ГЛАВА 2 (1/1)

Годы 365-367 Истинного Исчисления* * *Её новая форма изысканна и практична в каждой детали, швейных дел мастерами по фигуре подогнана безупречно. Герб Суда Тунона красуется на тёмном камзоле – не лишённый изящества, сей лаконичный сигил цвета охры изображает навершие молота. Он, известный в Империи, узнаваемый всеми, наделяет неприкосновенным положением обладателя своего. Символ силы, что карает, оберегает и защищает. Власти печать, и в крепких руках её уготовано для отдельной горстки отмеченных вершение судеб, но то – высочайший дар для достойнейших из достойных. Для тех, кто прошёл беспощадный и трудный ученический путь.В многообразии этой дороги – сложном, витиеватом – Далила теряет былое чувство уверенности в себе. Иные требования, другой порядок. Размыты границы меж контролем и свободой, дурманящей разум. Нет прощения, но и несправедливости будто бы нет. Мастера придирчивы к каждой мелочи, ни в чём неколебимы, но отличны от Оберегающих терпеливостью и открытостью: нет вопросов, которых нельзя задать, невозможно не получить ответ. В этом месте за словом неминуемо следует действие и намного больше разнообразных кнутов, чем приходилось встречать, испытать на себе…Однако того, чей соблазн сокровенный бездонен, чей характер упрям да острый ум своеволен, – нелегко обуздать.– От большого знания может случиться большая беда. Ты ведь ещё ребёнок, всему своё время.Далила не смотрит на куратора Аделину, но ощущает её тревогу сокрытой за мягкой улыбкой на красиво очерченных устах. И, возможно, на лице, побледневшем от ожидания, ярче проступили веснушки да меж медно-рыжих бровей – морщинка. Для неё, молодой Вершительницы, столь высокий взлёт – или падение? – вероятно, случился впервые.– Твои учителя в Гильдии поступают по-другому? – нарушена напряжённая тишина.Взгляд мимолётный искоса к куратору обращён: на чёрных перчатках её – свежие пятна чернил.– Только с теми, кто того заслужил, – пребывая в угрюмости, Далила с толикой гордости хмурится и, задумчивая, лапки тряпичного мишки гладит вновь. – "Талант должен течь, как река. Нельзя чинить ему преграды". Так говорит учитель Килан. Многие согласны с ним.Неспешно приподнята голова в сомнительном желании увидеть холл полупустой чуть оживлённым, хоть капельку. Но – ничего. Всё тот же суетливый шёпот ожидающих и та же неподвижность стражей, бдящих на постах у мраморных колонн… Всё та же дверь – двустворчатый массив огромной высоты – всё так же остаётся запертой. Не вспомнить, на какой из тысяч медленных секунд сбился в мыслях безвозвратно счёт.– А если река выйдет из берегов и оттого случится наводнение?Взгляд Вершительницы любопытством теплится. В зелёной радужке, в чёрных зрачках Далила видит своё отражение подобием портрета, чьи краски потускнели, но способны историю жизни поведать – о времени, проведённом под крылами Суда. Открыть по секрету, как день за днём приучаясь к новому и чужому, разум и сердце внимали старательно им, пытались понять их, принять, как устремлялись к высокой оценке, к лучшему результату. Как примечали изобилие знаний, восторг затаив, жаждой полнились всё – без остатка – объять… Как были обескуражены – множеством ограничений, запретов, и вынужденное кружение на месте из минут перетекало в часы, где, поддразнивая, едва ли не за каждым углом манило неведомое. Как ничего – и ни в чём – не поменялось с тех пор.Далила прикрывает веки, снова отвернувшись. Тих выдох её. В руках – крепче лежит тряпичный друг.– Очевидно, произойдёт потоп, – без выражения дан ответ то ли в насмешку, то ли всерьёз, но заведомо несогласие в тоне……и едва заметна сомнения тень. Редкий шанс образумить дитя.Но – отворяются двери. Суета, хлынувшая в холл, разрушает благостную перемену появлением своим. Сквозь толпу родовитых людей, жаркие споры и тихий плач, устремляется внимание Далилы к собственной судьбе.– Готова? – будто бы опаску таит кураторский вопрос.Поднявшись не сразу, Далила прячет игрушку в тяжёлую сумку, меж свитков и книг, в укромном углу. Как прежде, не согнута угнетённо спина, легка поступь. И лишь склоняется голова, стоит сделать шаг через порог пространства безмолвного, – но от груза иного сорта. То – пристальный взгляд, будто не намеренный что-либо выпустить из виду, строгое суждение, неумолимое… Едва не позабытое в странной круговерти времени, которой и года нет. Почти утрачено ощущение того, каково оно – ощущать сей взор на себе. Сколько оттенков палитры ещё неведомы? Сегодняшний значительно ледянее известных, и по тоненькой детской шее крадётся страх… но в синих очах незабвенно тлеет интерес и, лишь поднеси искру, легко воспламенится.– Мне доложили о твоём непослушании, Далила. На сей раз оно привело к нарушению устава, – каждое слово Архонта Правосудия неизменно вескостью наделено. – Ты проникла в отдел библиотеки, к которому доступ младшим ученикам категорически запрещён. Объяснись.