Во-первых (1/1)

В этой жизни я не люблю огромное количество вещей. Виноград с косточками, кипяченую воду, слишком пахучие цветы, книги Мураками и тот кошмарный моросящий самонаводящийся дождь, который настиг бы тебя, иди ты хоть под десятью зонтиками каждый по два метра в размахе спиц. Также в этом списке есть рефлексирующие люди, хотя это и не совсем предмет. Уж не знаю, произвожу ли я со стороны впечатление человека монументального и невозмутимого, но почему-то все эти взрывные типчики на меня так и летят.Летят, садятся рядом и РЕФЛЕКСИРУЮТ.Вот как Марчелло сейчас – по поводу секса и всего прочего по теме телесных взаимодействий.Все время наших взаимоотношений я старался проявлять максимум понимания. Физический контакт – это как бейсбольные базы: ?дом? - поцелуй, первая база – ненавязчивые обжимания в одежде, вторая – школьный петтинг на голое тело, а третья или там четвертая – это уже непосредственное проникновение.Надо отдать ему должное, в ?доме? мы сидели не так долго, как могли бы. И я не считаю за поцелуй то столкновение челюстей, которое он мне устроил прямо на работе, но с потрясающей четкостью помню совершенно дурацкий момент многими днями позже, когда мне удалось поцеловать его нормально. Я подвозил его до отеля, он сказал, что хочет отдать мне рабочую флешку, пока не забыл, мы поднялись наверх; стояли в лифте на расстоянии, высекающем молнии; в коридоре было желтовато-густо от масляного света, в комнате Марка стояла абсолютная темень, и прежде чем он успел, разувшись, уйти дальше от порога, я клешней положил ладонь ему на загривок, вглубил пальцы в гибцу мышц, тормознул его в несделанном шаге. Он инстинктивно вскинул плечи, айкнул, я повел его на себя, как незрячего, он влепился в меня грудью, и тогда я нашарил губами влажноватый слепок его рта. Отлично помню: он выдохнул, зашевелил ртом так, как будто говорил что-то, только не вышло ни единого звука. Хорошо, что было темно: может быть, если бы в комнате был зажжен свет, он бы не взялся за мои предплечья, не раскрыл губы и не оставил бы без внимания мой нечеловечески бодрый стояк.До второй базы дошли мы тоже бодрячком тропой поцелуев, целомудренных и не очень. Этот чекпойнт оказался внезапно (и достаточно удобно) расположен в моей машине: я снова очень символично подвозил Марка до отеля. Стекла в машине у меня никогда тонированными не были, но уличной темноты самой по себе хватило на то, чтобы Марк не стал уворачиваться, когда я потянулся куснуть его в рот. Потом я завис над коробкой передач и одной рукой схватился за подголовник пассажирского сиденья, а другой категорично вжался Марчелло в пах. Его узенькие штанишки были так туго натянуты, что наверняка скрадывали всю архитектонику, поэтому давить приходилось сильнее, но он все равно шумно дышал носом и сидел, зажмурившись, пока я наглаживал его вверх-вниз и тер сквозь одежду. Перед тем, как кончить, он истерически, до белых полос вцепился мне в руку и выразительно на меня зашипел. Потом спустил в штаны и моментально расслабился, весь, сверху донизу, как будто всосался в сиденье. Сказал:- Ненавижу в одежду, как будто мне снова тринадцать!Я, перегнувшись через него, предупредительно распахнул дверь и бросил ему, подгоняя, пока он отковыривал себя от кресла:- Да ты в свою одежду врастаешь, как только я на полметра подхожу, не ко мне претензии. Постирай, пока не засохло. Давай, дуй!Встав около двери, сдвинув коленки, как смешной школьник, он заглянул в салон и пытливо уставился мне в глаза. - До завтра, - помахал я на него рукой, и он все-таки отлепился от моей машины, косовато убрел в отель.Небось так до сих пор и не понял, что не ему одному в тот вечер предстояло полоскать загаженное шмотье.