец дороги его и вовсе взвалили на быка, так как обессиленное тело человека больше даже не принимало ту жуткую похлёбку с какими-то травами, что держали его в неком трансе. Тепло, пробивающееся сквозь грубый мех животного кое-как помогало сохранить теплящуюся жизнь в чахлом тельце. ? ? ?В следующий раз сознание к Ханю вернулось, когда по ногам ударило твёрдым, а тело безвольным кулем свалилось на неожиданно твёрдый пол, как оказалось, внутри просторного шатра из шкур. Взгляд тут же упёрся в пару меховых сапог прямо перед носом. Чья-то рука приподняла его голову за подбородок и вскинула вверх, открывая лицо из-за занавеси растрепавшихся волос. Капюшон тихо опал на спину, лишая единственной защиты. Сверху на Ханя взирал хмурый вожак стаи Белых. Статус его не вызывал сомнений с первого же взгляда. С правильными чертами лица и белыми волосами, он выглядел как воплощение самой зимы, от чего у человека по спине прошлись мурашки, а дыхание невольно перехватило. Чанёль не вызывал в нём таких уж сильных эмоций.Сэхун вскинул потяжелевший взгляд, устремив его куда-то за спину Ханя, и ещё больше нахмурился. — Отдаёшь мне пусть и бывшего, но своего раба? — мужчина неспешно встал с огромного, обитого шкурами и тканями трона вождя, переступая безвольно опавшее и съёжившееся в ожидании ударов тяжелыми сапогами тельце человека.Хань вскинулся, оборачиваясь и пытаясь разглядеть на белоснежном фоне из бушующей вьюги человека, которому адресовался вопрос. Смутное подозрение закралось в его до сих пор задурманенную травами голову, пока вождь не подошёл ближе к маячившему у входа мужчине, начиная давить своей мрачной аурой сразу на всех присутствующих в шатре. — Это единственное, чем я могу отплатить за свою спасённую шкуру, за отданные долги, за честь и возможность стать твоим верным гончим. — После сказанного сомнений не осталось.Кай ступил в шатёр, отряхиваясь от снега, словно огромный пёс, глянул лукаво и немного нахально, казалось, вовсе не подавленный внезапно потяжелевшей атмосферой. Хань приподнялся на локте, сухо сглатывая и отчего-то глупо и наивно радуясь знакомому лицу и человеку, по которому он... скучал. Вождь словно невзначай потянулся к смуглой коже на щеке гончего, будто стараясь словить шальной отблеск от огня в очаге. — Ты мог бы стать моим лучшим... Кай усмехнулся, склоняя набок голову и уходя от мимолётного прикосновения.— Только если ты прогнёшься и уступишь титул, вождь. Сэхун опустил так и не достигшую цели руку. — Отбери в бою, — резко и грубо ответил он, возвращаясь и поднимая едва вякнувшего от неожиданности Ханя, закидывает его себе на плечо. — Я беру его. Отныне ты гончий в моей стае без права заводить семью. Он слишком поспешно, будто скрывая неловкость, убрался из шатра со своей ношей, игнорируя вновь невесело усмехнувшегося Кая и, вероятно, не слыша его последних слов:— Да куда уж мне.? ? ?Саундтрек: Ruelle – RecoverУбранство шатра вождя поражало своей роскошью, насколько это было возможно в условиях вечной зимы и отсутствии удобств. Стены покрывал качественный обработанных медвежий мех, придавая жилищу уюта и сохраняя внутри драгоценное тепло, шедшее от примитивного очага на углях, дым от которого выводился наружу. Поверх шкур в некоторых местах струилась тонкая ткань в неком подобии украшения. Для вождя также была сооружено просторное ложе, укрытое на этот раз оленьими и куньими шкурами. Пол был утеплён несколькими слоями древесины, поверх которой был наброшен плотный ковёр из шерсти. В добавок к интерьеру в шатре присутствовали несколько резных деревянных столиков, некое подобие тумбы и шкафа, а также просторная лохань для водных процедур, отгороженная невысокой тканевой ширмой. Источником освещения служили светильники на свечах и гусином жире. Лу Хань так и не успел оценить убранство шатра, когда его довольно бесцеремонно сбросили с плеча, на котором он благополучно допутешествовал от так называемого ?