наш беглый художник — (beenzino/one), r (1/1)

цвет: бордовый.трек: pham — movementsсонбин ведет себя так, будто у него с рождения либо раздвоение личности, либо он тупо задолжал все свои чувства какому-то человеку — по мере наступления неприятностей джевон слишком остро это воспринимает, и по загривку бежит разряд. в смысле, переменчивые вкидывания доканывают, и с этим пора что-то делать, иначе попадет всем без исключения. джевон слышал через тонкую стенку повышенный голос донгаба /хотя бы на минутку, он не умеет кричать/ — квает-хен знатно выхаркал свое горло тогда, пока пытался донести до сонбина всю суть совместных коллабов, что, мать их, нет никакой надобности писать сольники, когда от них, от полного состава, требуется полноценный альбом. ‘пмс’ — кинул доки в своем стайле, сворачивая разговор. короче, дошло до того, что бензино-хен хлопнул дверью, как его подружка во время особенно жарких ссор; и джевон поспешил слиться с ветошью.его не заметили тогда, но это было что-то новенькое, свежее, и джевона прошибло. прошибло осознанием собственной значимости в подслушанном разрыве, а эта хуйня однозначно была разрывом, потому что сонбин не появился на следующий день, на первую неделю августа, и после не появился — тоже. джевон стал свидетелем, который придавал себе особую ценность. в этом было острое желание пойти и образумить всех, следуя планам матери терезы, и в том, что в начале сентября нервы дали сбой, можно было винить только бензино-хена. рили, а кто еще. альтруистические мотивы не закопаешь в землю, как ни старайся, и приходится разгребать все своими молодыми красивыми руками — конечно же, во благо процветающего трио илли, и, конечно же, ради душевного равновесия донгаба, с него станется при встрече засунуть голову сонбина в микроволновку. джевону немного стремно терять такого потрясающе охуенного хена в никуда подобными варварскими способами. в его юных представлениях, микроволновки в офисе илли оснащены уничтожающим ультрафиолетом, поражают на убой сразу и бесповоротно, и у джевона снова по загривку ползет какая-то ментальная зараза, вынуждая отказаться от представлений. сегодня хватит.он начинает завтра. сгребает кучу мусора в своей квартире, получает два пакета подарков от скопища фанаток и сидит на полу с несколько часов, привалившись больным плечом к стене — покоцал об дверь, когда танцевал. в его голове путается ветер, образующий дыры, и гулкий монотонный диктор в телеке раздражает, как хроническое докиево ‘turn up’. делать нечего, он действительно звонит хену, звонит тому, который самый приближенный и вроде немного понимающий, и отвечают ему после третьего гудка, когда градус раздражения заметно снижается.градус алкоголя на том конце трубки в самом разгаре, тон у сонбина прыгающий, а сам он пьяненький в разнеженное дерьмецо собаки на асфальте. джевон замирает, почесывая колено, и пытается не заржать, смешно же до колик. — не-а, — отвечает сонбин на предложение приехать, молчит и говорит то, из-за чего пропавшее было настроение джевона упрямо держится на отметке ‘покатит’. — ты ко мне лучше.интересно, думает джевон. вот чисто любопытно, понял ли хен, с кем говорит, или ему насрать настолько уже, что досадные недоразумения в виде донсенов не трогают душу?в любом случае, будь ты проклята, сила алкоголя, и спасибо.сонбин находится не внутри урбанистически настроенного клуба, но в зависает в сауне; джевон обходит стороной подозрительные вывески, кричащие полуголыми телками, и толкается больным плечом в дверь по привычке, морщится выразительно и улыбается тут же, потому что сонбин стоит чуть дальше, чем за порогом, скребет ногтями голую грудь и не обращает внимания на сползающее с бедер длинное полотенце. ему вроде как похуй, а джевон глотает слюну и чудом не впечатывает ладонь себе в лоб — собственная тяга ‘к искусству’, ничего такого, за че можно надавать по заднице за непослушание, ведь он тут типа… ребенок. как для него самуель, как для самуеля — детсадовские детишки, как для детсадовцев — внутриутробные младенцы и так далее по убывающей. даже лол, только грустно. джевон тухнет, как спичка на ветру, втискивается внутрь и выдавливает робкую улыбку. сонбину хватает притворства, а вот вина не хватает, и он хлопает джевона по ноющему плечу неосторожно и размашисто, так по-своему панибратски, и после тащит в какой-то застенок без двери, зато с расписанной акриловыми красками аркой, на которую оба любуются с отличными друг от друга чувствами. сонбин — с гордостью, джевон — растеряно, ведь никуда больше пялиться не может, но старший его взгляд интерпретирует по-другому, когда плюхается на лакированную лавку, ставит локти на стол и вздыхает долго, довольно.