Усилие приложив, минуя безучастность Вершителей, она встречается с ним взглядом. Белой Маски черты привычно строги, привычно источают внимание, но будто сделался жёстче надбровных дуг суровый изгиб.– Ну же, – выражая недовольство, звучит скрипучий баритон поодаль, – тебя не слышно, не…Единственная фигура, стоящая на гостевой трибуне, замолкает на полуслове пред мимолётным, но пристальным взором Архонта. Далила почти не смотрит на эту хилую бороду, сморщенное лицо и узловатые пальцы, которые нервно впились в парапет, однако – не скрыться ей от подслеповатых глаз, сверкающих жаждой возмездия, гневом. Не остаться в стороне от вспыльчивого нрава, исчерпавшего терпение и такт.Он, придирчивый и вредный старец, ни разу не добился от Вершителей и толики желаемого. Но добьётся ли заветного от господина, возвращения которого так долго ждал?В мыслях укоряя себя за несдержанность, Далила не теряет надежды на оправдание. Пред необъятной и бесстрастной сущностью Архонта упрямая гордыня снова уступает откровению. Льётся из сердца искренность слогом ровным – лишь чуть взволнованным, – словом об искушениях, тяге к знаниям, но – никогда здесь запретных книг не коснулась рука.– Полнейшая чепуха! – вторгается возмущением вспыльчивый нрав. – Нужно быть не в своём уме, чтобы поверить, будто ты не стала бы читать этих книг! Ты же суёшь свой нос везде: и куда можно, и куда нельзя! Будто правила писаны для всех, кроме тебя! Каким олухом нужно быть, чтобы поверить в то, что ты не воспользуешься ситуацией, начихав на них!..– Тем не менее, дверь вы не закрыли, Фирлис, – слегка улыбаясь, пресекает Аделина спор, зарождающийся между стариком и ученицей.– Не надо этих тонких, тщедушных намёков! Если бы ты, моя дорогая, увидела, как старого доброго Мерелиуса хватил сердечный приступ прямо на лестнице, то, может, будучи на моём месте, в силу своей молодости и поспела бы везде… А он, кстати говоря, нёс очень ценные фолианты, очень ценные! – в довесок к негодованию пронзает трость воздух; сощуриваются недобро светло-голубые очи: – Я даже не удивлюсь, если эта сопливая хулиганка своей магией…– Тишина! Повеление Архонта гремит, подобно раскату грома. В воцарившемся немедленно безмолвии не исчерпан конфликт, но поостыл.– Согласно закону Кайрос, в отсутствие доказательств у истца суд может выдвинуть ему обвинение в клевете. Не забывай об этом, старший библиотекарь Фирлис, – отмечает Архонт, к удивлению его. – Я вменяю тебе в вину некомпетентность. Непозволительно человеку твоей должности допускать такую халатность. Но, – он выдерживает короткую паузу, – беря во внимание сопутствующие факторы и твои былые заслуги, вынесение предупреждения считаю достаточным. Оно первое, но оно же – последнее. Это ясно?В недоумении округляются очи Фирлиса, но в ответ – он лишь кивает лихорадочно, трижды. Выпускает безысходный вздох, тощую ладонь приложив ко лбу. Искорками ярости вспыхивает взор, обращённый вновь к Далиле.– А что до тебя, ученица, – продолжает Архонт. – Я ценю твоё стремление стать эффективным агентом Суда, но мне неприятен тот факт, что ты продолжаешь позволять себе пренебрегать правилами ради удовлетворения своих амбиций и желаний. Однажды этот путь может привести тебя к беззаконию, и никакого оправдания не сыщется, чтобы я помиловал тебя, – оживают очертания Маски почти неразличимо, наделяя особой суровостью острые линии. – Суд недоволен тобой. Меру дисциплинарного наказания я поручаю определить твоему куратору. Постарайтесь впредь не разочаровывать меня, – недвусмысленно напутствует он. – Все свободны.Далила выдыхает чуть слышно, покорно следуя за омрачённой Вершительницей. Из немилости в немилость попав, она вдруг находит в переплетении трудностей странное облегчение с радостью...Озаряет улыбка лицо.* * *Щиплет в глазах, до рези, тяжестью наливаются веки. Сквозь усталость – наперекор – соединяются в предложения наспех записанные слова. И не будь столь важны, увлекательны теоремы, утомлённый разум отдался бы сну – под лекторский баритон, мягкий, блистающий красноречием. Разум слышал бы в нём только один-единственный звук – нечто, мурлыканью близкое, мелодии колыбельной. Но, сменяясь практической частью, выдворяет досадную слабость урок. Ведомая энтузиазмом, к линейке тянется рука, к угольной палочке. Погрузившись в чертежи, Далила знаниями лектора ограничивает мир и познанием своим тех крупиц, что выдаёт он неспешно… Неторопливо. Медленно слишком.