К третьей базе мы ползли на полусогнутых, взгромоздив по руке друг другу на плечи. Этим объяснялось то, что на момент наших первых терок кожей по коже Марк так и не смог выколупаться из всей одежды, но уже хотя бы позволил расстегнуть ему ширинку и приспустить трусы. Может быть, отчасти дело было в том, что места я выбирал не самые удачные – то машина, тесная и неудобная, а то вон вообще в отеле через порог, плохая, знаете ли, примета. С третьей базой я пристал к нему в туалете кафе, достаточно цивильного для того, чтобы сортир здесь был не короткой писсуарной лентой за дверью-толкушкой с буквой ?М?, а тремя добротными адекватными отдельными кабинками-комнатками без деления по половому признаку. В каждой кабинке, облитой гладким серым кафелем, была раковина, унитаз, кошмарного вида вакуумный сушитель для рук с синеватой полосой подсветки и, что примечательно, дверная щеколда. После нашего короткого бизнес-ланча он сказал, что ему надо отлить; я поддакнул – только для того, чтобы обеспечить ему эскорт до туалета. Пока он занимался своим делом, я стоял спиной к стене сразу у двери, и стоило Марку показаться наружу, как я шагнул на него, чувствительно подпихнул в грудь, водворил его обратно в кабинку и захлопнул за собой дверь. Средним пальцем оттолкнул щеколду справа налево по кейсу, опустил поворотный рычажок. Клацнуло. Марк выглядел предельно напряженным – не в сексуальном смысле слова. Он спросил, какого хрена мне надо, и тогда я позволил вывалить свой главный аргумент, честный, крепкий, луковично-острый и безапелляционный:- Тебя хочу. Это было чистой правдой; еще чище и откровеннее ее делал тот факт, что очень редко когда в своей жизни я разменивался на такие прямые, твердолобые, глупые в своей очевидности вещи. Лучшим способом коммуникации для меня всегда была материальная до рези призма тактильности. Хочется – трогаю, беру, глажу, лижу, кусаю, долблю, в конце концов. Если претворять каждое действие словами и описаниями, оно теряет все свои физические соки. Марк требовал вербализации и без того понятных вещей. Это было чуть более реально, чем потрогать вкус или запах или попытаться передать словами, что чувствуешь, когда набухают яйца. Что толку, если меньше они от этого звенеть не станут?Шея у него дрогнула так, как будто он икнул. Маленький, незаласканный, не знающий ничего о себе тридцатилетний мальчик. И смех был, и грех. Но греха все-таки больше. Тридцатилетний мальчик молчал, гнул ячменные свои брови и не сводил с меня взгляда. Я еле удержался, чтобы не стегнуть воздух удивительно романтичным клише типа ?Я не сделаю ничего, что тебе не понравится, детка?. Хуй знает, что бы понравилось человеку, который счесал только самую пыль со своего сексуального потенциала, потому что наверняка, пряча дома гет-эротику, думал, что дрочка должна приносить только физическое облегчение – и никакого эмоционального. И все же я не встретил от него особого сопротивления. Он мялся и не знал, как расположить в пространстве свое тело, распавшееся на отдельные юниты, когда я своей грудью подвинул его, вонзил краями лопаток в стену и полез под одежду. Я шарил по его животу, целовал в губы короткими, глубокими, сытными сериями; мы держали глаза открытыми: я – постоянно, Марчелло же жмурился в момент поцелуя и щурился на меня в перерывах. Я расстегнул на нем брюки (пришлось подключить вторую руку) и пополз пальцами под резинку трусов, пытался отслеживать при этом, не впадет ли он в панику. Теплая кожа, жесткие курчавые волосы и легкий налив в паху – все-таки он не был безнадежен.