— я ж расписывал… — тянет вдруг, и джевон, готовящий выплюнуть что-то вроде ‘какая безвкусица’, замирает. бля, прокол.без концертно-клубных вылазок сонбину реально заняться нечем, и здесь, в душной комнате, акриловая бордовая краска плавится каплями, смазываясь по дереву — недавний шедевр — а джевон плавится еще более. даже минимально учтивый старший замечает, стучит кулаком рядом с собой и тычет в свою шею мизинцем. снимай, говорит, и не тупи, места хватит на всех, ну и джевон опять прокалывается совсем чуть-чуть, скидывая взгляд с арки на сонбина. зря. сонбин, мудло, красивый, даже когда с распаренным дурацким лицом, с застывшим топографическим вопросом поперек носа — что-то хочет спросить, но молчит и только любуется своей гребанной аркой, а джевон себя ощущает третьим лишним в идиллической картине. типа ‘давайте поможем найти не_нужную детальку в обстановке бензино — мечте корейских пятнадцатилетних спортивных девочек и немного джевона’ .— такими темпами я приму паломничество и уйду жить в горы. у меня нет вдохновения, не идет.джевон нервно вздрагивает, увлекшись, и скашивает глаза — сонбин смотрит прямо на него, на собственный манер сложив руки на груди, и у джевона возникает ощущение, что его сканируют. И если дернуться, уводя корпус назад, сонбин заметит. можно же это считать убедительной победой над искусством?но потом бензино-хен отворачивается к арке, и джевоново сердце пропускает удар. тут-то до него доходит, что нужно было слушать, а не любоваться за движением его рта, как пидор какой-то прожженный. — я прожженный пидор, — слова вылетают прежде, чем джевон понимает, что нахуя.рот бензино складывается в расплющенное овальное ‘о’, и джевону срочно надо куда-нибудь отсюда деваться, пока обстоятельства не сыграли с ним позорную шутку, а хотя уже вроде бы поздно, да и подаренного не возвращают из принципа. но сонбин на то и самый любимый хен, раз не хихикает мерзопакостно, как доки, и не отдает своего королевского внимания на примере кваета. сонбин вообще не хихикает и не отворачивается, залип средневековой статуей, и выражение лица приходит в привычное, когда джевон абсолютно смирно берет со стола бутерброд с плавленым сыром и совершенно похуистично откусывает с краю. мастерское скрытие чувств, конечно, но внутри него разгорается нечто, сравнимое с провальным ощущением.— если подашь знак, я посмеюсь, дже, — видно, он рассчитывает подход; говорит осмотрительно, крадучись, и думает, как отшить нерадивую хуйню, пожирающую его еду и раскидывающуюся настольно нелепыми словами, хах.— отстойная арка, хен. давно хотел сказать, знаешь.плевать, джевон идет на любой риск, и в голову даже закрадывается идея обложить старшего матом, отборным и бесспорно искренним, бьющим в мозг, как струя шампанского. он понимает, насколько сильно налажал с брошенной еще первой фразой, но не понимает, какими веслами теперь расхлебывать это дерьмо, и надо ли лезть из кожи вон, если легче скинуть груз на сушу — в том смысле, что терять теперь стопроцентно нечего, и гадкое чувство, что он сейчас похож на хладнокровного донгаба, не дает с полным отпущением дохавать бутер. джевон смотрит на повисший с хлеба сыр и медленно кусок сует за щеку. не бутерброд, а яд. тут все пропитано бензино-хеном, от пола до потолка. даже эта скамья, задница на которой затекает за три секунды.сонбин молчит, джевон не поднимает головы, тупо уставившись в клетчатую скатерть, и знает, что еще минута-другая, и валить домой подано. он уже вырабатывает несомненно крутой план дезертирства, мнит себя каким-то супергероем, обошедшим смерть, но за стеной вдруг раздается смачный шлепок веника по распаренной спине, и там же — глухой возглас про то, что ‘оххх, заебись!’, завершившийся плеском воды.джэвон нервно скрадывает смешок в ладонь, замаскировывая его под зевок, а потом опирается ладонями о скамью, подрываясь встать, потому что сколько можно, нужно и честь знать. даже если внутри вселенский переворот, шлифующий внутренности.и тут сонбин его целует. ну, то есть, стукается сначала о джевонов лоб своим, не рассчитав — джевон от неожиданности ищет опору, слепо хватается пальцами за стол, качнув в сторону, и сорвано выдыхает, пока не понимая, куда.а после озарение — в губы чужие выдыхает. как будто в самом охуенном сне, и если ущипнуть под ребрами…— твою мать, — сонбин отстраняется, метнувшись ладонью к ужаленному месту, и клонится ниже, чтобы было вровень, чтобы лоб ко лбу опять, и держать визуальный контакт. — что делаешь?