Она знает всё наперёд. Однако, двигаясь в общем ритме, обуздывает себя, подстраивает по велению мастеров, старательно демонстрирует нужную им прилежность… Но, от занятия к занятию, клёкот нетерпения в груди с неимоверным трудом сдерживает. "Повторение – мать учения", – так говорят. Услышан сей призыв, принят, но, частым попутчиком становясь, он приближает скуку смертную. Далила боится её, серую, чувство жизни разъедающую, точно страшится ржавчины металл, и в приступах безысходности гибкий ученический ум заново придумывает что-то, что могло бы заинтересовать, хоть немного. Вдохновением – подачи новизна. Важной целью – проникнуться духом окружения, попытаться понять.Порой Далила бросает на одноклассников внимательный взгляд: все – разных возрастов, но старше неё и корней других. Им свойственны амбиции, далеко не чужды предприимчивость и подозрительность, но бесчестья, враждебности – стараются избегать… В силу природы своей? Из опасений вызвать недовольство Архонта? Далила по-прежнему не знакома с их историями и путает имена, но знает, как кличут её за спиной с беззлобной жалостью, с двусмысленной иронией – Синеокой. Они видят перед собою лишённого детства ребёнка, которого нормальность обошла стороной, Гильдией до чудаковатости перемолотого, ради личной выгоды мастеров, славящих Империю сомнительным способом. Ей жаль не меньше – новых собратьев за предрассудков дурман, ограниченность восприятия. Они ищут правду лишь там, где живёт желаемое. Во успокоение эго, самоутверждаясь ли?..В таком и подобных случаях учитель Килан советовал бы вернуться в читальню: к мудрости писаний, в обитель истинных практик и знаний, лишь в отдалении изучая людей как искусителей, как вероятных недругов, неприятелей и соперников. Но теперь, волей Владыки разменяв путь таинств магических на путь человеческих, становится важным видеть в них всё. И, возможно, подобием зеркала обратиться, дабы узрели они сами себя?.. Но – гипнотически притягателен запах чернил и пергаментов, вдумчивая тишь библиотеки да шелест страниц. Те, что в Гильдии царят, оживленнее в памяти проступают, – с мастером Киланом, замершим у окна. За печальным вздохом его следует бормотание…– Эй, – вдруг резкий шёпот над ухом. – Очнись.Гораздо сильнее оклика привлекает внимание лист: жирной линией испорчен чертёж. Сквозь ноющую боль у виска Далила смотрит на результат, от досады прикусив губу, в мыслях сетуя на несобранность, дурной полёт в облаках, – и не сразу тревожную странность в себе обнаруживает.– Я вижу, у меня появился ещё один уникальный экземпляр, который убеждён в том, что из царства снов он лучше воспринимает мои лекции, – холодная ирония лектора вызывает улыбку у класса. – Если ты не в состоянии взять себя в руки, то тебе здесь нечего делать, ученица Далила. Советую учесть это всем. Итак… на чём я остановился?..Учитель продолжает лекцию, как ни в чём не бывало. Возвращается к занятию класс, напоследок окинув Далилу весёлыми взорами. Сосредоточившись, она смотрит исключительно в стол – в этот лист, преображённый её беспокойством, и будто давит неистовее головная боль. Стынет непониманием кровь, затем – горячится поиском.С непоколебимой точностью она помнит рельефы каждого образа: недавнюю туманную тоску, облачённые голосом лектора доказательства теоремы, собственную кисть, что линию безупречно ведёт... И – ничего. Пустота. Что-то кануло в неизвестность. Случилась ли победа усталости? Безумие одолело?..Далила гонит прочь туман, сотканный из страха, дрогнувшей рукой взявшись за перо.* * *Лишены чтения поздние часы, однако остаются бессонными, и все до единой детали ученической спальни рассмотрены скрупулёзно. Суд Тунона не балует слуг своих роскошью, приучает к скромности, но прибежище их – образец чистоты и порядка, в котором для жизни удобств достаёт. Здесь свету небосвода открыто множество пространств, везде царит простор, приятный глазу... Но нет того особенного духа, что свойственен обжитым домам. Нет чувства, что не смотрят сами стены за каждым шагом, за малейшим действием, – и, вероятно, оттого порой, наедине с собой, Далиле тяжело противиться тоске по собственной каморке в Гильдии, пусть та была темна, тесна и неказиста, однако – тёплое пристанище на одного. Подобно тому месту, здесь, в этом уголке у самого окна – обитель взятых из библиотеки книг, но к ним ни разу не притронулась рука.Она вновь обращает взгляд на столик у кровати, где удлинилась тень от стопки фолиантов, почти коснулась глаз. От нетерпения вновь до боли жжёт в висках, до дрожи за грудною клеткой. Вновь тянется разум к желанию взяться за книгу, наперекор запретам, – предельно аккуратно, тихо, не потревожив сна учеников. Теплеет на пальцах сигил, сотворяющий свет, и помысел склонен к уверенности… Но – страх. Точно склизким щупальцем, он обвивает шею. Будто снова падает сознание в ничто незаметно, бесконтрольно, без причин. Где когда-то был всего лишь миг неведенья – следуют минута, четверть часа, и учителей в один неверный день всё-таки одолевает убеждение о присутствии, возможно, хвори – не притворства, не пренебрежения. Где когда-то был покоен сон – обнимает череда насыщенных полотен, столь цветных и ясных, словно то случилось наяву.