главного зала? до жилища вождя. Юноша вскрикнул от неожиданности, порадовавшись до сих пор был укутан с ног до головы во всё что только можно с дороги, и многочисленная одежда смягчила падение на пятую точку. Температура в нагретом шатре оказалась вполне приемлемой, чтобы стянуть с себя неудобную шубу и остальные тряпки. Вождь за его спиной молча сбросил свою верхнюю одежду и выжидающе уставился на гостя, беспомощно взиравшего на него с пола.Страх неизвестности и непредсказуемости Белого вождя заставлял Ханя подсознательно бояться и ожидать подвоха. Он инстинктивно опустил голову под нечитаемым взглядом Сэхуна, едва сдержавшись, чтобы не прикрыть лицо руками. Внутри с противной неотвратимостью расползался страх, сжимая внутренности ледяным холодом. Теперь идея сбросить мешающие тряпки не казалась удачной.— Чего расселся? Раздевайся, — безразлично бросил вождь, отходя вглубь шатра и зажигая светильники при помощи лучины из очага.Хань хлопнул глазами, но потянулся онемевшими на холоде пальцами к бесчисленным завязочкам на шубе. Почему-то этому холодному ровному голосу его тело подчинялось беспрекословно. Когда большая часть одежды оказалась сброшена, а кожу остались укрывать лишь простая хлопковая рубаха и свободные брюки, Хань развернулся лицом к остальной части шатра, куда боялся бросить малейший лишний взгляд.— Я сказал раздеваться, — словно хлыстом полоснули отдающие изморозью слова.— Но я... — жалобно попытался проблеять юноша, когда растерявший терпение вождь приблизился к нему, заходя за спину и срывая расходящуюся по швам рубаху с хрупких плеч.По коже неприятно прошлась натянувшаяся ткань и с жалобным треском опала на пол. Хань едва успел вздохнуть и поднять руки, чтобы прикрыться, как та же участь постигла и дышащих на ладан штанов. Хуже не придумаешь. Очередной любитель поживиться лёгкой добычей, ещё один великий волк, что только и способен, что подчинять слабых и ломать чужие судьбы. Руки беспомощно опустились, отпуская любые шансы на сопротивление. Хань измученно выдохнул сквозь зубы, прикрыв глаза отросшей за последнее время чёлкой, в которой отчётливо пробивались светлые волоски. Он не удивился бы, окажись те седыми.Человек знал, что так упоённо в тишине рассматривал волк. Все они были падкими до невысоких мальчишек щуплого телосложения. А Хань в последнее время питался лишь отвратительной похлёбкой дважды в день, из-за чего на спине явно проступила острая вереница позвонков, облепленных бледной кожей.— Слёзы не обязательны. Я не похож на чудовище и калечить тебя не собираюсь, — с привычным безразличием сообщил Сэхун, по-своему расценив понурившуюся фигуру человека. Вновь зашуршала одежда, и несложно было догадаться, что вождь разоблачился и сам.Хань лишь горько скривился, набравшись смелости и повернувшись лицом к вождю, встречая его тёмный пустой взгляд. — Думаешь, только это может пугать? — Страх практически исчез, уступая место лишь всепоглощающей пустоте.— Теперь ты принадлежишь мне. Я беру тебя как наложника, это твоя участь. — Сэхун благополучно пропустил вопрос мимо ушей, сбрасывая с плеч оставшуюся на теле единственную рубаху.Лишь тяжело сглотнув, Хань опустил глаза, чтобы их тут же обречённо закрыть при виде обнажившегося достоинства вождя. — Моя участь умереть сегодня под тобой. Сэхун неожиданно коротко рассмеялся, опускаясь перед Ханем на колени. Юноша чувствовал, как ноги дрожали от необъяснимого предчувствия. Сколько раз он уже переживал такую сцену, когда доведённого до полуобморока человека пускали по кругу пьяных в доску и плативших трактирщику лишь по несколько монет посетителей бара? Не счесть.— Сочту за комплимент. Не бойся, умереть точно не умрёшь, Кая то выдержал. — Сэхун настойчиво потянул Ханя к себе за запястье, дожидаясь вялой покорности. — Пожалей меня, — выдавил из себя юноша, стараясь не выдавать своего отвращения к себе же. Всегда оставался шанс на чудо и чьё-то неожиданно сопереживающее сердце. — Кай не идет в сравнение, он ведь рожден гончим, они не предназначены для продолжения рода... — он послушно подался вперёд, давая чужим рукам творить всё, что вздумается.