- Ты ж мой хороший, - тихо пошутил я, но Марк, кажется, не принял это за шутку, только издал непонятное взмыкивание и отвернул от меня голову. Трусы у него были до звезды узкие какие-то, я насилу развернул в них кисть, нашарил его член, подвел под него ладонь, взвесил, легонько сжал. Нащупал круговое ребро венчика, потом потер короткую бороздку уздечки – совсем насухую, конечно, было не айс, но не плевать же мне было тогда себе в руку. Полез к головке и категорически удивился, когда под пальцем оказалось совсем гладкое, барабанно-твердое и уже скользкое.- Обрезанный? – спросил я вслух, двумя пальцами свободной руки, сложенными как пистолетное дуло, развернув Марков подбородок к себе. Марк едва дышал, но критической плотности разряды проскакивали по нему от центра тела к периферии, шатко дрожали колени.- Юля, - выдавил он, - сказала, так лучше будет. Что от крайней плоти воспаления всякие бывают. И что в постели с обрезанным… проще. Чувствительнее, типа.Я, помню, поразился до самых крайних вершин. Пожалуй, больше, чем за все время до этого признания. За мгновение, долгое, как гибель Сверхновой, подумал обо всех людях, которые делают не то, что хотят, живут не с теми, с кем хотят, трахают не тех, кого хотят, делают это не такими членами, с какими лично им самим было бы удобно. Проникся жалостью. Головка его члена, накрытая подушечкой моего пальца, робко толкнулась водянистыми смазочными каплями; тем же пальцем я стянул их к уздечке. - Ну и как, - сказал я, воспользовавшись запрещенным приемом любовной литературы – понижением голоса до шепота, - помогло? В постели?Он посмотрел на меня глазами человека, который висит за бортом нашей совместной шлюпки и пока не тонет, но которого я не пускаю обратно, и честно (его член, приятно густеющий в моей ладони, твердел и поднимался, как парабола) ответил:- Нет.Я подрочил ему – без одежды, голой рукой. Провозился довольно долго – он нервничал и все никак не мог спустить, но по нему читалось отлично, что все эти свежеразблокированные гаммы эмоциональных и физических ощущений для него сильно в новинку. Он пыхтел, не издал больше ни единого звонкого звука. Я просто работал рукой – продолжал, даже когда у меня совершенно затек локоть. Я был погружен в эту работу, Марк же завяз в ощущениях и –патиях. Он исследовал себя моими руками и моими линиями восприятия, и я искренне надеюсь, что этот маленький (само)анализ помог ему распихать несколько точек над ?ё?. В этом он очень остро нуждался. Я настолько воспринял всю эту сцену как аналитический семинар, что сам ограничился легким недовольством в паху и не сделался обременен никакими стояками или таинственными пятнами в штанах. Это было кстати, потому что рассинхронизированный Марк, кончив и отдышавшись, не спросил у меня, нужна ли мне ответная помощь. Впрочем, даже если бы он предложил ее, я бы вряд ли принял его предложение. Всего понемногу, а потрясений и откровенностей ему явно с головой тогда хватило.Вот все эти эпизоды я и вспоминаю, пока Марк, сидящий на моей законной кровати с ноутбуком, поставленным на колено подложенной под себя ноги, прогружается в ответ на мое предложение.- Сейчас? – спрашивает он и уже явно ищет пути к отступлению – плохое начало. Непродуктивное. Я уже язык себе натер этим ?я не буду тебя заставлять? и не собираюсь повторять это еще раз. Как и не собираюсь разводить с ним демагогию, задавая вопросы типа: ?У нас отношения или что??, ?А какие именно отношения??, ?А как ты считаешь, секс в отношениях – это важно??, ?А когда уже пора начинать половое сношение??, ?Сколько времени тебе требуется на то, чтобы проникнуться к партнеру необходимым доверием??