Суждено ли вовсе кануть в эту странность? Или вдруг сойти с ума?..Когда-то сердце вняло отблеску надежды в скепсисе лекарей, магов. Однажды то, что было нерушимым и привычным, сделалось не более, чем эхом прошлого, безмятежной грёзой в памяти, где выживанию как дисциплине отданы минуты, но не месяцы; и будто бы уже не сосчитать, сколь много сил положено на пребывание вдали от крепких стен, в условиях не терпящих ошибок полигонов, под настояние учителей вести дела с людьми. Безнадёжно таяли в новой круговерти практик проведённые за партой тихие часы, и ныне крепко сжато не перо в руке, но посох, и размышлению – сотворение колдовства. Однажды спутником жизни сделались снадобья, чары, заклятия…Однако – не исчезли сны. Сны по-прежнему преследуют, вновь и вновь бросают в пустоту. Беспокойный разум движется без устали – и до, и после, – словно своей волей наделён. Ничего не менялось. Ничего не изменится?..В порыве утраченного терпения Далила встаёт с постели. Неслышна аккуратная поступь, и ровнее течёт размышление за ритмом шагов. Всё чаще изучая себя, всё пристальнее, удаётся почувствовать постепенно, как предвосхитить помрачения, но не пресечь, как порой их сокрыть убедительно словом, но не утаить вовсе, и оттого вернее набирает силу боязнь сделаться лишней, не стать достойнейшей из достойных.Пока – не на грани паники, но…Остановившись у подоконника, она тяжко опирается локтями, подбородок подпирает кулаком. Россыпь звёзд недолго увлекает своей красотой, скрывшись за быстрыми тучами, что обещают ненастье. Вдруг – света полоса касается оконного стекла, однако в приотворённой двери нет никого, но чудится скольжение тени, на миг.Далила следит, замерев. Не смыкает веки. В лёгком прищуре – блеск. Интриги ли живость раззадоривает воображение, но будто слышен вблизи неразборчивый шёпот, ритуальный напев. Он едва ли не бросает в дрожь, не пронизывает липким хладом. Она ищёт, выискивает напряжённо обострённым слухом, взором. Точно нерв, натянуто чутьё. Стук. Позади. Словно падение первых капель дождя. Резок оборот Далилы.Золотом горящие очи смотрят по ту сторону окна. На лице, неразличимом во тьме – белозубый оскал.Мимолётен её испуг. Нет вскрика, однако слышен сдавленный вдох. По-прежнему опущены руки, ни шага назад, но мерцает призрачно магией воздух вокруг – оберегая.Становится шире оскал. Сверкает единожды взгляд. Весельем ли? Любопытством?..…Жаждой?Далила стремится к спокойствию, но не теряет страха. Имя того, кто явился сюда, даже будучи в уме упомянутым, словно больше подвижных теней призывает во мрак.Он указует пальцем на дверь, в коридор. Усмехнувшись, кивает. Ждёт, не спуская глаз. Тревожен её домысел, но вскорости остановлен. До наивности прост довод, и кажется оттого, будто ведёт к согласию только жгучий соблазн прикоснуться к тайному.Быстро завернувшись в халат, Далила крадётся по спящей спальне. Почти бесшумен шаг.– Архонт Теней, верно?Она чувствует безошибочно чужое присутствие в безлюдном просторе, но – никого. Озираясь на редкие тени, в темноту вглядывается трепетно. Нет ответа. Хмурится в огорчении…Ищет, надеясь.– Бледен…Зво?нок в сердце возглас чутья, волною страх, но слишком быстр невиданной магии всплеск. Застыла тупая боль в спине – не сделать ни вдоха, ни выдоха, однако то, как был незаметен удар, таинственен, как мастерски энергетический щит рассёк, – сокрытым восторгом встречено, интересом.Меж тем, усмехнувшись, он не скрывает мрачного озорства.– ...Марк, – пронизан потусторонней вибрацией голос его, моложав, бархатист, с мягкостью хищной кошки в каждой нотке. – Смышлёная девочка.Лихорадочно воздух глотая, Далила отшатывается. Быстрый разворот неловок, но верен. Словно сотканный из тьмы, Архонт Теней сливается с сумраком и гонит прочь светильников огненный свет. Золотые очи его меряют взглядом ученицу Суда с убийственной остротой, с безжалостной хитростью. От Архонта веет уверенностью – и смертью. Инстинкт Далилы взывает к побегу, но разум видит редчайший шанс – узнать хоть чуточку столь древнее существо, ниспосланное Владыкой на службу Адъюдикатору Тунону в качестве палача.Тем временем, он ловко крутит меж пальцев чёрное лезвие. Не сходит улыбка с лица мужественного, но лишённого и толики доброты. Виднеется чётче оно, проявляясь без спешки: на коже цвета обсидиана – подобно маске, рисунок черепа кроваво-красного с белыми квадратными пятнами на верхней губе.– И магия у тебя недурна, – в зловещих глазницах гуще становится мрак. – Вполне. Он подступает ближе, на пару бесшумных шагов. Обходит кругом – с кошачьей гибкостью в движениях, с охотничьей прозорливостью. Слабыми отголосками ощущается аура его – непредсказуемая, не знающая преград, выискивающая. Настырнее давит на разум волна страха, но любопытством одержан верх. Не спуская глаз с палача, Далила чувствует, как вдалеке уплотняется мрак, становится ближе… Громче в душе упования робкие шепчут – на чистоту пред Судьёй, на его милосердие. На здравый смысл двух сторон – но, быть может, он присущ лишь одной.