— Тем не менее, они плодятся. Но, ты прав, род наследников вождей выдерживает и вынашивает не каждый. Не плачь, в стае есть лекарь, — Сэхун совсем уж безразлично толкнул Ханя на одну из шкур, — зашьёт тебя. Попрощавшись с последней надеждой, Хань откинулся на мягкий мех, стискивая шерсть всё ещё ледяными непослушными пальцами. Сама по себе по телу прокатилась дрожь ожидания близкой боли. Они никогда не заботились о чужом комфорте, не говоря уже об удовольствии. Сэхун навис сверху, словно примеряясь и проводя ладонями от груди, по впалому животу и внутренней поверхности бёдер, с лёгкости раздвигая человеку ноги и устраиваясь между ними.— Я буду нежен. — Сэхун соизволил склониться ниже и с нажимом провести носом по чувствительной шее, замирая у самого уха человека на несколько секунд.Что это было, попытка успокоить добычу, чтобы трепыхалась поменьше? Ханю захотелось рассмеяться и выплюнуть всю скопившуюся желчь в каменное лицо вождя. Сэхун внезапно резко отстранился, шумно втягивая тёплый воздух. Он озадаченно вглядывался в лицо Ханя, пока тот полуживой тушей валялся под ним, не в силах пошевелиться и выдавить хоть звук.— И давно ты стал меняться? — совершенно не к месту поинтересовался он, задумчиво пропуская между пальцами прядку волос человека.Хань завозился, стараясь подняться. Всё это хождение вокруг да около ещё больше нагнетало ситуацию, что и так граничила с подступающей истерикой. Ещё больше удручало то, что это только первый раз из бесконечного множества в рабстве у вождя Белых. И тот явно постарается сделать его запоминающимся. Лёгкий тычок в грудь заставил человека вновь улечься смирно.Вернувшись к своему вынюхиванию, Сэхун снова прижался к Ханю, оставляя на его коже ко всему прочему и лёгкие касания языком. Волк получал от этого явное удовольствие и останавливаться не собирался, пока его ладони не нашли скрюченные от холода пальцы Ханя, что продолжал цепляться за мех как за последнюю опору.— Руки совсем ледяные, тебе холодно? Пошли, тёплая вода и травы помогут отогреться и расслабиться. Он легко поднялся, подхватывая на руки практически невесомое и весящее половину от нужной массы тело человека, ожидаемо не получая от него никакой реакции. Хань желал лишь того, чтобы это поскорее закончилось, а новому хозяину как можно быстрее надоела приобретённая игрушка. Прикосновение горячей воды ненадолго привело Ханя в чувство, когда он обнаружил себя в просторной лохани на коленях у вождя. Тот не обманул, и голову сразу затопило сладким туманом поднимающегося от воды аромата трав. Пусть так, пусть бы только облегчили мучения и помогли забыться.Хань схватился руками за деревянные бортики, теряясь и чувствуя, как поднималось у вождя то, что так страшило размерами. Без подготовки человека должно было просто разорвать, но взгляд в расширенные от возбуждения зрачки вождя давал понять, что о растяжке можно не мечтать. Животное начало внутри него брало верх и лишало рассудка.Чуть приподняв человека за талию, Сэхун нетерпеливо ткнулся головкой в сжимающееся отверстие, заставляя Ханя затрепыхаться у него в руках, расплёскивая воду.— Тихо, не вырывайся. Мне тяжело сдерживаться, я хочу тебя... — С ощутимой силой Сэхун стиснул талию Ханя, пока одна его рука скользнула под воду, находя напряжённый вход и начиная массировать его, слегка проникая внутрь. Хань с колотящимся сердцем чуть успокоился, практически кожей ощущая, как к вождю возвращается здравомыслие. Ощущения нельзя было назвать приятными, но хоть так боль можно было немного облегчить. Он снова опустился на чужие колени, подставляясь под умелые пальцы, один из которых решительно скользнул внутрь. Ханю неприятно и от этого, но он стоически терпел, лишь немного хмурясь и отворачивая голову. Второй палец прошёл ещё туже, от чего человек уткнулся лбом в плечо вождя, находя в этом хоть какую-то опору. Совершенно неожиданно для себя он тихонько фыркнул, совсем как зверёныш. Но это сразу же быстро забылось под чужим непрекращающимся напором.