Все это провисает в воздухе, оно сырое и неподходящее. Мимически я пытаюсь ему сообщить, что я обыкновенный мужик-гомосексуал, и я действительно сплю с другими мужиками – спал во всех своих отношениях. И что если его хоть немного торкало то, что мы уже успели разучить, если он не планирует заниматься самоотторжением еще тридцатку лет – пора научиться говорить некоторым опытам ?да?.Потому что склонять я его действительно ни к чему не буду, просто найду того, кого не нужно будет склонять. Хватит платоники, платоника со мной не работает.- Сейчас, - просто говорю я. – Ты куда-то спешишь? Он стреляет в меня шоковым молчанием между приоткрытых губ.- Мы начнем с пальцев. Никто не будет пихать в тебя ужасный мужицкий хуй. Марк все еще молчит. Мнется. Я закатываю глаза:- Это демо-версия, я не заставлю тебя после нее покупать полный пакет.Проходит десять вечностей, сотня галактик зарождается и умирает в беспечном синем небе над нашими головами, за пределами нашей (моей) квартиры.- …Ладно, - наконец соглашается Марк.Невольно думаю о том, как несправедливо то, что на предложение Юли отрезать кусок кожи со своего хера он наверняка откликнулся куда быстрее и охотнее просто потому, что Юля – женщина, а в классической модели общества только женщина имеет право сделать мужику приятно. Даже если это ?приятно? достигается тропой стального зажима, скальпеля и шести комков кровавых ваток.Я оставляю его одного в комнате, чтобы он разделся и, может, успел воздать пару-тройку молитв для храбрости, сам ухожу в ванную, где в нижней нише этажерки у меня стоит скромный контейнер домашней аптечки (от похмелья, от накурки, от головной боли, початая упаковка апельсинового ?Трависила? от горла и толстенная связка полосок активированного угля), а рядом с ним – дежурный тюбик лубриканта. Особой разницы между всеми этими мудреными типами не вижу, главное – чтобы скользило и не воняло клубничной жвачкой, все остальное по боку. Беру тюбик, а когда возвращаюсь с ним к Марку, тот уже раздет и лежит на животе, скованно подложив согнутые в локтях руки под подбородок.- Ну ты прямо как на массаж пришел, - говорю я, чтобы немного разрядить обстановку. То, что входит в мои планы, и вправду больше похоже на курс лечебного массажа, нежели на сексуальную практику. Но мне надо познакомить его со всеми реалиями. Мне надо, чтобы он сказал мне заранее, если что-то не будет его устраивать. Мы живем в городах-вампирах в очень энергоемкое время – кому понравится тратить ресурсы и время впустую? Явно не мне. Поэтому я сажусь на край кровати чуть ниже уровня его таза. Я не планирую ни раздеваться, ни развлекать его прелюдиями. Я покажу ему каркас, и если он не дурак, то сам поймет, сколько красивых, хороших и горячих вещей можно налепить поверх. Кинематика – это как движется тело. Динамика – почему оно вдруг пришло в движение.Школьный курс голубой механики – всего за полчаса.Можем, умеем, практикуем.Я молчу даже о том, что он должен подать голос, если ему станет дискомфортно: все-таки верю в то, что Марк не лишен понимания элементарных вещей.Когда я отщелкиваю крышку на тюбике, Марк стоически лежит мордой в стену. Но из тюбика хрен чего выдавишь, и пока я вожусь с ним, Марк, видимо, начинает волноваться.- А зачем столько? – пыхтит он, выворачивая на меня шею.- Затем, Марчелло, что в жопе, в отличие от вагины, естественной смазки в норме нету. А если она там вдруг появляется, то это уже повод обратиться к врачу. Ты что, ни разу аналом с женщинами не занимался?Признаю, вопрос с подвохом. Пока он мучительно соображает, я наконец закрываю тюбик и бросаю его на матрас в изножье. Одну руку осторожно кладу Марку между лопаток (на случай, если он будет вырываться? Хрен поймет, я не прощупываю подоплеки этого жеста), а другой, обильно замазанной лубрикантом, пробираюсь ему между ягодиц. - Ни разу, - бухтит он. – Думал: что ж я, пидор, что ли?..