Что есть жизнь человека для Архонта Теней? Что есть для Тьмы – закон?..– Вот как, значит, – нож, изящно покружившись в воздухе, гладко ложится в полупрозрачную руку. – Умеет старик находить самородки, ничего не скажешь.Услышав фамильярность, во вспышке возмущения Далила чуть не раскрывает рта. Вовремя схвачен порыв, безмолвием проглочено сказанное, однако пагубное стремление хмуростью стынет в синих очах.Однако – лишь в хищной ухмылке расплываются губы Архонта.– Ты бы лучше спала, девочка, как тебе старшие велели, – он вдруг подмигивает и, коснувшись лезвия пальцем, пятится в сгущающийся мрак. – Я предупредил.Негромкому смеху Бледена Марка шёпотом вторит царство вечной ночи. Сливаясь с тенями, исчезает Архонт. Мистическая чернота, затмившая коридор, отправляется вслед. Снова сумрак – снова безбрежно тих, снова сонливо спокоен. Снова слышен огней мерный и тёплый треск. И, наконец, вплетаясь в пространство, возвращается мягкий, душу и тело согревающий свет.***Тонкие пальчики неуверенно вскрывают конверт. Надламывают печать – рельеф треугольника с вписанным внутрь кругом оставляет в памяти неизгладимый след, на неясный накладываясь."Письмо из дома", – вновь от слов Аделины, повторенных в мыслях, прервано дыхание растерянностью. – "Ты ведь теперь не часть Гильдии, так что…".Далила помнит, как та пожимала плечами, неопределённо улыбаясь и морща другими заботами лоб, но интерес к её трудностям эхом туманного прошлого оттеснён. Весь он сконцентрирован на письме, всё внимание – на сложенном вчетверо листе. И, сидя в парке под лучами восходящего солнца на скошенной траве, в объятиях прохлады летнего утра, Далила вдруг не спешит, иным пониманием скованная, оглушённая.– Ты рано поднялась, ученица, и отнюдь не ради праздника, – благообразие бесчувственное, ни с чем не путаемое, слышится ею в незначительном отдалении, нарушая тяжесть дум. – Надеюсь, в погоне за знанием ты не позабыла о том, что сегодня День Кайрос.Далила подскакивает на единственном вдохе. Едва от падения удерживает книгу. Кланяется почтительно, но сдержанно, соблюдая чувство меры – так, как учит он, Архонт Правосудия, Советник Владыки.– Нет, Ваша Честь, – отвечает она смиренно. – Мне просто не спалось, и я решила попрактиковаться в магии, разобраться с новым заклинанием Иллюзии, если кто-то из мастеров будет на месте, но вот…Объяснение сбивается, пронзённое мыслью о соблюдении такта. Не сказано ли лишнего? Меж тем, Архонт пребывает в молчании, будто бы не разгадываемом, и лишь запоздало ею распознан взор, на конверт устремлённый.– …Но вот пришло письмо. От родителей, – осторожности следует Далила, однако в глубинах потрясения забывается вновь, теряет с реальностью связь. – Я была уверена, что они отказались от меня. Но выходит, что Оберегающие… почему же тогда Суд… – стыдливый румянец робко проступает на щеках, и в глазах – вновь осмысленность. – Простите, Ваша Честь.Она не сразу поднимает взгляда, но, осмелившись, не может не увлечься лицезрением Судьи. Касаются лучи рассвета его златых наплечников и посоха-молота – Власти Закона, – в чьей глади медно-золотой, в строгом, изящном навершии – два черепа, по одному на каждой стороне, как будто тлеют обличающим вниманием, однако их глазницы совершенно пусты. Созерцая сияние глади, холодному солнцу подобное, чувствуя великой магии след, Далила хранит надежду никогда не столкнуться воочию с мощью сего артефакта……и не испытать на себе.Тем временем, белая Маска ни порицает, ни жалеет, ни сочувствует, ни одобряет. Белая Маска – слогу, духу и смыслу сказанного внимая, – остаётся по обыкновению своему безучастной. Но не проходит мимо, не стоит в стороне.– Традиции и правила, не противоречащие Закону Кайрос и не оскорбляющие его, дозволены в Империи. Они весьма разнообразны, от гильдии к гильдии. Гильдия Оберегающих – из тех, что считают глубинную эмоциональную привязанность пагубным фактором в обучении мага и потому всячески её пресекают, – его бесстрастное разъяснение грохочет в сердце Далилы, словно поток воды обжигающе ледяной. – В моём Суде ты вправе распоряжаться своей жизнью на своё усмотрение до тех пор, пока безупречно исполняешь возложенные на тебя Судом обязанности и не нарушаешь закон. Но помни: вместе с такой свободой возрастает степень твоей ответственности и моих ожиданий.Далила не сразу находит слово, не сразу ловит благостные смыслы. Из прошлого, что казалось когда-то исключительно верным, единственно родным – трудностям вопреки, норовам младших, старших и сверстников, – впервые, словно каплей яда, вливается в восприятие факт, ранее неизвестный.