my beautiful madness. (1/1)

Андрей в очередной раз ударяет стену, закусывая губу и стараясь сдержать крик и слёзы. С костяшек уже течёт кровь, а на обоях остаются следы. В голове все мысли смешиваются в одну кашу и кажется, что никакой препарат уже не поможет?— уже нечему помогать. Он сломан. Разбит изнутри.Мысли кричат, что таким он уже никому не нужен, что проще уже будет умереть, что жить незачем. Одна громче другой. И это страшно. Страшно, что он слушает их. Страшно, что принимает за истину.? Страшно, что вновь ударяет стену, пока по щекам текут слёзы, а по руке кровь.Андрей не знает, что хуже: умереть в одиночестве из-за очередного приступа истерики, или признаться в своих чувствах Феде, быть отвергнутым, и умереть из-за порыва чувств. Умереть из-за него. Нет, он ни за что и никогда не признается своему лучшему другу в самых светлых и искренних чувствах на этой проклятой планете. Не сможет.Будет дальше съёживаться на полу в позу эмбриона, прижимая колени к груди и думая только о том, как бы прямо сейчас не откинуть кони, пока вокруг галлюцинации, голоса в голове и навязчивые мысли. Знает, что скоро это пройдёт, что ему снова станет также, как и обычно?— шутки, веселье, вписки и тому подобное времяпровождение.? Знает, но больше так не хочется.?это опять повторилось.всё так циклично.ещё одного раза я не выдержу.?.Всё слишком плохо. Андрей везде видит только его. Все галлюцинации из бессмыслецы становятся им. Во всех лицах он видит его. Даже в собственном отражении в зеркале Андрей видит его. Чёртового Федю Логвинова. Он видит его во всём абсолютно. Уже максимально плохо. Душно. Тошно. От себя, от всего этого, от чёртового Феди.Смотрит в зеркало и в нём видит не себя. Видит его. Уже не понимает, галлюцинации это или нет. Хотя, на самом деле, уже просто плевать. Смотрит, проводит рукой по холодной поверхности зеркала, что при трении издаёт звук не из приятных, трогает так, будто боится разбить. Будто отражение?— хрусталь, что при неловком движении рассыпется вдребезги.Смотрит, будто пытается найти что-то взглядом. Будто всегда упускал, но сейчас уже нельзя, иначе будет плохо. Андрей пытается понять, что не так. Почему в зеркале не он. Почему везде чёртов Федя. Почему. Уже до невозможности тошно от самого себя, от своих чувств, от своих эмоций. Хочется забыть и забыться.Замахивается и со всей силы бьёт по зеркалу. Прямо по своему отражению. По стеклу идут трещины, а на лице Андрея произвольно расплывается насмешка, мол, ?теперь зеркало не врёт. Я разбит также, как и моё отражение?. Второй раз ударяет ещё сильнее. Хватает что-то, что попалось ему пол руку первым и начинает со всей силы бить по этому зеркалу, пока от него не остаются одни осколки.Андрей плачет, кричит. Соседи явно недовольны в этот момент. Если вызовут ментов?— тоже не так плохо. Труп найдут быстрее. Почему сразу так? Да потому, что он сейчас не способен думать ни о чём, кроме своей смерти. Все его мысли кричат о том, что лучше, если бы он умер, что он никому не нужен.Где-то там, в зачатках здравого сознания понимает, что его отпустит, что, хоть и на время, но станет лучше, ведь в привычной жизни его почти не посещали такие мысли, но, блять, перенести бы хотя бы этот приступ истерики.? Больше так не может.В квартире полный бардак. Разбросаны вещи, скинуты все книги с полок, на полу валяются осколки зеркала, телефон уже давно был разбит вдребезги об стену. Исписанные стишкамм тетради, листы порваны и лежат на полу по всей комнате. Что-то где-то сломано. Царит полный хаос и гробовая тишина, прерываемая только тихими и редкими всхлипами. Успокоился? Если бы.Андрей хватает самый острый осколок стекла. Вертит его в руке, всматриваясь в своё всё ещё чёткое отражение. На этот раз видит себя. Видит свои пустые глаза, опухшее от слёз лицо, полопанные капилляры, растрепанные волосы. Видит и понимает, что всё так, как должно быть. Всё так, как будет. Переводит взгляд на руку, на которой совсем недавно был набит партак с именем ?Федя?. Улыбается, но через мгновение же начинает полосовать этот партак осколком стекла. Уже даже не больно. На пол капает кровь, но Андрею плевать. Он продолжает полосовать руку, хотя, казалось бы, уже живого места нет на этой части руки. Аж мясо видно.?в комнате бардак, на руке партак с её именем…?.Втыкает осколок острием в вену и проводит вдоль. Осознаёт, что начинает слабеть, но с удвоенной силой давит, чтобы порез был глубже. Вскрывает вену и на второй руке. С усмешкой падает на пол, выдавив из себя хриплое ?я любил тебя вечность, Федь? и в последний раз улыбается, закрывая глаза. Завтра мир его уже не увидит.?только обещай мне украсить свою голову венками,когда вырастут цветы над черепами?.