— а ты что делаешь… хен.у джевона запоздалое обращение и поломанный хриплый голос — от охуевания, вестимо, и это явно не напоминает ни один из его бывших снов. там он по крайней мере был до онемения классным, отвечал на поцелуи яростно и иногда даже одерживал победу над порывами, когда как здесь он кролик в капкане, а бензино снисходительно хлопает его по щеке, как свою блондинистую девочку, наверное, но смотрит совсем не нежно. и это дает понять — ничего не обломится.но джевонова мысль не выводится в жизнь, потому что сонбин целует еще раз, и блять, это точно не идет ни в какое соотнесение со снами.обычно у джевона не стоит там, а тут, в жизни, сонбин пахнет вином, и губы его вяжут этим вкусом, пока ладони широкие дергают низ прилипающей к телу футболки. джевон почти безвольный, ему некуда девать руки, поэтому он старается расслабиться и получать кайф полностью, не вдаваясь в подробности. просто, сука, забудь, кто перед тобой.это старший хен, который не шарахается от пидорского поведения, и, скорее, все происходящее медленно варьируется с нереальностью, но джевон стонет, когда сонбин смыкает пальцы на внутренней стороне бедра, и не поднимает голову, занавешиваясь челкой от него — смотреть прямо невыносимо, зато ощущать это на себе — в самый раз, потому что хен неожиданно знает, как делать.он умеет делать искусство из ничего, и джевон видит себя неумелым трафаретом в его руках. вот сейчас он либо выбросит в мусорное ведро, заприметив брак, либо сожмет сильнее, прижимая ближе, вплотную так, что джевон задыхается, сцепляя зубы на голой мокрой шее старшего. кажется, сонбин что-то шепчет ему в ухо медленно-распаленное — осмелел, дже? — и дже готов орать ему в ответ, что ДА, ДА, БЛЯТЬ.его не выкинули в ведро, значит, слепят шедевр.— хен, — шепчет джевон громче, срываясь на хрип, и готов отдать должное, что его сейчас неслабо потряхивает, и что бы случилось, если бы сонбин его не держал так крепко, как будто для него это внатуре что-то значит.значит?..— хен.— я, блять, слушаю тебя, дже, — с раздраженным нетерпением отвечает сонбин, пальцами забираясь за штаны весьма нагло, из-за чего джевон окончательно теряет связную речь, скатываясь в унизительное мычание, и выгибается против воли до хрустнувшего позвоночника, как заядлый пидор, скучающий по мужским рукам. позже он будет гнобить себя за эту слабость, но сейчас целый мир пускай ждет, потому что мечты сбываются, а убегать с гребанного смущения — не идея. настолько не идея, что дже сам тянется за внеочередным поцелуем, как слепой котенок, зажмурившись и мазнув губами по подбородку старшего. бесстыдно запускает руки вперед, наконец отыскивая им применение, и не скупится на тактильный контакт, неловко сложив ладони на чужих плечах.когда сонбин без предупреждения обхватывает пальцами его полувставший член, дже разрывает на две части, одна из которых не дает отстраниться. это не честно, но отдает трогательной жертвенностью, ведь бензино-хен, безусловно, нормальной не цветастой ориентации, а перед джевоном его почему-то сломило однажды.джэ чувствует себя победителем, просто превосходно себя испытывает каждой клеткой тела, и хочет застонать на ухо, прильнув всем телом; не решается, справедливо зассав на этом моменте, а сонбин как будто бы угадывает его желание, потому что сам каким-то образом ближе оказывается, кожа к коже, чтобы до цепной молнии по коже проходилось и болючих пульсирующих волн в низу живота. бросать в дрожь начинает, когда сонбин, вопреки всем предрассудкам, не швыряет начатое дело, обхватывая ладонью плоть; и здесь, внутри жаркого котлована, дже кажется, что он сварится быстрее, чем кончит, но вторая ладонь хватается за волосы — это почти больно в первые секунды привыкания, а после приятно донельзя. мазохистская часть души.джевон выдыхает сорвано сквозь сжатые зубы, так и не уразумев, куда пихать собственные руки — громадная ошибка в системе; сонбин спасает даже тут, целует в подставленную скулу, за волосы поворачивая джевонову голову так, как только захочется, и не то, чтобы кто-то против, потому что в следующий же миг дже трясет еще больше, когда пальцы влажно хлюпают, размазывая естественную смазку, и от звуков он готов умереть. вот. прям. здесь.вместо смерти, он медленно спускает ему в руку, хотя по ощущениям близко — самая сладкая смерть, которая может совершиться. самая невозможная.произошедшая.это смерть, которой стыдно смотреть в глаза, и все, на что джевона хватает — ткнуться мокрым от пота лбом в сонбиново плечо.