Она почти понимает, почти готова принять, но нечто, дремлющее в глубинах, вырывается неприязнью. Она никогда не держала на родителей зла за полное отсутствие внимания, но и в мыслях не согласилась бы сделаться обманутой наставниками – даже во благо Гильдии Оберегающих. Ей сложно представить, сколь много, возможно, тоски и печали испила её кровная семья…– Я не буду забывать об этом, Ваша Честь, – меж тем, с собою собравшись, Далила в знак признательности голову склоняет пред щедростью господина, пред искренностью его.Безмолвно оценен сей жест, и следом – благосклонный кивок в ответ.– Пойдём, ученица, – помедлив, вдруг молвит Архонт. – Я хочу лично убедиться в том, что твои успехи в практической магии осыпают похвалами не без должного на то основания.Далила следует за ним, превозмогая упрямо робость в ногах, быстрый ритм сомнения в сердце, взволнованность восторженного разума. Её предвкушение, стиснутое меж страхом и восхищением, смотрит в спину Архонта глазами детства, и в душе, стремительно нарастая, расходится волнами неугасаемое желание не допустить ошибки, не позволить случиться промаху……стать достойнейшей из достойных. Не упустить свой шанс.***Гордыни унижение. Преодоление. Послушания прямая линия. Концентрация внимания – на пределе.Форма насквозь от пота мокра, но не замечено неудобство, не ощутим холод, лишь жар пылает в груди и в висках. Высокий ворот дыханию в помощь расстёгнут. Снят капюшон, но липнет отросшая чёлка ко лбу – некстати правому глазу прикрыт обзор, однако нет ни секунды, чтобы оправить: на поле времени, когда окончание лета вступает в свои права, к финалу близится ещё один бой.На сей раз тренировочная дуэль многим сложнее всех предыдущих. Далиле кажется иногда, будто господин чуть подзабыл о пределах её возможностей, но быстро исчезает порочная мысль. Получить урок от самого Адъюдикатора Тунона есть как великое испытание, так и великая благость.Прикасаясь к такому источнику знаний, она никогда не сдаётся – и стоит до последнего даже сейчас, когда вдруг ударов огненных шквал несётся сверху из-под самого потолка, штормовому ливню подобно. Они столь ретивы, неумолимы, зловещи, что ткань по ту сторону мира – обычно плотный эфир – исходит опасным мерцанием, блеском изломов, как будто в намерении щедро посеять погибель.Далиле недостаёт мгновений для полной оценки. Комом в горле проросший страх не рассудка лишает – уверенности, и случается первый промах сквозь подточенный самоконтроль: небрежно приложен штрих в порыве требуемой скорости. Потоки пламени вгрызаются в магический барьер, – не разрушая, но, поглощаемые, до предела наполняя его изнутри. За предел – переступая: брызжет жаром ярость огня в дрожащие от напряжения руки, долетает до бледнеющего лица. Если бы только вычертить пальцами новый сигил, но – никак не пошевелить кистями, в чьей незримой хватке, как первоначало, сконцентрировано заклятье. Чуть неверен расчёт, не в должной степени собрана воля, в проведённом жесте досадная оплошность. И неутешительным итогом – раскаляясь, плавится щит.Однако она не ищет путей отхода. Хватаясь за каждую нить энергий, в меру способностей приручая каждую, совершенно бесцеремонно растягивает время в жажде безысходной – на сей раз не сделаться загнанной в угол. И – акт ли храбрости, глупости, безрассудства – в резком движении рук вперёд нет ни жеста сотворения сигилов, только сила воли, что решилась обратиться к полотну энергий вне структур.Следом – вспышка горячего света. Разорвана канва. Грохот подобен гулу в высоких тонах, басит пол и взрыв волной сбивает с ног. В длинном падении – ощущение того, как стремительно слабеющее пламя левое предплечье прожигает через зачарованную ткань. Как в теле от жёсткого приземления как будто раскиданы, стиснуты кости и мышцы. И, наконец, как струится из носа кровь да давит сам воздух на ослеплённые очи – невыносимо жгучий, он остывает неспешно.Далила всем духом своим продирается сквозь изнеможение, боль. Вспоминает ярко увиденный миг отражённого бурного пламени и в осколки разорванный щит. На губах, испачканных красным, мимолётная дрожь – то ли улыбки, то ли страха. Замирает грудная клетка, застыла тревога в зрачках…– На сегодня достаточно.Она слышит спокойный голос Адъюдикатора близко, где-то за своей головой. Выдыхает грузно, но с облегчением, и едва не смеётся над тем, как могла допустить предположение, что способна изувечить архонта. Сквозь уходящую с глаз пелену наблюдая плотно сомкнутый в вышине огонь растворяющимся бесследно – по воле могучей, суровой, в истинной красе мастерства, – Далила ненадолго забывает о последствиях деяния, о мерзкой дурноте. Но то – всего лишь секунды, что облегчают мимолётно рану, не телу нанесённую – гордыне непокорной, осознанию. Не усвоен урок. Не оправданы высокие ожидания. И, что страшнее всего, сыграна спорная, на грани запрета, карта, гневом выхваченная, панической боязнью быть бессильной, в то время как на обратное имеется вероятность.