Помните передачу, в которой надо было угадывать самые распространенные среди респондентов ответы на конкретный заданный вопрос?Вот я только что сорвал большой куш!- Понятно, - говорю. – Что ж, все мы ошибаемся.Так как он лежит пластом, а попросить его встать на четвереньки было бы совсем дурдомом, я соскальзываю рукой вниз от его лопаток и отвожу одну ягодицу в сторону. Марка дергает: небось чувствует себя не лучше, чем на приеме у врача. Средним пальцем неторопливо, тщательно, ревностно проглаживаю горячую узкую полоску тонкой кожи от яичек до сфинктера. Марка панически подкидывает в плечах, я встречаю его перепуганный взгляд, пущенный, как бумеранг, через плечо по дуге.- Чего? – спрашиваю, останавливая движение руки.- Да чего-то холодная, - неопределенно мямлит он, явно так и не определившись, насколько его дискомфорт вызван холодом, а насколько – осознанием того, что кто-то сейчас будет лазить у него в заднице. И не успеваю я и рта открыть в ответ, как он предостерегает меня:- Не смей говорить ?СЕЙЧАС СОГРЕЕТСЯ?, это самая порнушная вещь, которую только можно подобрать к ситуации!Пожимаю плечами, хотя он уже и отвернулся. Меня слегка разбирает на хохот.- Не сметь – так не сметь, - говорю миролюбиво. – Готов?Его скорбное лицо выражает скорее ?нет?, чем ?да?, поэтому я и медлю с непосредственным проникновением. Но единственный ответ, которым поощряет меня Его Кудрявое Величество – это тяжкий вздох и спрятанный в локтях кивок, так что я воспринимаю это как зеленый свет.Очень, конечно, ебануто мигающий зеленый свет, ну да ладно.Когда я проталкиваю внутрь средний палец, этим знаменуется стадия, когда все нужно делать очень медленно, а значит, у меня есть время на медитативные мысли. Не знаю, чего мне хотелось бы больше: чтобы Марчелло за время беготни от ?домашней? базы покопал хоть немного матчасти в Интернете или чтобы он держал свою незамутненную гомоэротикой голову подальше от всего сомнительного контента. Однажды я был с мужиком, который практически ничего не знал о своем теле, но он хотя бы изъявлял острую и горячую готовность учиться. Не ломался так, как Марк. Очень часто думаю о том, зачем мне все это.Потом всякий раз ловлю в фокус львиную макушку, разведенночернильные глаза, приподнятые яблоки щек и его неуверенные косопадные плечи. И руки так и чешутся пораскрывать немного чужого потенциала.Марк молчит, только сосредоточенно сопит. С точки зрения чистой физиологии я хорошо знаю это ощущение – с обеих позиций. Если бы он запаниковал и захотел, он бы меня вытолкнул. Говорят, что есть какая-то там специальная гимнастика, занимаясь которой, женщины могут научиться ломать мужикам члены своим влагалищем. Вряд ли аналогичный комплекс пилатеса есть и для задницы, но любой человек способен управлять сокращением внешнего сфинктера, так что при желании Марк вполне мог бы попытаться сломать мне палец. Но он лежит спокойно, так что я просто запускаю для него процесс привыкания. Это даже не разработка, потому что я вообще избегаю подолгу рассусоливать пальцами перед обычным сексом.Либо фистинг, либо, извините, нормальный трах, а я не евнух, чтобы иметь людей кулаками.Я глажу его внутри. Другой рукой ненавязчиво поднимаюсь от поясницы к лопаткам и скатываюсь обратно. Судя по его телесным реакциям, он ни разу не был у врача на пальпирующем осмотре предстательной железы, потому что когда я касаюсь тонкой стенки, за которой она восхитительно прощупывается чуть ли не с полпальца, Марк ощутимо напрягается. Тут ему придется потерпеть, потому что на какую бы магию ни была способна эта маленькая дольчатая принцесса, ее, к сожалению, не завести с полпинка. Да, она обуславливает большую часть специфических ощущений при заднеприводном сексе с мужчиной, но взамен обычно бывает очень капризна: не любит резких тычков, сильного трения, а после момента климакса, который тоже бывает пиздец как трудно подгадать, не выносит излишних касаний. Ладно, я терпелив.