Хань вновь попытался отодвинуться, чуть ослабляя давление, но вождь опять крепко прижал его к себе, вдобавок чуть прикусывая за подбородок, раздражая кожу горячим дыханием. Он одним движением чуть оттолкнул человека от себя, впиваясь ему в губы и одновременно загоняя третий палец.Неожиданно для себя Хань ответил на поцелуй, вцепившись в плечи Сэхуна и даже слегка покачиваясь в такт проникающим пальцам. Вода смягчила ощущения, в добавок травы явно обострили чувствительность и уменьшили боль. Внимание к этому вождя и его терпение подкупали так, что Хань практически расслабился под размеренными движениями, пока его не выдернули из приятной теплоты и вновь не швырнули на шкуры. Как бы Сэхун ни старался, член не сравним с пальцами. Умостив Ханя поудобнее и позволяя воде стекать струйками с худого тельца на шкуры, он перевернул его на живот, заставив поднять зад к верху. — А теперь будет больно. Придётся терпеть. — Хань под ним зажмурился, вцепляясь в шерсть шкур, и стиснул зубы. Ему как никому другому было прекрасно известно о боли. — Хотел бы я, чтобы было иначе. Сэхун толкнулся первый раз, входя меньше, чем на половину, втискиваясь с трудом и практически прорываясь сквозь одеревеневшие, тугие даже после растяжки мышцы. И хоть как Хань не готовил себя к мучениям, он сразу же закричал от невероятной пронизывающей тело боли. Второй толчок, вгоняющий член до конца и не дающий опомниться, заставил слёзы покатиться по щекам человека, несмотря на все его обещания себе не плакать. Он цепенел от боли, пока Сэхун склонился над ним, постанывая от удовольствия и безжалостно сжимая бока в крепкой хватке.Ханю казалось, что внутренности полосуют тупым ножом, он практически готов был обмочиться от невыносимой боли, чего никогда не случалось прежде. Были волки, гончие, простые безродные, но вождей он ещё не встречал. И, судя по всему, не встретит уже никогда, так как этот раз пережить физически не сможет. Все попытки молить остановиться выбивали из горла лишь жалостный скулёж и хрипы, в ответ на которые Сэхун вылизывал его шею и спину в попытках хоть как-то отвлечь. Целовал и просил потерпеть, совершенно не помогая делу. В процессе Хань несколько раз терял сознание, и ощущение разлившейся внутри спермы удостоверило его, что всё кончилось, что можно спокойно вздохнуть, пока ощущение ещё большей боли не заставило его буквально откинуться в агонии. С того момента Хань уже не кричал, а орал от боли, но его и не думали отпускать, пока на члене вождя набухал узел, практически разрывая человека напополам.— Только выдержи, умоляю, только в этот раз... Хань, пожалуйста, — Сэхун молился едва слышно, да и человек под ним этого и вовсе не слышал, корчась от болезненных судорог. Вождь был полностью уверен, что под ним лис. Обычный человек уже бы давно отключился, истекая кровью. Количество спермы заставило живот немного вздуться, а Ханя — просто выть на одной ноте, не в силах вытерпеть. Узел опал, принося облегчение всего через пару минут, что человеку показались вечностью в адском котле. Сэхун с предельной осторожностью вышел из обмякшего тела, бережно переворачивая Ханя на спину и со скрытой болью наблюдая, как из его тела вытекала небольшими толчками сперма, впитываясь в пушистый мех. — Всё закончилось, ты справился, — успокаивающе зашептал вождь, целуя Ханя в совершенно мокрую от пота шею, убирая со лба прилипшие влажные прядки волос и гладя мокрые ресницы. — Обещаю в следующий раз доставить тебе такое же удовольствие, что я только что испытал.— Больно, — еле ворочая языком, прохрипел Хань, всем телом ощущая окутавшее его тепло. Сэхун снова перенёс его в воду, давая травам немного успокоить боль. — Ты выдержал, всё скоро пройдёт. — С необъяснимой нежностью Сэхун обнял его, укладывая голову человека себе на плечо и целуя в висок. — Настоящий белый лис... — последнее, что услышал Хань, проваливаясь в забытье.