Сокровенное повторилось, как уже случалось однажды – три года тому назад.Ей хочется озвучить оправдания. Дать признанию выход. Поведать о тайном и вымолить шанс, не в поисках жалости пребывая и даже не в поисках понимания, но острой нужды познать саму себя, – и этим образом вырваться из оков.Она может большее – и для большего предназначена. Но, поднимаясь с трудом, в головокружении диком и в боли, Далила видит Архонта парящим поодаль, с пристальным взором, направленным к ней. Исходит от Маски холод, неизменно суров, невозмутим Лик Внимания, но будто резче черты. Нет силы опустошительнее его безмолвного осуждения, и юное сердце, словно падая в пропасть, пропускает удар, который опаснее всех магических шквалов. Однако – последняя просьба, обращённая к Маске, сияет в проникновенном взгляде ученицы Суда, отчаяния полной, хрупких надежд и, в конечном счёте, покорности.Она готова к чему угодно – одно лишь его слово… Но Архонт медленно, коротко качает головой.– Ваша Честь, я знаю и понимаю, но… – обуреваемая глубинным страхом утратить внимание господина, стать от остальных учеников не отличимой, для которых тропы познания не столь открыты и широки, Далила вновь идёт на риск показаться назойливой, нетерпеливой. – Дайте мне шанс, прошу вас. Ещё один. Последнюю возможность. Я смогу, Ваша Честь. У меня получится. Я…Чёрной перчаткой затянутая рука – вдруг протянута, безмолвно. Архонт Правосудия стоит на земле, и в ровно стелющихся чернильных тенях мягкость, что пыл остужает вокруг. Ни хлада в жесте, ни тепла – бесстрастия преисполнен образ, оправлен строгостью, и оттого милосердия призрачный лик, впервые проявленный здесь, на просторах уроков, предстаёт чистейшим алмазом пред ученицей Суда.Она поднимается, помощь приняв, – в усталости необоримой, иссушающей, но окрыляющим вдохновением дыша. На кончиках пальцев вибрирует целебное колдовство. Свободной рукою приведена в порядок форма, заправлены за уши непослушные локоны. Так стало тихо, спокойно, однако в благодати неизбежным гостем оказался на пороге напряжённый нерв, для которого не прозвучал вердикт Архонта. Далила смотрит на господина исподтишка. В её затаённом волнении – не прикрыт только вопрос…– Да вот же он! – вдруг постороннее восклицание отскакивает от стен и, в колоннах теряясь, словно шепчется с кем-то, кто на поверку – приумноженный глас одного, лоснящийся сладостью, скрежещущий. – Наш великий Тунон! Наш честный и справедливый Судья! И почему бы ему быть здесь, а не там? Или там? Или где-то ещё? Мм?..Оборот Архонта Правосудия – неизменно образец присущего властителям достоинства, но Далила отчасти упускает из виду столь изящное зрелище: что-то глазу пока не видимое, проникнув в залу, сдавливает голову, покалывает, и мыслительные потоки отягощает шум, будто закравшийся в черепную коробку – протяжный и мерзкий, как хруст сухожилий и хлюпанье разложения.– Архонт Тайн, – гуще становятся тени Адъюдикатора, медленнее, клубами дыма укрыты – чернильная мгла. – Что привело тебя в колыбель Порядка?Далила подступает тихо. В жарком любопытстве из-за спины господина выглянув, ненароком поддаётся опасливому восторгу. На мгновение замирает удивлённый вдох на устах, не издав ни звука. В чутких глазах – блеск нетерпения, увлечённость.Она видит создание бестелесное – изумрудное пламя, сверхъестественное, уподобленное формой человеку. Цвета крови облачение витиеватое, небрежное. Из обмоток сшитое, из клочков, оно кажется ветхим, но всё ещё держится, не сгорает в игривом огне, средоточие которого – истинной магии ипостась. Сей причудливый образ слепит немыслимой внутренней силой, беспорядочно гудящей повсюду, и будто пребывает она в танце пёстром, безумном – беспринципно изворотлива, к изощрению склонна… Но границ незримых владений не нарушает: тех, чья неумолимая сторона совершенно иная – подобная небу бескрайнему в чистую зимнюю ночь; до него – необъятного, непреклонного – не дотянуться, не прикоснуться к нему, однако под вычерченной чёткостью и строгостью сего полотна живёт порождённый порядком покой – как дар любому нуждающемуся.Встречаясь лицом к лицу, две устремлённых в вечность силы неизмеримый контраст создают, способный своей вневременной красотой очаровать без остатка даже самый избирательный ум.– Поцелуй интриги? Вонь предательства? Длань скуки?.. – отвечает разноголосьем Архонт Тайн.Двуликий шлем, совершив поворот, бронзовый образ-двойник являет: острый нос, недлинная борода и на высоком лбу – рога. Будто бы призадумался его обладатель… Но вдруг в пустых глазницах маски вспыхивают сгустки огня, струйками вырываются, словно плотоядные черви, голод которых не утолён.