Я терпелив и стоек как Будда.Во-первых, я хочу приучить его к процессу, начиная с самых азов. Как мы сможем пойти дальше, если он испугается пальца в заднице?Во-вторых, Марчелло – все-таки хороший мальчик.Приятно сделать хорошему человеку приятно. Даже если это чертовски медленное занятие.- Это не всегда, - подаю я голос, - так монотонно. Я просто показываю тебе технику. Чтобы ты привык к ощущениям.Он молчит. Локти выставлены в стену, лоб плотно прижат к рукам.- Привыкаешь? – интересуюсь я снова, углубляясь ритмичными массирующими движениями в мышечную эластику, под которой горячо, послушно прогибается мягкий волокнистый узел. Господи, спасибо тебе за такие чувствительные кончики пальцев, за богатое воображение и за мой шанс не остаться физически безучастным, когда я просто стимулирую другому парню простату. И прости, Господи, если все-таки ненавидишь нас, потому что нам все равно будет охуенно хорошо.Мой стук в небесную канцелярию словно бы ловит Марк, а не Бог. И когда он поднимает на меня взгляд, у него красное, сконфуженное, непонимающее лицо. Спохватившись, понимаю, что, кажется, увлекшись собственными мыслями, я упустил несколько важных деталей процесса. Например, его чуть разведенные бедра: замечали когда-нибудь, насколько лекала мышц на мужских ногах отличаются от ног женских? Упустил, что грудь его плотно прижата к кровати, живот зависает чуть выше, а таз приподнят над всей картиной мира. Упустил, упустил, упустил!Целую кучу всего упустил.Например, его восстающий, сравнительно бодрый член. То есть, ему все-таки нравится.Как же, однако, здорово, что все взаимосвязано внутри маленькой фабрики чудес, называемой тазовой зоной.Есть ли что-то приятнее поощрения твоей работы? Не уверен. - Давай на бок, - говорю ему я.- Чего? – сипит Марк.- На бок, - повторяю, - переворачивайся.Я полетал, я все увидел. Надо с ним кончать.Убираю руку, чтобы он тяжеловато опрокинулся на бок ко мне лицом. Все это какая-то совершенно по-особому извращенная дрочка, но почему-то даже я, яростный приверженец простого, безыскусного и до искр бодрого секса, сейчас завожусь. Марк отставляет руку позади себя, чтобы не упасть на спину, я снова ввожу палец и вминаю внутри подушечкой, в другую руку беру его член – примерно так же, как и тогда, в туалете. И я так сильно отвлечен медитативным лаковым блеском его оголенно-пунцовой скользкой головки, что чуть было не проебываю момент, когда в этом сплетении неловкостей и конечностей Марк издает первый громкий звук.- Ох, - восклицает он и откидывает назад шею. Кадык вибрирует как густая струна. Его спину поводит назад, на лопатки, а я массирую его по искрам и обнаженке с двух сторон одновременно, так, что между его задом и членом скапливается большой градуированный всплеск. Мне легко говорить, потому что я знаю эти ощущения. Я знаю разницу между оргазмом, связанным только с выбросом спермы, и оргазмом, вызванным протяженной во времени стимуляцией простаты. Первый сконцентрирован в одном месте, и в яркую полосу климакса он покидает тело, как гарпун. Второй – инвазивный, и лопаясь, он, как взболтанная газировка в бутылке, накрывает тебя до самой крышечки, не выходя за пределы кожи. И в сочетании это – самая разрушительная сила нашего гребучего потрясающего организма, так что я хочу, чтобы Марк, очевидно не считающий, что в нем есть хоть что-нибудь разрушительное, испытал ее на себе.