– О… – по-кошачьи мягко протянут звук. – Или – неожиданность! – новое знакомство? Если Тунон Справедливый тратит драгоценное время на кого-то в особом порядке, этот кто-то заслуживает и нашего внимания. Мы слышим твоё имя, крошка. Мы, Голоса Нерата, чуем его, – взмахнув увесистым скипетром, он в воздухе легко, артистично выписывает быстрый узор. – Да-ли-ла. Далила… Сочный звук, как многолетний сигил. Звонкий, как…– Достаточно, – в леденеющем тоне Архонта Правосудия легко предупреждение различить. – Не трать моё время попусту."Мы знаем всё, куколка," – схваченный напряжением разум Далилы ловит бесконтрольно вкрадчивый шёпот. – "Такая наивная, такая упивающаяся чужой властью, нежащаяся в ней. Малюсенький мотылёк, что летит на свет… к ослепительному солнцу, которое сожжёт его дотла!" – звенит хохот, пронзает до боли в висках. – "Да ты милашка! Не хочешь к нам, в Алый Хор?..".– Тунон, Тунон… то есть Ваша Честь, – меж тем, Голоса Нерата в насмешливом преувеличении в пояс кланяется. – Да простит Ваша Честь нашу трепетную любовь к цветам нашей жизни и да не примет её за оскорбление, нанесённое всеми нами любимому и уважаемому Суду."Если бы не я, если бы не мои законы о юношестве, Империя без зазрений совести пускала бы вас, молокососов, на мясо, на утехи! Разбирала бы на косточки, сжирала!" – хмыкнув, не умолкает лукавая одинокая трель, негодует, но следом – в несколько голосов ворчливый слог: – "И всё равно нас считают злодеем, деспотом, одержимым! Но посмотри внимательнее, в корень, и ты поймёшь, кто есть кто… А ведь ты даже не знаешь, что скрывается за его маской!" – смехом искрит вновь, не оглушив едва. – "Ты ведь ничего не знаешь, правда? Посмотри на себя: ни-че-го!"Какофонией забивается разум: неразборчивыми голосами, кричащими, голосами рыдающими, стонущими, стенающими. Они льются быстрее, рвутся, сливаются, тонами и цветами меняются, наряжаются. Очаровывают, зачаровывают как бесподобное искусство, чей гений не понят. Границ отторжением манят, затем – приводят в испуг: здесь гнилостный запашок чуется в благовонии, невыносимые ноты боли – в высоком чувстве любви, в чистом – разврат, с лёгкой руки дозволение – на печатях тайных, на печатях запретных… Голоса изумрудного пламени заполоняют внутри – почти не услышать себя, почти не найти.Но на пути – света и темноты перелив, родной и чужой. Улетает симфония многоликой души… марш лжи?Окружённая чернильными тенями, Далила не сразу отрывает потерянного взора от пола, не сразу видит их, тишины, мраморного узора, колонн, окон… и руки – своей, за мантию господина ухватившейся крепко, как перепуганное дитя, что ищет спасения. Но во мглистом взоре синих глаз – обращённая к ним белая Маска до невозможности пуста… …будто мертва. Точно током ужаленная, отстраняется тоненькая рука. Скрещены кисти Далилы, сложены покорно. Взгляда не поднять вновь, не посмотреть, смятением будучи скованной.– Такова природа Голосов Нерата, Архонта Тайн – хаотичная и непредсказуемая, – отмечает Адъюдикатор. – Опасаться такой силы и проявлять осторожность – несомненно, признак здравомыслия, но бояться его тебе не следует.Дурнотой наваждение, мороком. Чудится, будто не прогнать. Оно окрашивает спокойствие Архонта в бездушие, в жестокость, и растревоженное до пика сердце Далилы одолевает едва ли не ужас, но не сдаваясь мраку сему, цепляясь за отвращающее, громче звонит о Голосах: в многогранном изумруде – концентрированный яд. Агрессивное безумие. Смертельная опасность. Втайне удивляясь благосклонности Империи к такому существу, Далила едва не ставит под сомнение разумность Владыки Кайроса, однако осекается почтением к господину – верой в мудрость и великодушие его, в то взращенное знание, что опытом выдержано, веками…В сие Терратуса достояние, которое до?лжно охранить, – ни на что невзирая, наперекор всему.– Я не боюсь Архонта Тайн, Ваша Честь. Я за вас боюсь.Ученица Суда вновь смотрит на Маску, и ни тени сомнения в искреннем слоге не отыскать. Лик железный, выказывая молчание, не становится мягче, не становится строже, но на краткий миг предаётся задумчивости.– Ступай в свои покои, – произносит Архонт, обратив взгляд к окну, за которым глубокая ночь усыпана звёздами; холоден их свет, далёк, но освещает заблудшим и ищущим путь. – Мы продолжим твою практику в надлежащее время.Надежду и шанс даровав, Адъюдикатор Тунон покидает зал. Вибрирует магией эфир, мягко басит. Следом – с резким, но беззвучным хлопком, в дюжине шагов от Далилы – Архонт мгновенно обращается в сгусток тени, источающей дым. За быстрым, бесшумным движением остаётся тончайший шлейф цвета тёмных чернил.Затем – бесповоротное исчезновение, и в новой тишине, но знакомой иная пустота. Не одиночество, но та тоска, что щемит душу, навязчивая растерянность, сердца и разума бессвязная суета, слепая…Забрав из стойки посох свой, Далила торопливо уходит. Оглядывается супротив воли – не очами, но беспокойной душой.