Когда у меня затекают руки от постоянного мельтешения, я мошенничаю: прижимаю ладонью член Марка к паху и тру его только скобчатой выемкой между средним и безымянным пальцами. И работаю другой рукой, хотя я так давно не совал никому пальцы в зад, что не удивлюсь, если заполучу символичного вида мозоль. В какой-то момент Марк вдруг сгибает верхнюю ногу в колене, чуть не заехав мне в челюсть; я, немного потерявшись в ощущениях, впихиваю в него палец по самое основание ладони, потому что сейчас будет моя любимая часть. Он истерически сокращается изнутри: толчками, схватками, спастически, гладко, ярко, полоса колебаний похожа на голограмму, и я обожаю это ощущение буквально до звезд перед глазами. Как получать – так и выдавать. Синхронно с этим сильным эластическим ритмом он кончает повыше моей руки, попав немного себе на живот, но в основном страдает только мое покрывало. Звук, который он издает, мало похож на классический стон. Это скорее теменное гудящее рычание – изможденное, сытое, удовлетворенное. Я не вижу его лица, но почти уверен, что брови сдвинуты в мученической гримасе, которая знаменует хороший такой, качественный оргазм. А его удовлетворение для меня сейчас почему-то куда важнее своего собственного. И мне становится уж совсем хорошо, когда я в попытке войти с ним в контакт кладу ладонь на его бедро, и в запястье мне стучит крупяная отдача остаточной электрической судороги. Каждое волоконце, каждая связка, каждая жилка – знакомое, редкое, драгоценное ощущение. Я думаю о том, что мужчины очень удобны одной своей технической характеристикой: их категорически не рекомендуется трогать еще минут хотя бы пятнадцать после того, как они хорошенько кончат. Поэтому я, опускаясь на пол у кровати на колени, быстро лезу в штаны сам к себе.-Многим позже, когда я, так и не подобравшись с пола и просто выковыряв для себя планшет из сумки, листаю Вандерзин без единой адекватной мысли в голове, Марк дает о себе знать: чувствую, как его лапа опускается мне на макушку и лениво ерошит волосы.- Я думал, ты умер, - говорю я и выворачиваю из-под него голову.Марк продолжает молчать, все так же долго и сосредоточенно.- Хочешь поговорить об этом? – спрашиваю я, чувствуя себя так, как будто пытаюсь войти в контакт с внеземными цивилизациями. Я не особо надеюсь на диалог и продолжаю бездумно мотать бесконечную ленту, но Марчелло вдруг все-таки подает голос:- А это обязательно?Его рука возвращается мне на макушку. Я уже готов раздраженно на него фыркнуть, потому что не люблю манипуляций с моими волосами, но потом его пальцы приятно станцовывают мне на затылок и опускаются оттуда на шею. Он почесывает меня по холке, и я отмечаю, что это, кажется, первый добровольный тактильно-ласковый жест, который Марк сам проявил по отношению ко мне, потому что обычно это я его тискал, хватал и всячески узурпировал.Я прикрываю глаза. Со всеми его и моими недостатками, это почти идиллически.- Нет, - говорю я. – Необязательно, если не хочешь.Рука снова пропадает. Слышу, как в прогибе матраса зарождается сонное Марково потягивание всем телом.- Не хочу. Меньше слов, - зевает он, - и больше дела.- Какой же ты кошмарный понтошлеп, - я торможу с эмоциональными реакциями, но даже и не пытаюсь замаскировать в голосе восхищение. Ответа ждать не приходится: кажется, оно уже задремало. Так что можно убрать планшет и потеснить Марка на нормальном мягком матрасе.Я же говорил: эта посткоитальная сонливость - отличная техническая характеристика.Самая, что называется, полезная.Почти уверен, что не пожалею о приобретении.